Страница 17 из 69
Не единым хлебом
И все-таки, как ни могучи и вдохновенны пророки, им не удается установить царство правды на земле. Цари становятся все независимее от них. Зло торжествует в мире. Героическое время Библии — время свершения, воплощения идеалов — кончилось. Маленькое племя стало народом со своей цивилизацией, своими дворцами и храмом. Царство силы и богатства достигнуто. А царство правды? Оно было так же далеко, как и когда-то. И его нельзя было достигнуть воинскими подвигами. Как же завоевать его? Все точные, однозначные законы, заповеданные Моисеем, не дают ответа на такой вопрос. И вместо конкретного руководства к действию, вместо жестких и точных правил на первый план выступают туманные слова, написанные якобы состарившимся Моисеем: «Не единым хлебом будет жив человек...». Начинаются новые духовные поиски. Складывается новое учение пророков, новое осмысление добра и зла, и торжество добра преподносится не как немедленная победа, а как медленный процесс преображения человеческих душ. Говорится о горстке избранных, «верных правде», через которых Яхве приведет мир к своему завершению, к «царству Божию». Это будет день торжества, день победы Добра над Злом, день Яхве. Пророки говорят израильтянам, что они народ избранный постольку, поскольку сами избирают правду. Но если они перестают избирать правду, Бог правды перестает избирать их.
Летом 763 года до н. э. израильтяне справляли праздник. Под открытым небом клубятся волны фимиама, жрецы поют гимны, а весь народ вторит им. Царь Иеровоам II победил соседние племена, сады и виноградники дали богатый урожай. Жрецам и правителям кажется, что день Яхве близок. И вдруг в толпе появляется человек в простой пастушеской одежде с посохом. И во внезапной тишине раздается его голос: «Вы ждете дня Яхве?! Он придет, но он будет для вас гибелью, ибо Яхве есть бог справедливости, а где справедливость в Израиле?!». Это — пророк Амос. Он не считает себя пророком. Он простой пастух, но он слышит такой властный внутренний призыв, что молчать не может. «Лев рычит, кто не содрогнется?! Господь говорит, кто не станет пророчествовать?» — сказал он. Он говорит от лица самого Яхве: «Ненавижу праздники ваши и не приму их. Шум песен ваших не буду слушать. Пусть лучше течет, как вода, правосудие, и правда, как неиссякающий поток...» «Слушайте вы, алчущие проглотить бедных и погубить нищих! Поистине не буду помнить все дела ваши...»
Вскоре после этого праздника в народе начинают распространяться кожаные свитки, на которых Амос записал свои речи. Так возникает плеяда пророков, речи которых были записаны и дошли до нас. Всех их объединяет мужество одиночек, борющихся за свое внутреннее видение истины, и готовность противостоять целому миру, опираясь только на внутренний голос. Сам Яхве говорит их устами. Они готовы быть побиты камнями, но не отступиться от своего Бога. Правда — против лжи, внутреннее — против внешнего.
Необычайно сильна и интересна книга Исаии. Пушкинский «Пророк» навеян строками из этой книги: «Тогда... прилетел ко мне один из серафимов с горящим углем в руке своей... и прикоснулся к устам моим и сказал: вот это прикоснулось к устам твоим и беззаконие удалено и грех твой прощен. И слышал я голос Господа, говорящего: кого пошлю и кто пойдет для нас? Тогда я сказал: вот я. Пошли меня».
Исаия начинает свою проповедь с обличения внешнего, мертвого культа. Но, может быть, самое главное в книге Исаии — тот новый облик праведника, идеального человека, который видится ему. Он первый начинает пророчествовать о Мессии, спасителе, «царе иудейском», в котором добро полностью восторжествует над злом. «Этот человек будет светом, во тьме светящим. Он будет одной радостью, его ничто не будет тяготить. Когда он придет в мир, не надо будет ни войн, ни оружия — все же это будет сожжено, пожрано огнем».
