Дарители

— Она могла все рассказать тебе. Поэтому только так… Бога ради, Вита, не мог же я убить ее! Ты мне и так слишком дорого досталась.

— А знаешь, что я еще думаю? — Вита криво улыбнулась. — Я думаю, ты совсем не против, если с кем-нибудь из волжанских шишек, в том числе и с Баскаковым, случится нечто странное и нехорошее. Вот почему еще ты помогал ей. Я права?

Андрей промолчал, глядя мимо нее, и Вита чуть передвинулась — так, что его взгляд уперся в ее лицо.

— Ты думаешь, я против того, чтобы Баскаков сдох? Или Сканер и иже с ним те, кто… Это мое самое большое желание. Но другие… кто бы они не были… не знаю… Это неправильно.

— А ты полагаешь, что окажись они на его месте…

Она оборвала фразу, прижав палец к его губам.

— Я все прекрасно понимаю. Но, во-первых, у твоих волчьих принципов больше нет жизни. А во-вторых, неужели ты думаешь, что Наташка будет рассчитывать момент так, чтобы каждый из них, в том числе и Баскаков, оказался в полной изоляции? Сомневаюсь. А тогда пострадают вообще совершенно посторонние люди. Говоришь, ты ни разу не застал ее за работой?

— Это ни о чем не говорит. Она теперь хитрая, как черт! Кроме того, я не могу бывать в тех местах, где бывает она. Не знаю… она вполне вразумительно объяснила причину, по которой хочет здесь остаться, но я не верю ни единому ее слову. Я даже не сомневаюсь, что она все-таки рисует.

— Или собирается рисовать. Но все дело в том, что мы не знаем, кого именно. Ей ведь нужна была информация обо всех, верно. Друзья, родственники, дети, няньки, шоферы, охранники… Она может использовать в качестве натур и кого-нибудь из близкого окружения, а не обязательно, примитивно говоря, конкретных нехороших дяденек. Ты кстати, говорил, что она упоминала баскаковское чадо?

Андрей хмуро покачал головой.

— У меня нет доступа к тем местам, где бывает его дочь. И я не настолько хорошо ее знаю, чтобы понять — произошли с ней какие-то перемены или нет. Да и что касается остальных… Вот только Сергеев — он сейчас занимает мое место…

— А что с ним? — живо спросила Вита.

— Жрать стал, как свинья, форму теряет. Для него это недопустимо — Баскаков его вышвырнет. Но ведь нельзя точно сказать, что это ее работа. Опять же, жена Баскакова не так давно на людях упилась в усмерть, чуть ли не стриптиз на столе устроила. Можешь ты с уверенностью утверждать, что это Чистова постаралась? Я не доверяю совпадениям, но они все-таки случаются — и естественным путем.

— Ты дал ей все нити, — с тоской произнесла Вита. — Она теперь в этом городе больше своя, чем бы с тобой когда-либо были. Андрей, она явно что-то задумала, и это вряд ли деловая карьера и доступ в круг волжанской элиты. Ей нужно не это. Ей нужно кое-что похуже. Знаешь, что меня беспокоит?

— Знаю, — Андрей потянулся за сигаретами. — Дата.

— Почему именно середина ноября? Почему так наверняка. Что такого случится в середине ноября, что твоя потенциальная защита ей больше будет не нужна?

— У Баскакова на середину ноября много чего намечено. Сложно сказать, что именно она выберет.

— А у тебя есть…

— Есть, — сказал он с улыбкой, и Вита рассмеялась с искренним удовольствием — ей все не приедалась их способность понимать друг друга с полуслова. Андрей вылез из-под одеяла, а она, полузакрыв глаза и чуть отодвинувшись, оперлась на согнутую руку и начала наблюдать, как он роется в шкафу.

— Черт возьми, — сказала она с восторгом, — какой отсюда открывается вид!

— Не отвлекайся! — Андрей повернулся, подошел к кровати и бросил Вите две тонкие пачки листков. — Вот тебе люди, а вот тебе мероприятия. Вряд ли я что-то упустил.

Вита вцепилась в листки с жадностью голодающего, которому поднесли здоровенный кусок жареного мяса.

— Давненько я не возилась с бумагами! — она начала перебирать листы, внимательно в них вглядываясь. — Ба-а, да вы просто гений, Андрей Батькович! Как все здорово расписано! Это, значит, основные объекты, а это — их окружение… И что же это нам дает?

