Страница 227 из 233
Командир группы «фоккеров» вел своих подчиненных на малой высоте, выходя точно на русскую колонну. Все как обычно. Огонь – от жертвы только клочья в стороны полетели. Стоп – какие клочья от бронированной ЗСУ? Додумать столь странную реакцию «Вяза» на огонь немец не успел – на дороге творилось форменное столпотворение: разваливались кабины и кузова тягачей, рвался брезент грузовиков, обнажая камуфлированную броню корпусов мобильных зениток и вороненую сталь стволов, установленных в кузовах автоматов 61К. Мгновение – и рев моторов немцев пропал, утонув в торжествующем грохоте пушек.
* * *
– Всем Кречетам, здесь Кречет11! К дороге не соваться! Зенитчики дурные, сначала стреляют, потом смотрят. Атакуем парами тех, кто выходит. Ни один не должен уйти!
– Принято. «Кречет17», этот хромой – мой!
– Работай!
Ведомый третьей пары «фоккеров» с трудом удерживал свою поврежденную машину после выхода из атаки на колоннуоборотень. Из тех, кто летел впереди, не выжил никто, а повернуться назад мешал осколок стекла фонаря, впившийся в кожу на шее. Пилот просто не видел заходящую со стороны солнца пару «суперроялей».
* * *
– Есть! Еще один.
– Держать строй, собачьи дети, если жить хотите!
Угодившая в ловушку всеми конечностями спецгруппа Люфтваффе бешено отбивалась от навалившихся со всех сторон русских истребителей. Уцелевшая благодаря своему везению и умению четверка «стодевяностых», вместе с «мессерами» непосредственного прикрытия, рвалась к линии фронта, пытаясь выжить. Из Ю87, не сумевших удержать оборонительный круг под атакой ЛаГГ7, если кто и уцелел, то спасался сам.
– Здесь Альбатрос, держитесь, парни, мы идем.
Me109 группы дальнего прикрытия стремительно атаковали ЛаГГи, увлекшиеся боем. Один, отчаянно дымя, пошел к земле, остальные прыснули в стороны, а на немцев обрушились И185 резерва, окончательно превратив бой в побоище.
Мякишев
Наша лихая пробежка по Белоруссии запомнится мне надолго. Как я слышал, тут не то одиннадцать тысяч рек и семь тысяч озер, не то наоборот. Но такое ощущение, что половина из них оказалась на нашем пути. Вся беготня шла под девизом «Ни дня без переправы», и наши сопровождающие явно старались перевыполнить план. Однажды я даже не выдержал:
– Мы эту речку третий раз переходим, что ли?
– А як вы здагадалися?
Вот, елкипалки! Спросил, называется.
– По неповторимому запаху! – бросил я. – А какого хобота мы с берега на берег скачем?!
– Дык, эта… Тут петли… Мы километрау пятнаццать зрэзали…
– Тогда ладно, идем дальше.
Проводник еще раз принюхался озадаченно, пожал плечами и пошел вперед.
Второй особенностью было отношение местных партизан к нам. С одной стороны – вполне искреннее уважение. С другой… Как бы так объяснить? Как к противотанковой гранате без чеки. Обращались с нами максимально бережно, но при этом старались спихнуть с рук как можно быстрее. И я их прекрасно понимаю и не берусь осуждать. Тут дело такое: а ну как нам приспичит еще какое громкое дело провернуть? Потом мы уйдем, а немцы будут не одну неделю всю округу на уши ставить, кому надо такое счастье?
По дороге несколько раз принимали сводки с фронта, дела там шли не блестяще. Сообщалось о тяжелых боях на смоленском направлении, затем – в самом городе. А мы вначале собирались идти туда… Посовещавшись с Никой Алексеевной, мы решили выходить к своим южнее Могилева, но севернее Гомеля. Оно и ближе, чем Смоленск, и вне главной зоны боевых действий. И Березину переплывать не придется… Правда, форсировать Днепр ниже его слияния с этой рекой тоже не сахар. Эх, как хорошо в Маньчжурии – едешь и едешь верхом, каждому озерцу и ручейку радуешься, а не думаешь о том, как скоро у тебя перепонки на ногах вырастут.
