Требуется секретарша

Прикусив губу, я молчала, не зная, что сказать и что вообще думать. Душа моя была в смятении. Этот мужчина покорял меня своей искренностью и почта таким же, как у меня, отношением к жизни. Мы с ним одинаково думали и скорее всего одинаково чувствовали. Он все больше и больше начинал нравиться мне как мужчина, и это меня пугало, но я ничего не могла с собой поделать. Красивые брюнеты были моей слабостью, в них для меня было нечто, что притягивало и манило, как миска сметаны голодную кошку. При встрече с ними я забывалась и теряла разум. Так происходило и на этот раз. Из последних сил взяв себя в руки, я сказала:

— Извините, но вы себя явно переоцениваете, Сергей. Вы уверены, что каждая девушка, увидев вас, должна терять рассудок от счастья? Вы слишком близко к сердцу все воспринимаете, и меня это пугает. Я привыкла жить легко, свободно, без переживаний и слез, а вы, я смотрю, только о страданиях и мечтаете, — я вульгарно ухмыльнулась ему в лицо. — Боюсь, мне придется в вас разочароваться. Остановите здесь.

Я видела, как он побледнел, как задрожали его губы от нанесенной мною обиды, и мне хотелось растерзать саму себя. Но что-то заклинило во мне, и я желала лишь одного — поскорее сбежать, чтобы не видеть боли в его глазах, чтобы не сломаться окончательно и не нарушить правила номер один: никаких чувств на работе…

— Прощайте! — Хлопнув дверью, я очаровательно улыбнулась ему, презирая саму себя, и нарочито весело и непринужденно пошла прочь, делая вид, что уже забыла о его существовании, этакая ветреная и легкомысленная особа. Я не видела и не слышала, как он завел машину и уехал, а он не видел слез, катившихся по моим щекам…

4

— Извините, босс, но я отказываюсь от этого дела, — твердо говорила я час спустя у него в кабинете. — Вот оставшиеся «жучки» и деньги. Пусть Валентина, если хочет, охмуряет этого клиента, или вы сами соблазняйте — мне все равно. И умоляю, не нужно вопросов. Он внимательно смотрел на меня поверх очков и не говорил ни слова, пока я вытряхивала дрожащими руками из сумочки аппаратуру слежения и делала свое заявление. Мне было неуютно под его колючим взглядом, я понимала, что рискую утратить работу, но терять достоинство и вспыхнувшую так некстати во мне симпатию к подследственному хотелось еще меньше. Пересчитав микрофончики, он вздохнул и произнес:

— Значит, сердечная травма на производстве. Валентина была права.

Мне хотелось убить его за прозорливость и обыденность тона, с которой он произнес эти слова, наполненные для меня совсем не обыденным смыслом, но я лишь отвернулась и села на стул, где обычно сидели клиенты.

— Но ты хоть что-то узнала? — Он пытливо посмотрел на меня.

— Да, узнала, — сухо ответила я. — Он не способен себя защитить.

— Это все?

— Нет. Похоже, он попал в беду и дома уже не объявится. За нами был «хвост», но… мы от него оторвались.

В его глазах мелькнуло что-то вроде недоверия, он хмыкнул:

— Уж не с твоей ли помощью? Впрочем, это уже не важно. Даю тебе три дня отпуска за свой счет. Убирайся отсюда и лечи свою травму. Могу, кстати, посоветовать хорошего специалиста.

— Какого еще специалиста? — опешила я.

— По любовным отворотам. Быстро и легко снимает чувственную зависимость. С гарантией, между прочим. Не желаешь?

— Вы что, хотите лишить меня последней радости в жизни? — гневно воскликнула я, вскакивая с места. — Обращайтесь к нему сами, может, он вернет вам хоть какие-нибудь человеческие чувства! Правда, я сомневаюсь в этом!

Слезы брызнули из моих глаз, и я быстро пошла к двери, чтобы не видеть этого сухаря, который только осуждающе качал головой, печально глядя на меня. Хлопнув дверью, я выбежала из будки и помчалась домой, поклявшись больше не переступать порога этой ненавистной конторы. Пусть все катится к черту!

Дома я рухнула на новую тахту, купленную недавно взамен поломанной, и разрыдалась. Сердце мое разрывалось на части от непереносимой боли, я проклинала себя, свою дурость и жестокую судьбу, которая свела меня с Сергеем Борисовичем таким несуразным образом. Где теперь его искать, куда он подался и что вообще обо мне думает? Да и что я скажу, если найду его: здрасьте, я за вами шпионила? Нет, только не это! Он будет презирать меня, коварную, недостойную, в его красивых печальных глазах будет играть насмешка, а этого я не перенесу. Что ж, поделом мне, за что боролась, на то и напоролась!

Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем слезы мои иссякли, буря в душе стала утихать и я начала более-менее ясно соображать. Уже стемнело, когда я достала из холодильника бутылку мартини, налила себе полный бокал и залпом опрокинула, чтобы остудить пылающее сердце. Закурив сигарету, я уселась на тахту и стала размышлять. Желание снова увидеть Сергея пересиливало все остальное, но я заставила себя трезво проанализировать имеющиеся факты. Для начала вспомнила слова бандита: «Что ж ты, Жучара, не останавливаешься, когда тебя просят?» «Жучара» в той ситуации могло означать лишь одно: Жуков Сергей Борисович. Они его знали, и он знал, что нужно остановиться. Но, видимо, не хотел, чтобы я, дубина стоеросовая, увидела его в компании с этими бандитами. Он понимал, что его ждет за неповиновение, однако и словом не обмолвился со мной, когда пытался от них удрать. Боже, наверное, он и вправду в меня влюбился, если рисковал жизнью ради сохранения своего лица в моих глазах! Какая же я дура! Еще и ключ вытащила! Нет, так все оставлять нельзя. Нужно срочно исправлять положение, иначе этот поступок повиснет на моей совести тяжким грузом и мне будет трудно дальше передвигаться по жизни. Господи, прости мою грешную душу! Аминь!

Хлопнула дверь, пришла Валентина и сразу постучалась ко мне.

— Машуля, ты дома?

Открыв, я волчицей глянула на нее и буркнула:

— Чего тебе?

— Батюшки, да на тебе лица нет! — воскликнула она и сочувственно провела рукой по моей пылающей щеке. — Как же тебя так угораздило-то? Он что, так хорош, этот твой директор?

— Оставь меня в покое! Иди к своему Родиону и корми его плюшками, а меня не трогай!

Я попыталась закрыть дверь, но она удержала ее, вскричав:

— А по морде не хочешь? Ишь, завелась! Я тебе не босс, я тебя и отшлепать могу, мать твою! А ну выкладывай, что у тебя там, или я сама из тебя это выжму! — и грозно пошла на меня.

Я испуганно попятилась, пока ноги мои не наткнулись на тахту и я не села. Она опустилась рядом, прижала меня к себе и, погладив по голове, как маленькую девочку, зашептала:

— Бедная ты моя, горемычная, не расстраивайся, переживешь как-нибудь…

— Нет!!! Это я во всем виновата! Из-за меня он попал в беду, и я обязана его спасти!

—Так какого ж хрена ты тут сидишь? — удивленно спросила она. — Беги, спасай! А то я с тобой потом на его могилу плакать ходить не буду.

— Но я не знаю, где его искать! — всхлипнула я, уткнувшись ей в грудь.

— Подумаешь, делов-то, — она опять начала гладить меня по голове. — Я подслушала, как Родиоша по телефону с кем-то разговаривал про твоего директора.

— И что? — с надеждой спросила я, уставившись на нее.

— Ну, ему сообщили, где он может сейчас быть.

— Так что ж ты сразу не сказала?! — накинулась я на нее с кулаками.

— Легче, легче, красавица, мне твои приемчики не страшны, — добродушно усмехнулась она. — Ты ж не спрашивала.

— Говори! — прорычала я.

— А ты Родиону не проболтаешь?

— Вот те крест! — Я перекрестилась.

Она вздохнула и небрежно произнесла:

— В Крылатском он, на велотреке где-то. Там у него дружок работает. Суленцов фамилия, тренер.

— Валька, я тебя обожаю! — бросилась я целовать подругу.

— Ладно уж, беги, пока его не прикончили. Только Родиону ничего не говори, а то он меня выгонит.

…Громада велотрека высилась передо мной в темноте, поблескивая огнями окон. Вокруг сновали какие-то люди, отъезжали машины. Я была в джинсах, топике и боевых туфлях на босу ногу. В сумочке на всякий случай лежал набор универсальных отмычек, подаренный Родионом после первого дела, и маленький фонарик-ручка. На сердце было тревожно. Окинув взглядом эту крепость с миллионом дверей, я направилась к ближайшей, возле которой стояли охранники. Двое дюжих молодцов тут же загородили мне дорогу и зычно промычали: