Другой путь. Трилогия

Вторым оказался невыразительного вида мужичок с прилизанной прической. В советских фильмах о гнусном царском режиме такими частенько изображали разнообразных приказчиков – даже тонкая щеточка усов была, что называется «в масть»! Сними с него костюмчик, изготовленный гденибудь в районе Сэвил Роуд и стоящий как та машина, на которой я приехал, отбери лакированные штиблеты – и вот он, гольный типаж купеческого наймита!

Третий встречающий, кажется, был чьимто секретарем – одежка поплоше, только галстук с заколкой на уровне, во взгляде одновременно достоинство и желание услужить.

– Здравствуйте, мистер Майнце! – обнажив улыбкой желтоватые зубы, воскликнул хозяин помещения. – Я так рад наконецто с вами познакомиться! Как доехали?

Он сделал несколько энергичных шагов навстречу, протянул руку и потряс мою ладонь необыкновенно крепкой хваткой – даже у Луиджи лапа была помягче. Видимо, полковником он был без дураков – заслужил гдето.

– Спасибо, сэр, – я слегка поклонился, показывая свое почтение, – дорога к вам оказалась быстра и приятна.

– Это очень замечательно, – он приобнял меня за плечи, чему я очень удивился, помятуя о показной английской чопорности, но быстро сообразил, что передо мной разыгрывают «своего в доску парня». Позади еле слышно стукнула притворенная дверь. – А то я боялся, что какаянибудь мелочь вроде дождливой тучи может помешать нашей встрече.

Англичане много говорят о своей отвратительной погоде, но они понятия не имеют о действительно плохой погоде. Следует понимать, что английская погода плоха только в сравнении с югом Франции – там, где Ницца и МонтеКарло. Здесь не бывает жары и холодов, снег выпадает максимум на неделю за весь год и сразу тает, туманы редки и случаются только зимой. Дождей меньше, чем в том же Риме или Гамбурге, не говоря уже о Ленинграде, где безоблачных дней за год едва наберется тричетыре десятка. Словом, даже обсуждая погоду – они врут. Вранье здесь – хороший тон, если оно убедительно и разделяется окружающими. Они врут, когда изображают вежливость и участие – на самом деле им плевать на вас с башни святого Стефана, что возвышается над Вестминстерским дворцом, врут, когда делают вид, что их не интересуют деньги – это единственное, что их понастоящему интересует (ну, кроме футбола, конечно, и обсуждения налогов), врут, когда изображают сексуальную холодность – более похотливого народца в Европе не найти (разве только в Италии). Словом, когда англичанин тебя хвалит – бойся, ты гдето здорово лопухнулся.

– Я тоже этого боялся, но, поверьте, сэр, нет такой силы под этим небом, которая смогла бы меня отвратить от вашего общества, – обстановке приходится соответствовать, и по тому, как покруглели глаза сэра Спратта, я понял, что попал в точку.

– Вот как? Вы, американцы, не перестаете меня удивлять, мистер Майнце.

– Вы, англичане, делаете это со мной еще чаще! Зовите меня Заком, так мне привычнее, да и по возрасту так будет корректнее

Он коротко рассмеялся, и сказал:

– Тогда и вы зовите меня попростому: сэр Гревиль или еще лучше – полковник! Договорились? – Спратт заговорщицки мне подмигнул, продолжая ваньковаляние. – Представляю вам мистера Брауна, Зак. Это мой старинный друг и партнер.

«Приказчик» слегка приподнял свой тощий зад над креслом и кивнул головой.

– И еще один мой гость – мистер Герберт Джемисон. Это постоянный помощник мистера Брауна во всех начинаниях, насколько я знаю.

«Помощник мистера Брауна» поднялся на ноги и протянул мне руку. Вот у него она была влажная и холодная.

– Сигару, Зак? Чегонибудь выпьете? – Пока я рукопожимался с мистером Джемисоном, полковник оказался у шкафа, за темными стеклянными дверцами которого угадывались контуры стеклотары.

– Спасибо, полковник, днем я предпочитаю соблюдать трезвость.

– Жалко, но должен сказать, что восхищен вашим похвальным самообладанием, молодой человек! Ставлю двойной соверен против шиллинга, что если бы мы все начинали день с пары глотков чегонибудь бодрящего, мы бы никогда не оказались на тех местах, что занимаем сегодня! Не так ли, мистер Браун?

