Страница 68 из 84
По мнению Альфонсо Касо, этот символ у индейцев составлен из изображений струи воды, с дисками и улитками, на ее разбрызгах, а также некоего объекта, подобного шиукоатль (хшпсоаф — змее, исторгающей пламя. Иероглиф атль — «вода» означает еще и «пускание стрел», что синонимично понятию «воевать». «Огонь», «сгоревшая вещь» — это ведь намек на уничтожение, на жертвы. Отсюда все в целом следовало понимать как «война ради добычи жертв».
И тут я понял, что чуть было не прозевал: древние мексиканцы утвердили идею небесного океана — илъуикатль. Он у них окружал Землю и изображался волнистыми линиями, толстыми и тонкими попеременно; и «спиралями энергии», такими, например, как камень (см. раздел «СПИРАЛЬ И КАМЕНЬ»), — совершенно так же, как живая вода в сугубо земных драгоценных сосудах. Стало быть, эта вода — с неба.
Мне тотчас по ассоциации пришла в голову мысль о Египте, где праокеан Нут, заполняющий Вселенную, был прапричиной всего сущего, и из него брала начало священная река Нил. В таком случае илъуикатль наверняка был не простой водой, а чем-то таким, что индейцы Северной Америки называли мана (.mana) — род жизненной энергии, заполняющей Вселенную и дающей начало всему на свете, в том числе и жизни. Выходит, Н2О, дождевая и речная вода,
как и кровь человеческая, считалась земными эманациями илъуикатль. В таком духе мне надлежало углубить толкования понятие о драгоценной Живой Воде в драгоценных сосудах. Вот почему ее считали драгоценной и живой, отмечали знаком спирали, а иногда и знаком Венеры, то есть Неба.
Теперь знак аль-тлачинолли проявил иной смысл. Один из двух его элементов — водяная струя у индейцев падала с неба и была правеществом, дарующим жизнь. А змеевидная полоса при струе, родственная шиукоатль, змеям огня, тоже звездного происхождения, тоже пришла оттуда, сверху. Ко всему кроме своей змеевидности имела в своем изображении ожерелье драгоценных камней и отдельные или соединенные парами ярма. Да ведь это же не раз нами объясненные шнур или лента, «упавшие с неба»! Иными словами, символ линейной генетической информации — непременной основы органической жизни. Эта лента оканчивалась знаком клетки и чашечкой цветка. Иначе и быть не могло ведь: «задача» ее и драгоценного камня — «выращивание» стебелька и цветка, тела и духа.
Знак аль-тлачинолли, объединяющий в себе генетическую информацию с энергией, воплощающей ее в жизнь, стал для меня знаком сущности жизни на молекулярном уровне.
Здесь она начинается, жизнь в этой ленте, со струею из соединения этих двух элементов. Стало быть, атль-тлачинолли означал «жизнь». И это не противоречило его «военному» толкованию. Было здесь место и для «сжигания» — та же самая символика тлеющего копаля как знака горения жизни. Но главное жизнь — как процесс преобразования материи простых молекул в сложные системы благодаря энергии, идущей от Солнца.
В. Кинастовский в уже упоминавшемся его труде говорит об этом так:
«Все живые клетки получают необходимую энергию путем окисления, сжигания топлива, каковым является получаемая ими пища».
Так вот о чем шла речь! Атль-тлачинолли не был «aguna qyemada», «сгоревшая вода», как перевели на испанский, а скорее всего тут горение надо понимать как преобразование материи, ведущее к органической жизни.
«Война!» — так звучало в те времена у мексиканцев древнее понятие жизни. Знак атль-тлачинолли выражал и то и другое. Все живые существа, в том числе и человек, были органическим результатом этого — в особом значении — «военного» процесса. О том же, видимо, говорит и рисунок на 10-й странице кодекса Нутталь, где бог Солнца Тонатиу с лицом Кецалькоатля держит на распростертых руках двух воинов — рыцарей Орла и Ягуара. Схватка, которую они ведут, — это борьба за жизнь, о чем свидетельствуют бьющие из их колен струйки огня и дыма.
