Третий фронт.Трилогия.

– Чего это делаешь? Как ты его? – спросил его ошарашенный Самурай.

– Давно здесь лежу, – невпопад ответил ему Алик, отплевываясь от крови, и вдруг согнулся в приступе рвоты, еще раз глянув на немца.

Степан

«Три брата с фашистом

Дерутся жестоко».

Ну и дальше про пехотинца, летчика и танкиста. Хорошая песенка, ни фига не жизненная, но хорошая. Настроение поднимает…

…Когда бой за городок закончился, на разбитых улицах появились люди. Обычные люди из тех, кого зовут «мирным населением». И которое мы вообщето защищаем, ага. Защитили, как же, – немцы проскочили быстро и почти без боя, а потом мы пришли, освободители. Городокто больше пострадал от наших снарядов и бомб, чем от немцев. Да, все я понимаю, что надо. Что иначе погибнут гораздо больше, тоже понимаю. Но, как и многие из нас, стараюсь в глаза лишний раз не смотреть… Вывезти, говорите? Куда, и так проводка каждой колонны только по ночам, целая операция.

«Враги навалились

И справа, и слева».

Угу, а еще спереди, сзади, сверху и хрен знает откуда еще – твердого фронта в тылу ударной группировки быть не может, бои идут на значительном пространстве вокруг города и на его окраинах. Наша группа, как еж посередь… гм, дороги. Хороший такой, большой и очень кусачий еж. И немцы всеми силами стремятся разорвать его или, на худой конец, выбить, вытолкать, сбить с дорог, открывая их снабженцам. Хрена вам, повиситека на одном воздушном мосте, который истребители рвут всеми силами. И немцы понимают всю шаткость положения и потому

«Фашистские гады

Кладут все усилья,

Все жарче и жарче

Становится бой».

Грохот выстрелов, методичное перестукивание «максимов», рычание «Вязов», полосующих атакующую пехоту, смешалось в памяти в кашу, изрядно сдобренную выматывающей болью в располосованной руке. Немцы лезут упорно и грамотно, забрасывая нас снарядами. Летчики давят гаубицы, но получается пока не особо – за первые двое суток операции потери уже превысили двадцать процентов от первоначального состава группы, а будет еще больше – немцы тормознулись, но положение будут выправлять всеми силами.

Ника

Я никогда не умела общаться со снобами и идиотами. К сожалению, данный экземпляр совмещал сразу два типа в одном флаконе. Командир партизанского отряда, куда привели нас спасенные на болотах партизаны, являл собой ярчайший образец мужского самца. В худшем смысле. Мне он чемто напомнил неандертальца. Давно уже никто не обращался со мной как с бабой – этот позволил себе, не зная нас, начать с первого же момента встречи командовать. Вроде как мы ему мальчики на побегушках. Сразу «разделил» нам обязанности – мне на кухню, Игроку и СБ – минирование железной дороги, а всех остальных записал как рядовых бойцов. Если честно, я офонарела.

Потери в его отряде составляли 70 % с каждого задания. Конечно, если он умудрился послать мальчишекновичков минировать мост, не дав им даже времени познакомиться со взрывчаткой. Самое умное, что он смог сказать: «Вы комсомольцы, а значит, ваш долг бить врага! Вы обязаны подорвать этот мост!» Класс! Самурай сдуру еще поинтересовался, а если в отряде не комсомольцы? На что получил исчерпывающий ответ: «Советские люди все комсомольцы и коммунисты!» Комсомольцы – это еще ладно, но не круглые же придурки!

Помолчав пару минут и выбрав из двух зол – прирезать его сейчас или пусть помучается, разбираясь с СБ, я выбрала третий – отоспаться и завтра же уйти, послав ко всем чертям его с его коммунистическим партизанским отрядом.