– Совершенно верно, полковник, – голос у «приказчика» оказался такой же бесцветный, как и внешность. – Но, вполне вероятно, были бы много счастливее.

Мы все почемуто дружно рассмеялись.

– Как вам Лондон, Зак? – Спратт, видимо, решил выдержать ритуальную часть встречи до последней запятой.

– Красивый старый город. Здесь время осязаемо. Все эти столетия имперской мощи, брусчатка под колесами кэбов, вязы… И, конечно, деньги, океан денег!

– Да вы поэт, Зак! С американской поправкой, но поэт, – развеселился полковник. – У нас не принято говорить о деньгах. Что такое деньги? Достоинство джентельмена измеряется не в деньгах…

– А в умении их тратить и быстренько находить новые, – продолжил я.

– Вам не откажешь в наблюдательности, мистер Майнце, – скрипнул мистер Браун.

– Итак, полковник, чем обязан вашему приглашению? – Мне уже изрядно надоели эти бесчисленные акты марлезонского балета, и я решил сразу перейти к сути дела.

– Сразу чувствуется деловая американская хватка, – обрадовался сэр Гревиль.

– Не думаю, что мистер Дрейк, перед тем как ограбить какогонибудь неудачливого испанца, рассуждал бы с ним о видах на тюльпаны в Амстердаме.

– Сэр Френсис Дрейк преставился на полвека раньше, чем в Голландии началась тюльпаномания, – сэр Гревиль показал мне кресло, в которое можно было опуститься так, чтобы видеть всех собеседников.

– Это важно?

– Совершенно неважно! – усмехнулся полковник, присаживаясь на свой трон во главе стола. – Собственно, если вы настаиваете, то не будем тянуть. Вы богаты, Зак. Вы баснословно богаты! Но мало этого, вы еще и умны, – он внимательно наблюдал за моей реакцией. – И вы, конечно, понимаете, что любое крупное состояние в этом мире обязательно находится под пристальным вниманием заинтересованных людей? Деньги – это оружие, молодой человек, возможно, самое мощное оружие, какое изобрел человек. Глупо оставлять его без присмотра. И мы, те, кто обеспокоен судьбой цивилизации, просто не вправе относиться к нему легкомысленно. Разумно будет, если мы сможем хотя бы понимать – куда и зачем направлено это оружие?

– Я понимаю ваши устремления, сэр.

– Это славно, юноша. В ваших руках очень быстро собралось огромное количество денег. Динамика потрясающая. Я такого и не упомню за всю историю Британии, а ее я знаю очень хорошо. Подобное удавалось, наверное, только Вильгельму Завоевателю, но у него с самого начала было целое герцогство. Может быть, еще де Варенн и Фицалан. Но это фамилии, давшие миру королей! Пару лет назад немногие знатоки слышали ваше имя. О вас еще молчат газеты, но поверьте – это ненадолго. Повезло ли вам несказанно, имеется ли у вас какоето сверхчутье, или вы гений бизнеса – неважно. Для нас неважно. Потому что, поверьте, удача приходит и уходит, и нет ничего более желанного, чем безопасность. Уж намто это известно на тысячах примеров. И вот теперь мы переходим к сути вопроса. Я хочу предложить вам покровительство какоголибо из цехов Сити.

– Это вроде масонской ложи?

– Что вы, Зак, ну какие масоны? Разве мы похожи на людей, играющих в эти бирюльки?

Я выразительно посмотрел на стену, где висел портрет Спратта в полном мэрском облачении – те самые мантия с короной и медальон на груди:

– Вообщето – да.

Он проследил за моим взглядом и опять обнажил свои крепкие зубы, изображая смех:

– Бросьте, толпа любит традиции. Нет, Зак, я предлагаю вам по сути гражданство Сити, расположение властей Лондона, защиту ваших финансовых интересов в любой точке мира. Чтото вроде членства в самом элитарном клубе под этим солнцем.

Заманчиво. Еще красну девицу голубых кровей предложи, сэр Гревиль, и я – твой с потрохами! Ага, сейчас, только шнурки поглажу и сию секунду….

– И какова цена?

– Ваше участие – уже высокая честь нашему обществу.

– И все же? – смешно поддаваться на такую незамысловатую лесть.