Исаия трактует образ нового «царя» глубоко духовно. Только нравственно будет он царить над всеми. И не будет у него «ни вида, ни красоты, чтобы мы смотрели на него, и не будет у него благообразия, которое бы нас влекло к нему», «он презрен и отвергнут людьми, страдалец, испытавший болезнь... человек, от которого отвращаем мы лицо. Он презрен, ни во что ставим мы его». Новая истина должна родиться в унижении и в горе. Народ должен очиститься и возвыситься, и тогда, как следствие, придет справедливость и умиротворение. «И волк будет жить вместе с агнцем и леопард с козленком вместе и малое дитя поведет их», «и грудное дитя будет играть над норою аспида», «не будут делать ни зла, ни вреда по всей святой горе моей, потому что вся земля будет так наполнена знанием Бога, как морское дно покрыто водою».
К тем, кто сегодня унижен и оскорблен, обращается Исаия от имени Яхве: «Я живу на высоте небес, в святилище близ сокрушенного сердцем и смиренного духом, чтобы оживить дух смиренных и утешить сердце угнетенных». Эти слова, которые могут восприниматься сейчас как церковные штампы, в свое время были смелыми и новыми. Совмещение высоты небес, святилища с сокрушенным сердцем означало внутреннее, живое понимание идеала, умение не привязывать его, как определенный предмет, к месту (небеса или храм). Это было такое же свободомыслие для своего времени, как восклицание Моисея: «Нет Бога, кроме Сущего!» — сметающее все множество мелких божков.
Жрецы, хотя и следовали формально традиции и не делали изображений Яхве, успели сделать таким мертвым и конечным понятие Яхве, что он стал невидимым идолом. Идол может быть и словесным. От этого ничего не меняется. А новые пророки продолжали мучиться «проклятыми вопросами» и всей своей жизнью пытались ответить на них.
Перед нами проходят углубленный Исаия, грозный Софония, трагический Иеремия. Все они так или иначе понимали, что суровые, однозначные и ясные законы Моисея не могут решить задач, поставленных эпохой. Как мечом или камнями решить вопрос об истине? Убивать неверных? Но кто верные и кто неверные? Побивать камнями блудниц? Но кто чист? Убивать грешника? Но кто безгрешен? И можно ли достичь чистоты, безгрешности этими мерами?..
В ясный, четкий мир разума вторгается огненный смерч — разрушитель, подобный греческому Року. Но в Библии неведомое воспринимается иначе — не как внешняя, а как внутренняя сила, осмысленная, разумная, с которой возможен диалог, спор. Все страдание земли поднимается, как вал, и вопрошает. Если жизнь нельзя осмыслить, придется признать ее бесрмысленной. Если Бог не ответит, он не Бог. Неужели в мире нет справедливости? Куда же смотрит Яхве? Может быть, «правды нет и выше»?
Иов и Прометей (за что?)
Какое бы бедствие ни случилось с народом, верующие говорят, что это Бог покарал за грехи. Но почему так часто Бог карает самых праведных, а злые и грешные процветают? Да вправду ли Бог — грозный, но справедливый отец? Не видно этого. В Библии начинают раздаваться богоборческие голоса. И самый сильный и глубокий из них — голос Иова.
Книга Иова — величайшая книга древности. Это философская поэма, преодолевшая поверхностные богословские толкования своего времени и задавшая общечеловеческие вопросы о смысле и правде жизни. Герой ее — праведник, человек, который был для «голодного — хлебом, для слепого — глазами, для хромого — ногами, для сироты — отцом». И вот к такому-то человеку приходят в жизни все беды, которые только мыслимы на земле. Где справедливость? Где же Бог? Бог, оказывается, обо всем знает. Сатана похвастался перед Ним, что больше нет добра на земле, что никто не чтит и не любит Бога. «А Иов?» — спросил Бог. «Он только потому предан Тебе, — ответил Сатана, — что Ты дал ему много добра. Он богат и благополучен. Дозволь отнять у него все, и он проклянет тебя». И Бог дозволяет.
Это с самого начала вызывает недоумение читателя. Как же Бог, если он воплощение добра и правды, отдает праведника в руки Сатане только для того, чтобы похвастать его преданностью? Но если мы посмотрим поглубже, то увидим в аллегорических фигурах Бога, Сатаны и Иова другой внутренний смысл. Иов — прекрасный человек. Но может быть, он только потому и прекрасен, что ему хорошо живется? А вот каким он будет в беде? Сумеет ли он любить жизнь и людей, когда ему будет плохо? Может быть, в жизни есть более глубокий духовный смысл, который нельзя отнять никакими страданиями? Может быть, есть внутренний смысл страдания, до которого надо дорасти?