Процесс жизни был для мексиканцев постоянной борьбой, боем, войной между невидимыми и неясно понимаемыми ими силами, в иной, шедшей на небе, на земле и под землей, в телах животных и людей. Этот процесс был для них неугасающим пожаром, постоянным поглощением одних существ другими, непрекращающимся жертвоприношением одних существ ради жизни других.
«Война!» — восклицает Орел на ацтекском рельефе, хранящемся в Музее истории и антропологии в Мехико. «Жизнь!» — слышалось мне, и я считал, что так именно и надо слышать крик царственной птицы. Этот крик — знак атль-тлачинолли— на рельефе под самым ее раскрывшимся клювом. Ведь Орел-Солнце, принося в мир энергию, движущая сила жизни. Прорастает опунция и дает плоды — на рельефе они со знаками клеток. Корни ее в челюстях Черепа Миктлантекутли, непрестанно дающего материю для этого роста. Сам череп в обрамлении наподобие драгоценного, сосуда — яйцеклетки или семени, через который движется река Живой Воды. Божество, явленное таким вот образом, было у индейцев распорядительницей воды — богиней Чальчиутлике.
Рельеф говорит о космических масштабах процесса, происходящего между Солнцем и Землей.
Теперь становилось понятным, почему ацтеки считали роды битвой, а рождение ребенка — захватом пленника. И неудивительно, что женщины, «полегшие», умершие при родах, удостаивались чести называться «славными воинами».
Вот почему на страницах кодексов ведущие бои боги и рыцари Орла и Ягуара носят круглые, ну как стеклышки микроскопов, боевые щиты, со знаками, словно показывающими в огромном увеличении невидимые глазу самокопирующиеся подобно ДНК вереницы драгоценных камней — клеток.
Вот почему их стрелы, попадая в цель, чаще инициируют жизнь, нежели убивают. Этот змей, раненный такой благословенной стрелой Солнца-Орла, украшенный его перьями, истекает кровью хромосом, дает росток и благодаря символически изображенному делению клеток порождает цветы тела и духа, а они ведь от Кецалькоатля-Эекатля, наделившего человека «и тем и другим.
Я хотел знать, что за небеса были ниже, под Омейоканом. Их должно было быть тринадцать либо девять. Где-то в этом вертикальном ряду, на одном из. уровней, распростерся Тлалок со своим Тлалоканом — земным раем, изображенным на фреске в Теотиуакане. Относительно других небес оставалось только строить предположение. Исключением здесь был
МИКТЛАН,
самое низшее небо, если вообще можно называть небом место, помещаемое древними мексиканцами под землей. Во всяком случае, туда после смерти у них отправлялись души и там же проживали владыки этой страны — Миктлантекутли с супругою Миктекачиуатль.
Их значение в религиозно-мистической жизни Древней Мексики было удивительным, прямо невообразимым. Жрецам не было нужды при каждом случае напоминать народам мезоамерики что-нибудь вроде: memento mori(думай о смерти — лат.), потому что символы смерти — черепа и берцовые кости — были у них всюду, куда ни кинь взгляд. Они украшали храмы, изображались на керамике, барельефах, картинах и в скульптурах. В специально предназначенных для этого апофеоза смерти помещениях храмов черепа принесенных в жертву людей, насаженные сквозь отверстия в висках на шесты, висели тут сотнями. И думается, это не вызывало особого трепета, который испытывают теперь поклонники того древнего «искусства». По многочисленным древним свидетельствам, каждый в те времена знал, что несет в теле скелет, а его лицо всего лишь прикрытие черепа — лика бога смерти. И это было не просто анатомическим знанием, и дело даже не в том, как я убедился, что тот человек знал, что уже с рождения «носит в себе смерть». Нет, в этом видели нечто более глубокое, некую истину, восходящую к истокам бытия.