— Подумай, — милостиво предложил Андрей, снова с удобством устраиваясь на кровати. — У меня как-то было не особенно много времени для этого. Кроме того, ты быстрее поймешь — ты ведь знаешь ее лучше, чем я. Намного лучше.

— Теперь ее никто не знает, — рассеянно пробормотала Вита и уткнулась в бумаги. Андрей некоторое время наблюдал за ее помрачневшим и сразу повзрослевшим лицом, потом постепенно задремал, продолжая слышать шелест перебираемых листов.

Проснулся он через полчаса, и в тот же момент Вита отшвырнула от себя бумаги и закрыла глаза ладонями.

— Я не знаю!

— Не нервничай, котенок, подумай еще, — мягко сказал Андрей, поглаживая ее растрепавшиеся волосы. — Ты ведь додумалась до писем и до Шестакова.

— Без тебя я бы этого не смогла.

— Спасибо за крошки с вашего стола, — он усмехнулся. Вита резко повернулась и прижалась лицом к его груди. Он почувствовал, что ее щеки горят.

— Я не могу думать о ней, как о чем-то злом, понимаешь?! До сих пор не могу. Как и о тебе… хотя ты виноват, Андрей, ты очень виноват!.. и я тоже хороша!.. Ладно, — Вита подняла голову, — о деле! Чтобы понять, чего именно она хочет, нужно влезть в ее шкуру, но такой шкуры мне еще примерять не доводилось. Что же она хочет?

— Уже не мести.

— Ты не совсем прав. В ее желании, думаю, присутствует и месть. И крайне масштабная, судя по всему. Другое дело, что это желание должно быть такой же причудливой смесью, как и она сама. Что теперь любит Чистова? Она любит чужую боль, но и любит чтобы больно было ей, любит чужой страх, но и получает удовольствие от собственного… Наверное, сюда можно вместить все — и азарт, и ложь, и самолюбование, и тщеславие, и жестокость, и корысть… все те пороки, для которых только существуют определения в нашем языке. Кроме того, с некоторых пор она любит кое-что еще.

Лицо Андрея напряглось, и лоб рассекся глубокими морщинами.

— Да, — тихо сказала Вита, не глядя на него и кончиками пальцев поглаживая его щеку, — теперь она еще любит убивать. Может, она уже успела попрактиковаться — откуда нам знать? Знаешь, что я думаю? Я думаю, что как раз Баскакова она рисовать и не будет.

— Что же она сделает? Потянет еще чуть-чуть, а потом будет держать его в постоянном страхе, оригинально убивая его сподвижников и родственников?

Вита покачала головой.

— Вряд ли. Не тот размах, да и слишком уж опасно — до бессмысленности. Баскаков быстро поймет, в чем дело, начнет ее вычислять, и тогда она попадется рано или поздно. Ведь ей нужно видеть, как все будет происходить, понимаешь? Ей обязательно нужно видеть. И при этом нужно все довести до конца. Опять же середина ноября — откуда ей знать, что именно в это время все закончится? Нет, не то. Она задумала нечто особенное.

— В таком случае, все должно произойти в один день. Все сразу. Большое красочное представление, на котором она будет присутствовать и наслаждаться…

— Своим мастерством, — добавила Вита, чуть побледнев, — и своей властью, как истинный потомок Неволина. Всем картинам картина — живая! Черт! — она снова схватила бумаги. — Андрей, но ведь все эти люди такие разные! Где они могут собраться все вместе?! В таком количестве?! По какому поводу?!

— Ну, вот на этот вопрос я теперь тебе отвечу, — мрачно сказал Андрей, глядя на нее в упор сузившимися глазами. — В каком бы состоянии не были дела Баскакова, он всегда с размахом справляет семейные торжества. И только на них эти люди могут оказаться все вместе. Я бывал на них — я знаю. А в ноябре для такого торжества есть повод. Один. Его день рождения.

— Когда?!

— Десятого.

— Господи, — Вита посмотрела на него с ужасом, сквозь который едва-едва просачивался отчаянный азарт охотника, упускающего крупного зверя, — так это ведь через четыре дня!

— Пока все это только теория…

— Нет! — она соскочила с кровати и вытянулась во весь рост, глядя на Андрея сверху вниз с гневом и волнением. — Не теория! Ты ведь тоже чувствуешь, что это то самое! Мы нашли!.. Этот и только этот день она выбрала! Где он собирается отмечать?