Другой путь. Трилогия

Никогда раньше не заносили меня дороги в такую глушь. Если не считать летних поездок на кордон к деду. Это так у нас в семье называлось «на кордон», а на самом деле – обычный хутор в тех местах, куда Макар подумывал гнать свое стадо, да махнул рукой: «ну, его в пень, этот забайкальский Краснокаменск!». Даже наше «луисвиллское сидение» протекало в местах, гораздо более обжитых, чем окрестности забытой людьми дыры с поэтичным названием Эви, в которую мы направлялись. Есть у здешних обывателей такая славная привычка – нарекать собственным именем каждый сарай. Стоит халупа какаянибудь, а поди ж ты! – Висхолл Хилл! Не больше и не меньше. Видимо, недостаток земли и обилие слов в языке требовали окрестить все булыжники, столетиями валяющиеся в здешней слякоти.

Гдето здесь неподалеку, на севере Шотландии, состоялась последняя битва на земле Британии, когда двести пятьдесят лет назад верные королевской власти войска вырезали восставших якобитов – и больше никаких войн не знали эти пустоши. За такой срок, когда никто не грабит твою землю, можно построить империю, над которой никогда не заходит солнце. Можно и потерять. Но это не о Великобритании, которая никуда не терялась и не рассыпалась – просто переродилась, соединенная традицией и деньгами крепче, чем любыми законами.

Минут пятнадцать мы спускались в темноте, протискиваясь к залитому водой и пеной пляжу, и потом, ругаясь на английском и итальянском, утопая по щиколотку в размокшем песке, спешно грузились в катер. Встречали нас двое – с такими бандитскими рожами, что я бы им не то что лодку никогда не доверил, но даже постарался бы сигаретные бычки припрятать – если бы курил. И все же Луиджи поздоровался с каждым из них за руку, коротко скомандовал:

– Поехали! – тоже мне, Гагарин.

– Сегодня свежо, – пробасил ему встречающий изпод желтого капюшона.

– Поехали, – упрямо повторил Лу, совершая чудовищную ошибку.

Прав был Том, оставшийся в самолете. Если на территории аэродрома и на пляже мне было всего лишь зябко – хоть и лето, но места северные, то здесь, на проклятущем катере, стало просто откровенно холодно. На меня накинули какуюто прорезиненную одежку, призванную оградить колотящееся тельце от жесткого соприкосновения с дикой природой, но вопреки ожиданиям, мне не стало тепло, а стало совсем гадостно, потому что была она мокрой и холодной. В туфлях отвратно хлюпала ледяная вода, никак не желающая нагреваться моим теплом, и вообще сразу стало очень неуютно. Так же быстро, нелепо и неотвратимо я замерзал лишь однажды в жизни, когда поперся в школу утром при плюсовой температуре, а возвращался вечером при минус двадцати. В континентальной России такое бывает. Нечасто, однако, но случается.

Лу стучал зубами рядом, плотно прижавшись к моему плечу. Итальяшкето вообще должно было быть нехорошо.

– Том – скотина и сукин сын! – сообщил он мне, перекрикивая шум двигателя. – Мог бы сказать, что здесь, на море, вообще не выжить!

Я похлопал его по желтому резиновому плечу, но отвечать не стал, побоявшись за целостность зубов, ведь помимо дрожи, сотрясающей нас обоих, мы еще находились на бешено несущейся по волнам посудине, то и дело прыгающей вверхвниз.

Дернул же черт меня за язык, когда Лу сообщил, что поймал этих несостоявшихся убийц! А все опять изза бабы! Очень хотелось мне вновь увидеть эту Мадлен, Мириам, Мойру? – попрежнему не помню имени. Будто без моего участия у профессионалов не выйдет развязать ей язык?! Всетаки щенок я еще безголовый.

Хейердалу хорошо – он на своем КонТики гораздо южнее выгребал, Сенкевичу на «Ра» тоже тепло, даже жарко, а вот каково было какомунибудь Эрикувикингу, рассекающему здешние зыби в далеком октябре тысячного от Рождества Христова года – я даже представить не мог. Наверное, поэтому в общественном сознании о викингах и сложилось мнение, что были это вечно пьяные, агрессивные скоты, замотанные в вонючие шкуры. Не только скотом станешь при таком бытии, натурально в зверюгу морскую превратишься – здесь тебе не Ницца!

