36 рассказов

Задолго до окончания учебы нас стали интервьюировать ведущие юридические фирмы Нью-Йорка, Чикаго и Торонто. Не секрет, что молва о Гарварде идет по всему свету, и все же я удивился, когда мне нанес визит глава фирмы „Грэм, Дуглас и Уилкинс“, располагающейся в Торонто. Среди компаньонов фирмы евреи не числились, но мне понравилась мысль о том, что однажды на их бланке могла бы появиться надпись „Грэм, Дуглас, Уилкинс и Розенталь“. На ее отца это наверняка бы произвело впечатление.

К тому же, убеждал я себя, если я буду жить и работать в Торонто, это будет достаточно далеко, чтобы я, наконец, смог забыть о Кристине. А если повезет, то, может, я встречу другую женщину, которую полюблю так же сильно.

„Грэм, Дуглас и Уилкинс“ подыскали мне вместительные апартаменты с видом на парк и положили внушительное начальное жалованье. Я в ответ работал не покладая рук каждый Божий — чей бы Бог это ни был — день. И думал: продолжи я дальше занятия в Гарварде или Макгилле, это было бы что-то вроде учебных стрельб вместо реального боя. Я ни о чем не жалел. Работа была интересная, а вознаграждение — выше моих ожиданий. Теперь я вполне мог позволить себе „Тандерберд“, но мне этого уже не хотелось.

Новые подружки приходили и — стоило им только завести разговор о женитьбе — уходили. Еврейки обычно поднимали эту тему в течение недели, остальные ждали чуть дольше. С одной из них — Ребеккой Верт — я даже пробовал жить вместе, но это все быстро закончилось.

В то утро я ехал в офис — был уже девятый час, для меня это слишком поздно, — когда заметил Кристину на другой стороне битком забитого шоссе, за разделявшим нас барьером. Она стояла на автобусной остановке и держала за руку мальчугана лет пяти — моего сына.

Из-за утренней пробки еще какое-то время я глядел на нее, не веря собственным глазам. Я понял, что хочу смотреть на них обоих одновременно. На Кристине было длинное легкое пальто, показывавшее, что она сохранила фигуру. У нее было такое умиротворенное выражение лица, что я понял, почему мне так редко удавалось не думать о ней. Ее сын — наш сын! — был одет в бобриковое пальто не по размеру, голову его покрывала бейсболка, из надписи на которой следовало, что он болеет за „Дельфинов из Торонто“. Собственно, из-за этого я и не стал разглядывать его дальше. Помню, как меня свербила мысль: как вы оказались в Торонто, вы же должны быть в Монреале? Глядя в боковое зеркало, я видел, как они зашли в автобус.

Полагаю, в тот день я был не самым хорошим советчиком для всех обратившихся ко мне клиентов.

Всю следующую неделю по утрам я проезжал мимо той автобусной остановки примерно в то же самое время, когда увидел их в прошлый раз, но все было напрасно. Я даже засомневался: а может, мне просто почудилось? Потом я случайно увидел Кристину, когда возвращался с другого конца города после встречи с клиентом. Она была одна. Я резко затормозил, когда заметил, как Кристина входит в магазин на дорогой Блур-стрит. На этот раз я припарковался параллельно стоявшим вдоль тротуара машинам и быстро перешел через дорогу, чувствуя себя частным детективом с сомнительной репутацией, который в основном занят тем, что подглядывает в замочные скважины.

Увиденное застало меня врасплох. Не то, что я обнаружил ее в роскошном магазине одежды, а то, что она там работает.

Увидев, что она обслуживает покупательницу, я поспешил обратно к своей машине. А добравшись до офиса, первым делом спросил у секретарши, знает ли она магазин „Уиллингс“.

Секретарша рассмеялась.

— Вы произносите это название на немецкий манер, вместо „У“ у вас получается „В“, — пояснила она. — А вот если бы вы были женаты, то знали бы, что это самый дорогой магазин одежды во всем городе.

— Вы что-нибудь еще знаете про него? — спросил я с таким видом, будто интересуюсь этим из праздного любопытства.

— Совсем немного, — ответила секретарша. — Только то, что магазин принадлежит состоятельной немецкой даме, миссис Клаус Уиллинг, о которой часто пишут в женских журналах.

