Ночь Нептуна

Иван стирал специальной салфеткой мел со своих рук.

— Забыл себе водки взять, — сказал Паша.

Они уже закончили следующую партию, причем на этот раз исход игры никого не удивил: победил Иван. Теперь партнеры сидели за столиком в баре. Паша направился к барной стойке, оттуда вернулся с полным графинчиком водки, который вскоре вновь опустел.

— А знаешь, Иван, — пьяненько запинаясь на каждом согласном звуке, сказал Паша, — маньяка-то я нашел…

— Да? — переспросил Иван рассеянно. — Ты имеешь в виду убийцу Ираиды?

— И убийцу твоей дочери.

— Это Роберт Аванесович? — также небрежно предположил бильярдист.

— Нет, это совсем другой человек. Он… — Паша помедлил, разглядывая лицо Ивана, словно раздумывая, можно ли ему раскрывать свои секреты. Потом решился: — Он имеет отношение к виноградникам при винзаводе и к причалу в соседней бухте. И у него дома полным-полно битых бильярдных шаров. Перед тем как убить девушку, он называет ее доченькой. Ты, случайно, не знаешь такого человека?

Иван перевел взгляд на Седова. Тот тер глаза и позевывал.

— Нет, — ответил Иван. — Я такого не знаю. Смотри, стол освобождается. Пойдем еще сыграем. Эй, ты куда?

Паша в третий раз прогулялся к бармену, который наполнил графин прозрачной жидкостью, и присоединился к приятелю возле зеленого стола. Иван подал Паше кий, тот разбил пирамиду. Тем временем бильярдная опустела.

Третью партию Паша проиграл, а четвертая трагически оборвалась на середине по причине отхода ко сну одного из игроков, но не Ивана. Когда Паша стал вырубаться прямо на бильярдном столе, Иван аккуратно сложил кии в стойку, перенес шары на полку, выключил лампы над столами и, приобняв Седова за талию, повел его к выходу из бильярдной. Бармен проводил парочку удивленным взглядом, но тысяча рублей, уплаченная ему Павлом Петровичем сорок минут назад за ожидаемую в ближайшем будущем сдержанность, остановила его язык.

В холле отеля бильярдист передал Пашу из рук в руки ночному портье и удалился.

Как только портье завел Пашу в лифт, рыжий сыщик преобразился. Он выпрямился, стер с лица осоловелое выражение и попросил портье не нажимать кнопку шестого этажа на панели управления лифтом.

— Вдруг, — объяснил он несколько туманно, — я почувствовал себя трезвым. Со мной это бывает.

Часть третья

Много лет назад

Самым главным человеком с самого детства Ивана и до двадцати пяти лет был его дедушка. Дедушка же был и единственным человеком, которому Иван был благодарен всю свою жизнь. Благодарен за то, что в раннем детстве, после смерти матери, дедушка не отдал его в детдом. Благодарен за то, что дедушка не просто поил и кормил внука, а отдавал ему все свое время и море своих сил. Благодарен и за бильярд, потому что это дедушка научил его играть. Благодарен за воспитанную в нем страсть к чистоте и порядку. Причем дедушка особенно подчеркивал, что если в душе у человека чисто, то чисто будет и вокруг него. Все светлое, доброе, хорошее будет стремиться к нему, а все грязное, злое, плохое — отставать.

Дедушка учил Ивана поддерживать порядок в доме, в огороде и в курятнике. Иван знал, что благодаря дедушкиному труду и страсти к чистоте у него — самый красивый дом на улице, самые сочные и красивые овощи в огороде и фрукты в саду, самые яркие цветы в палисаднике перед домом. Все соседи ходили к дедушке за советом и помощью. Кто-то просил рассаду клубники, кто-то — саженец абрикоса. И каждому, кто приходил, дедушка терпеливо объяснял, что никакой огород и никакая рассада не принесут урожая, если не очищать душу перед работой.

Выбрасывайте вместе с бурьяном свою злость, прореживайте в душе сердитые мысли, как морковку на грядке, обрезайте побеги зависти, как обрезаете по осени малину, и тогда будут у вас расти чудо-смородина, небывалые по красоте яблоки и всякие гигантские тыквы.

Слова дедушки Иван впитывал всей душой с самых своих шести лет. До этого почти все свое время мальчик проводил с мамой, дедушкиной дочерью, с которой дедушка уже много лет не разговаривал. К внуку он тоже старался пореже обращаться — не потому, что не любил, а чтобы дочь видеть реже и ни в чем с ней не соприкасаться. Ну, принесет Ване яблоко или тарелку клубники, вот и все общение.

Давно-давно, и эти воспоминания ему еще снятся изредка, Ваня любил свою маму. Он хорошо помнил ее запах, который почему-то ассоциировался в его голове с запахом свежего белого хлеба. Может быть, мама всегда покупала такой хлеб и давала маленькому Ване хрустящую корочку. А может, дело было в том, что мама и сама была такой — пышной и белой. Ее образ навсегда остался в памяти Ивана светлым пятном. И очень долго он никак не мог принять слова дедушки о маме:

— Грязным она была человеком, гнилым. Ей отмыться надо было давным-давно, но она выбрала дурную дорожку, вот и пришла к своей гибели. Связалась с грязным человеком, а он ее испачкал. Хорошо еще, что папаша твой на машине разбился, а то б они вдвоем и тебя бы погубили.

После смерти мамы дедушка часто повторял это, чуть ли не каждый день. И Ваня поверил. Поверил и в то, что дедушка не был виноват в смерти мамы, как говорили злющие соседки по улице. Они придумывали всякие гадости про дедушку, потому что завидовали тому, какие помидоры тот выращивает, какие груши возит на рынок продавать, какие перцы, огурцы, какая зелень, какая вишня, какие чистенькие куры есть у дедушки. А стали бы меньше завидовать — и у самих бы все это было.

Но нет, соседки предпочитали болтать всякое, не стыдясь, что их слушают дети, а потом передают злобные выдумки взрослых Ване. Но Ваня никогда не верил, что его мама умерла от обычного аппендицита только потому, что дедушка отказался вызвать для нее скорую помощь. Как же можно такое придумать?

Сам Ваня о болезни мамы почти ничего не помнил. Ему казалось тогда, что дело обстояло так: однажды вечером мама пришла в садик за Ваней, отвела его домой, а по дороге все морщилась и постанывала при любом резком движении. Она вошла в дом отца и вдруг, схватившись за правый бок, упала на пол. Больше Ваня ничего не мог вспомнить.

Много позже дедушка как-то упомянул, что в тот вечер дочь позвала его, прося помощи. Она не знала, что с ней — боль была ужасная, ей казалось, что в живот вонзили десяток ножей. Дедушка выслушал дочь, взял маленького Ваню и увел его гулять. А мама тогда и умерла — от инфекции. То есть от грязи, которая была в ней. Все справедливо.

— Чтобы не умереть от грязи, надо вычистить ее из своей души, а потом — из тела. И вокруг себя надо чистоту поддерживать, людей к себе только чистых допускать. Тогда ты долго проживешь, счастливо и, самое важное, чисто.

И это была правда о смерти Ваниной матери. А вовсе не то, что глупые соседки болтали — дескать, дед Вадим свою больную дочку в дальней комнате запер и держал там до смерти целую неделю. Соседки говорили, что деду Вадиму это было несложно. Его дом был угловой, стоял он прямо перед лесом, а единственный сосед деда Вадима — Алексей Игнатьевич, пьяница горький. Потому-то никто не слышал, как Маша кричала от боли и на помощь звала. А двоюродная сестра дедушки, баба Надя рассказывала, что до смерти ее племянницы Марии шестилетний внучатый племянник Ваня чуть ли не неделю прожил в ее доме.

Но что ни говорили бы соседи, доктора диагноз свой поставили — умерла Мария Аверина из-за острого аппендицита. А это часто в те времена плохо заканчивалось: скорая до деревни два часа из города едет, часто бывало, что доктора прибывали, только чтобы время смерти в карточку внести да в морг тело переправить. А что делать? Дорога к деревне ухабистая…

У Вани детство было счастливое. Он бегал с деревенскими пацанами по лесам и полям, купался вволю на речке, воровал колхозные яблоки, хоть свои были во много раз лучше, дрался с вражеской стаей пацанов.