На очередной ночевке в очередном отряде мы узнали о подозрительных окруженцах. Командир отряда пытался окольными путями выяснить, не могли бы мы прояснить обстановку. Кружева плести было некогда, пришлось переводить разговор в конструктивное русло.
– А чем вам эти окруженцы не угодили?
– Да странные они какието. Все на восток идут, а эти – какимито зигзагами, то на север, то на запад…
– Может, заблудились просто?
– Да нет, дорогу спрашивали. И еще, обычно стараются налегке выйти, а эти за собой танки тащат, причем какието странные, не наши вроде.
– Что значит – «странные»? И откуда ты знаешь, что не наши? Большой специалист по танкам?
– Так я сам – танкист бывший. После ХалхинГола по контузии комиссован. Да и за войну насмотрелся. Эти здоровые, пушки – так даже не полковой калибр, а поболе.
– Ладно, разберемся. Где они хоть находятся?
– Да туточки, недалеко, часа три ходу – на ночевку устроились. Охрану, правда, выставили…
* * *
А потом был ночной маршбросок с захватом «языка». Все прошло настолько просто и буднично – Седьмой и Самурай как на рынок за картошкой сходили. Доставленный к нам «язык» – парень лет двадцати в танковом комбинезоне без погон – выглядел несколько испуганным и озадаченным. Трудность представляло только то, что разговорить его надо было аккуратно, без членовредительства, на случай, если он на самом деле – свой. Такто питомцы Летт методикой экспрессдопроса, как они это называли, владели вполне на уровне, да и я подучился, в рейде часто пригодиться может. Но это – на крайний случай.
Тем не менее, убедившись, что мы – советские разведчики, он вздохнул с облегчением и заговорил, хоть и не слишком откровенно. Так или иначе, но вскоре прозвучало, что он – боец из группы «товарища Медведя». Ника насторожилась:
– Какого Медведя?
Вопросы сыпались градом, нашего командира интересовало почти все – возраст, звание, имя, внешний вид… Было очевидно, что Ника надеется узнать в этом неведомом мне полковнике когото знакомого и – боится ошибиться. Наконец, она вздохнула с облегчением:
– Он. Он, чертяка. СБ, готовь наших, прощайся с партизанами – идем к своим. А ты, – Ника повернулась к пленному, – ты нас проводишь, чтоб все спокойно и без лишних нервов.
– Ага, проводишь не пойми кого к командиру. Если вы свои – то хоть пояс верните. И оружие!
– Вернем, обязательно вернем, – все равно ты им пользоваться не умеешь. И с оружием опаснее для себя, чем для нас.
Собрались мы привычно быстро, попрыгали и, выстроившись гуськом в сложившемся за последние дни порядке, двинули за новым проводником. С собой прихватили одного из партизан – просто чтобы передать командиру последнего приютившего нас отряда нужные ему подробности, не возвращаясь и не задерживаясь.
Через цепь пикетов просочились почти без затруднений. Пару раз присели за кустиками, и все на этом. Килл только фыркнул презрительно. Перед хаткой хутора, в которой разместился искомый командир с лесной фамилией, стоял часовой. С ним перебросился парой слов наш провожатый, после чего, пройдя сени, постучал в косяк и вошел внутрь со словами:
– Товарищ полковник, рядовой Кучкин прибыл с…
– Ну надо же – прибыл он! – Я бесцеремонно прервал доклад: чтото быстро товарищ очухался, а то еще ляпнет чего. – Доставлен ты, а не прибыл.
Заглянув в помещение, я увидел в свете мерцающей с прикрученным до предела фитилем керосинки коренастого танкиста, который, услышав незнакомый голос, уже схватил трофейный МП и нацелил его на дверь. И тут мимо меня проскочила наша Летт и с криком «Соджет! Живооооой!» повисла у него на шее.
Все немного оторопели, включая этого самого МедведяСоджета. Наконец, он перевел дух и спросил:
– Ника? Ты?! Живая и настоящая – или это глюки от недосыпу?
– Доказать? – както подозрительно ласково спросила Летт.
– Не надо! Уже верю. Вот бывает же, – незнакомец потер лицо ладонями, – только горевал, что нет разведки нормальной, тычусь, как кутенок в ящике, – и нате вам, разведка пожаловала. Нет, Ника, ты правда – пришла? Или приснилась?
– Пришла, пришла… Давай народ разместим, поговорить потом успеем…
Соджет