Страница 34 из 45
П. М.: А мне чувствовать зачем? Это мне не надо.
Михаил Клебанов: Это могли бы быть импульсы, которые…
Д. И.: Может, это происходит как-то помимо вашей собственной воли…
П. М.: Моя задача – призывать Бога в себя. Чтобы Он был во мне. А дальше…
Д. И.: В обители Божьей – Иерусалиме – побывали уже?
П. М.: Нет еще. Но я об этом не думаю – то, о чем вы спрашиваете. У меня на это ответов готовых нет. Я думаю только о том, как бы мою жизнь почистить, чтобы Бог пробыл подольше во мне. Чтобы Он не погнушался этого мерзкого сосуда, которым я являюсь…
Д. И.: Но Бог, выходит, не имеет особого отношения…
П. М.: Бог имеет отношение ко всему.
Д. И.: Конечно. Но к чему-то больше, к чему-то меньше…
П. М.: Вот, скажем, – пропали очки – попросите у Господа – тут же найдутся. И так далее. И Голос Он имеет всюду. Во всём и всегда. Вечно. А мы – ложь… Вот… Мы с вами – это ложь.
Д. И.: Однако, мы вообще лишь пассивно снимся. Будде…
П. М.: Мы ложь, ложь. Правда одна – Бог. А мы – ложь. Поэтому нам нашим разумом решать нечего. Надо на Господа уповать.
Д. И.: А ваши взаимоотношения с религией как таковой…
П. М.: Я ж вам уже сказал. Я – верующий.
Д. И.: Эксклюзивно христианский?
П. М.: Православный, христианский. Восточная церковь.
Д. И.: А ваше отношение к, скажем, буддизму? Исламу?
П. М.: Никакого. (Закуривает.)
Д. И.: Тогда что это всё? Ошибки?
П. М.: Это всё ересь.
М. К.: Просто дело в том, что многие артисты, которые приезжали сюда на гастроли, всегда очень любили акцентировать тот факт, что они приезжают именно в, эээ, «Палестину» и чувствуют некое сближение с присутствием Бога. Определенное сближение с тем, с чем это место ассоциировалось на протяжении времени…
П. М.: Ну… святые места – конечно, есть…
М. К.: Я никогда не знал, насколько серьезно к этому можно относиться… но у вас нет никакого своего отношения к этому… Как вы в целом относитесь к подобным вещам?
П. М.: С благоговением.
М. К.: То есть у вас наблюдается ощущение некоторой зависимости…
П. М.: А как же иначе… Как же иначе… Повсюду, где святые места… Вот мы были в Киеве – это очень намоленный, такой святой город.
Д. И.: Но вы себя не ощущаете в ро…
П. М.(перебивает): Я себя не ощущаю. Нет.
Д. И.: Как интересно. То есть в вас нет паломнического аспекта.
П. М.: Тут вообще не о том речь. Что об этом говорить? Я же вам ответил. На все воля Господа. И раз я тут, то значит, так надо. А мое дело вообще не в этом. Мое дело – чистить собственную грязь.
Д. И.: В плане корней?
П. М.: Не в плане, а чистить. Вот я – говно, вот надо чистить. Вы – тоже. Тогда Бог будет чаще вам…
М. К.: Но и ваш визит в этой связи тоже неслучаен.
П. М.: Наверное. Наверное. Я об этом не думаю и думать мне об этом не надо. Мне следовать надо. Следовать. Законам, по которым я стараюсь жить. Вот вся моя задача. Остальное всё – мысли… Ложь.
О том, что значит для него творчество в контексте веры, Мамонов наиболее, пожалуй, емко поведал в интервью православному журналу «Фома»:
«С одной стороны, концерты, спектакли помогают мне жить, но с другой – очень изматывают. Здесь палка о двух концах. Если всерьез бороться с грехом – что у меня не получается, как хотелось бы, – то это отнимает все силы: и духовные, и физические. Но надо служить людям! Я знаю, что занимаюсь независимым искусством, странным, неудобопонятным, что меня любят от силы тысяч десять человек – но зато это люди, которым мое творчество действительно необходимо. Вот для них я и работаю. Яне культмассовый работник, но это мне и не нужно. Я делаю то, что хочу, то, что в душе моей рвется наружу. Я предпочитаю молчать год, чем делать что-то быстро, лишь бы денег заработать. И благодарю Бога за то, что как-то могу свой дар отдать людям. Вот еще один день на земле… Прожить бы мне его достойно».