Я не стал задавать секретарше другие вопросы и не буду надоедать тебе, отец, подробностями своей детективной работы. Скажу только, что я довольно быстро разузнал, где живет Кристина, а также то, что ее муж возглавляет в Торонто представительство БМВ и что у них всего один ребенок».

Взглянув на часы над столом — скорее, просто по привычке, чем из желания узнать время, — старый раввин глубоко вздохнул. Выдержал небольшую паузу, прежде чем снова вернуться к письму. Он ведь так гордился своим сыном-юристом, — почему же не сделал первым шаг к примирению? А еще он очень хотел взглянуть на внука.

«В понедельник утром я набросал незамысловатое послание, несколько раз переписал его и только после этого позвонил в курьерскую службу и попросил вручить письмо в магазине — лично ей. Когда молодой посыльный вышел от меня с письмом, я хотел было последовать за ним, чтобы удостовериться: его вручат тому, кому следует. Я и сейчас могу повторить ту записку слово в слово.

Дорогая Кристина!

Ты, скорее всего, знаешь, что я живу и работаю в Торонто. Не могли бы мы встретиться? Я буду ждать тебя в гостиной отеля „Ройал Йорк“ каждый вечер на этой неделе между шестью и семью часами. Если ты не придешь, можешь быть уверена, что я больше никогда не побеспокою тебя вновь.

В тот вечер я прибыл на место минут на тридцать раньше. Помню, я занял место в огромной безликой гостиной по соседству с главным холлом и заказал кофе.

— К вам кто-нибудь еще присоединится, сэр? — спросил официант.

— Не уверен, — сказал я. Никто ко мне тогда так и не присоединился, хоть я просидел там до семи сорока.

К четвергу официант уже перестал спрашивать, присоединится ли ко мне кто-нибудь, и я сидел в полном одиночестве над чашкой остывающего кофе. Каждые несколько минут я глядел на часы. И всякий раз, когда в гостиную заходила женщина со светлыми волосами, сердце у меня в груди прыгало. И всякий раз оказывалось, что это не та женщина, которую я жду.

Было уже почти семь часов вечера пятницы, когда я наконец увидел Кристину, остановившуюся на пороге гостиной. На ней был элегантный синий костюм, застегнутый на пуговицы почти до самой шеи, и белая блузка: она выглядела так, будто шла на деловую встречу. Длинные светлые волосы были зачесаны назад и убраны за уши, что придавало всему облику некоторую строгость, но она все равно оставалась прекрасной. Я встал и поднял руку. Кристина быстро подошла и села рядом со мной. Мы не поцеловались, не пожали друг другу руки и какое-то время даже не говорили ничего.

— Спасибо, что пришла, — сказал я наконец.

— Хотя и не следовало, я поступила глупо.

Прошло еще какое-то время, прежде чем мы заговорили вновь.

— Могу я предложить тебе кофе? — спросил я.

— Да, спасибо.

— Черный?

— Да.

— А ты не изменилась.

Каким банальным бы это все показалось, подслушай кто-то наш разговор.

Она отпила свой кофе.

Мне надо было обнять ее прямо там, но я не знал, хочет ли этого она. Несколько минут мы говорили о том о сем, стараясь не глядеть в глаза друг другу, пока я вдруг не сказал:

— Ты понимаешь, что я все еще люблю тебя?

На глазах у нее появились слезы.

— Конечно, понимаю, — ответила она. — И я тоже все еще люблю тебя, как и в тот день, когда мы расстались. И учти: мне приходится видеть тебя каждый день — в Николасе.

Она наклонилась вперед и теперь говорила чуть ли не шепотом. Она рассказала мне о том разговоре с родителями пятилетней давности так, будто мы и не расставались. Ее отец не проявил ни малейших признаков злости, когда узнал, что она беременна, но на следующее же утро семья отправилась в Ванкувер. Там они остановились у Уиллингов, те тоже были из Мюнхена, и еще там подружились с фон Браумерами. Их сын Клаус давно был без ума от Кристины и ее беременность воспринял совершенно спокойно, как и тот факт, что она не испытывает к нему никаких чувств. Он был убежден, что со временем все сложится как нельзя лучше.