Если я еще когданибудь отважусь на морские путешествия, то точно будет это лодка не меньше, чем «Большой Ю» (старый океанский лайнер «Юнайтед Стейтс», бывший некогда самым быстрым в мире – рекорд не побит до сих пор, самым комфортабельным и большим. Ко времени повествования уже лет двадцать гниет в порту Вирджинии Бич, а в 1993 будет ремонтироваться на верфях Севморзавода в Севастополе, где местные работяги растащут с него по домам все ценное).

Пока я давал себе клятвы, обеты и зароки, круиз закончился. Сколько времени мы бороздили пенные буруны, я себе не представлял, мне уже казалось, что я родился на этой чертовой байдарке! Мотор чихнул несколько раз напоследок и, тихонько заурчав, смолк.

Борт лодки очень громко стукнулся и проскрежетал по деревянному мостку; ктото сильный сверху резко выдернул меня на сушу.

– Виски! – единственное слово, что удалось мне выплюнуть в лицо спасителю.

В губы ткнулась открытая фляжка, из которой в нос шибанул сильный запах полыни, а по горлу и пищеводу прокатился комок тепла, упавший в скукожившийся желудок и вызвавший резкий спазм дыхания. Я разевал рот, но выдохнуть воздух никак не получалось, пока по спине моей не прошлась частой дробью чьято жесткая лапа.

Случись такое года три назад – я бы матерился на русском. Долго, витиевато и художественно, как научился у «кордонного» деда. Но теперь я стал сдержаннее, да и отвык от резких речевых оборотов, поэтому просто просипел короткую благодарность.

Рядом закашлял Лу.

Удивительным образом абсент вернул мне ощущение реальности – я почувствовал себя сносно. Вернулись слух и обоняние – отовсюду доносился запах гниющий растительности, выброшенной морем на берег. Одновременно – притягательный и мерзкий. Послышался характерный гул предштормового прибоя, еще не яростный, но уже неспокойный. На голову упали капли. Я подумал, что это брызги волн, но сразу понял, что это всетаки дождь. Какойто ленивый и колючий.

– Хэм, Хью, Хэрри, в дом быстро! Пока мы окончательно не превратились в пьяных тюленей! – скомандовал Луиджи. – Чертова английская погода!

Погода как раз была совсем и не английской – никакие пасторальные овцы с показательноаркадными пастушками, которыми так любят хвастать экскурсоводы близ Бриджнорта, на таком свинячьем холоде не выживут.

– Хорошая погода, Лу, – возразил ему ктото из «трех Хэ», судя по басу – тот, кто был с нами в катере. – Здесь всегда так. Просто свежо сегодня. Ветреный день. Буря будет.

– Не хотел бы я вашей свежести в декабре хлебнуть, – я наконецто обрел способность говорить и потянулся к блестящей фляге.

– Здесь и в декабре так же. Круглый год около сорока пяти градусов, – невозмутимо ответил мне другой голос. – И ветер. И каждый день – «завтра будет буря».

– Что это за господня задница?! – вопрос, долго мучивший меня, сорвался с языка. – Что, поближе нигде уединенных мест не нашлось? Как твои люди вообще здесь оказались, Лу? И почему?

Лу приложился к фляжке, а остальные промолчали.

Ответил он уже в доме, который толком и разглядетьто я не успел:

– Мистер Саура дня три назад просил присмотреть для него здесь неприметную базу. Какието у него интересы в окрестностях. Чтото связанное с нефтью. Платформы какието в море, я не вникал. Вот, сняли для его людей домик, а здесь и эти подвернулись. Совпало. Я хотел тебе сообщить, но замотался, да и ты гдето в Австралии был. В общем, я не счел это настолько важным, чтобы оно не потерпело до твоего возвращения.

Такое объяснение показалось мне странным. Не потому что я был против содействия Серому в его играх с Occidental Petroleum, платформа которой… Я посмотрел на часы, выясняя число. Потому что с этими путешествиями вокруг Света окончательно запутался в датах. До взрыва, должного случиться шестого июля, оставалось меньше двух недель.

Я не против помощи Серому, но понять не могу – почему это делается в обход меня? Странно. С Лу я ругаться не стал, потому что ничего особенного предъявить ему не мог; сам когдато говорил, что распоряжения Сауры должны выполняться как мои, а то и еще быстрее. Не стал ругаться, но, как говорится – осадочек остался.