Глубоко эксцентричная природа художественного дара Мамонова в сочетании с православием требовала, впрочем, как минимум осмысления и иногда пояснения. Наиболее подробно эта диалектика проявилась в интервью, которое взял у нашего героя в 2006 году заместитель главного редактора православного журнала «Нескучный сад»диакон Федор Котрелев.
–Петр Николаевич, «простому» человеку ваше творчество – то ли театр, то ли рок-музыка – понять непросто. Поэтому у нас несколько вопросов относительно вашего творчества…
–Нам надо помнить знаете что? Такую историю: когда Господь наш Иисус Христос в Иерусалим входил – на ослице ехал – и люди бросали пальмовые ветви, цветы, ветви деревьев, кричали осанну – ослица была в полной уверенности, что это кричат ей. Вот нам надо помнить, что мы вот такие вот ослицы – к вопросу о творчестве… Слава Богу, что Господь такое понимание дает. Поэтому я говорю совершенно серьезно, без всякой иронии, что для меня вообще неясно, что такое «я». Куда мне, грешному, свой ум прикладывать? Какое бы то ни было творчество возможно только в том случае, если Господь своей безудержной и совершенно непостижимой любовью, которой Он залил весь мир, проникнет в мое сердце. Знаете, как древние считали, как образуется жемчуг в устрице? Устрица раскрывает раковину, и туда попадает луч солнца или удар молнии – и так образуется жемчужина. Так пишет об этом Исаак Сирин – это мой любимый святой. И наше дело – только створки открыть и ожидать. Если луч попадет – слава Господу, тогда жемчужина образуется, и ее уже не отдашь ни за какие коврижки! Вот вы ко мне приехали, чтобы я вам что-то сказал про творчество, врать начал, что я вот творческий человек, я вот так задумал, я придумал, да я вот так ножку поставил, эдак поставил? А я не могу врать. Я – это вон, пиджак в шкафу. Никакого меня нету, и никакого моего творчества тоже нету, слава Тебе, Господи!
–А что есть?
–Господь.
–Как-то раз моя бабушка увидела – в записи – ваше выступление и говорит: «Чего это он поет, как больной, дергается?»
–А я кто? Я разве здоровый? Или вы здоровый? Да мы все рождаемся больными – от Адама до наших дней! Мы рождаемся поврежденными грехом. А мне вот Бог дал такой дар, что я все, что происходит в моей душе, заключаю в какие-то реальные формы и показываю. Представьте себе, что будет, если сейчас все мысли и чувства, которые в вас, взять и облечь в форму? Будет безумие, да? Вот я перед вами такой и есть – больной. И бабушка ваша права. Здоровых вообще нет, здоров один Бог.
–Ну хорошо, а как же культура, законы искусства и все такое?
–Да нет никакого искусства и никакого служения искусству. Вся ваша культура рушится как карточный домик! Все, что делается в так называемом искусстве – делается чувственным образом, эмоциями. А все, что есть дух, – все это безмолвие. Лично я понял это, столкнулся с этим противоречием и все отдам, если того потребует Бог, за это молчание. Трудно идти по выбранному пути, преграды постоянные! Там пропал, здесь пропал, тут опять пропал. Еще слава Богу, Господь иногда дает видеть свои немощи, которых как песка морского. А ведь как пишет Симеон Новый Богослов? Тщательное исполнение евангельских заповедей научает нас познать свои немощи! Потрясающе! Встаешь утром думаешь: «Сегодня буду жить по Евангелию!» Пять минут прошло – гот-тов! Приехали! А поначалу кажется: все чисто, не пью, не курю, чистяк, взлетел… А ты начни по Евангелию смотреть – сразу будешь глубоко, сразу: «А-а-а, Петр Николаич, вот ты где находишься на самом-то деле, дружочек! Курить ты бросил и пить – подумаешь! Во-о-от ты где находишься, вот ты какой тщеславный, да самолюбивый!»
–Но, согласитесь, есть бесконечно большая система условностей, которая и называется культура, искусство… И мы все – да-да, и вы тоже – в этой системе существуем. Взять хоть такую условную вещь, как нормы приличия: мы же не ходим по улицам без штанов…