Позже, когда мы впервые за последние десять дней нажрались от пуза и, вытянув ноги, грелись у костра, меня отозвал СБ. Во время общего сбора и знакомства мы не стали сразу представляться. Просто группа разведчиков. Кому надо бы, сказали на ушко тихонько, но этот «кому надо» оказался редчайшим типом тупого служаки, и поговорить с ним не получилось.

– Что ты думаешь об этом всем?

– Даже не знаю. Не хотелось опускать его при его людях. То, что он их собрал и базу держит уже давно – это, конечно, ему огромный плюс. Хозяин местных болот! Мать его! Но ты посмотри – люди в основном разведчики, местные. У него неплохая агентурная сеть. А акций почти не проводит. Знаешь почему? Потому, что негде! Немцы здесь не держат ни серьезных подразделений, ни складов, а единственная узкоколейка, которую он время от времени рвет, не играет для немцев никакой роли. Да и чинят они ее только для вида. Хоть у него и потери одни из самых крупных во всех партизанских отрядах, но ведь это происходит не так часто! А ты же слышал, как он говорит?! Соловей, блин! Заслушаешься! Как он им лапшу вешает, что они одни из самых крутых? А ведь верят! Не с кем им себя сравнить! Далеко от своих болот они не отходят, с другими партизанами почти не общаются – вот и пригрелись под крылышком этого мудака. «Чем дальше в лес, тем толще партизаны», – как про него сказано.

– И что мы с этим «толстяком» делать будем?

– Я же сказала – не знаю. Теперь твоя очередь чтото выдумать. Если честно – я хочу отдохнуть. Хоть картошку чистить, хоть котлы мыть, но у меня нет сил бегать опять по лесам. Да и мальчишкам, и тебе тоже поспать бы. Самурай хоть и хорохорится, а ведь ранен же. Батя, опять же…

– Давай я ему скажу, что мы Группа Ставки. Добьюсь содействия.

– Знаешь, что он сделает? Вопервых – не поверит. Не может, по его логике, в состав такой группы входить женщина. Вовторых – потребует подтверждения, а пока будет связываться с командованием, позапирает нас к такойто матери в землянки. Мне за него перед теми пацанами, что нас через болото почти на себе вытащили, стыдно будет… Ну придумай чтонибудь… ты же умница, СБ.

– Ой, товарищ Летт… Ника Алексеевна… ставите вы задачки! – хмыкнул мой собеседник. – И не откройся, и в то же время добейся содействия. Что же вас тревожит? Подозреваете его?

– Нет. Но знаешь, не могу пока понять, что же происходит.

– Обиделись на него?

– Может, и обиделась, но уж точно за это убивать не буду За ним какникак люди идут. А ты выясни всетаки, поговори с людьми…

– Товарищ Летт! – на этот раз уже улыбки не было. – Давайте вы не будете учить меня выполнять мою работу!

Вот всетаки ежик! Распустил колючки!

– Не буду… товарищ Служба Безопасности! Извини…

– Да нет, ничего… просто вы правы. С этим надо поработать. Я займусь, не волнуйтесь…

– Спасибо. И спокойной ночи. Давай уже баиньки. Завтра будет день и будет пища.

Степан

– Товарищи офицеры! Командование поздравляет нас с выполнением боевой задачи. Кроме того, получен приказ на отход за линию наших войск.

Мелькнувшая тень облегчения на лицах присутствующих сменяется на обычное озабоченное выражение – отдать приказ гораздо проще, чем его выполнить. Сколько сил за эти дни мы потратили, чтобы оставаться здесь! Оставаться, несмотря на методическое выбивание нас немцами, несмотря на постоянные бомбежки, от которых не спасают ни истребители, ни зенитки, – оставаться, несмотря ни на что.

И вот теперь – приказ отходить. Нетривиальная задачка, особенно если учесть, что нас окружают замечательные люди. Немецкие танкисты и мотопехота, вместе с пехотой обычной, а также авиацией и артиллерией заметят наше движение достаточно быстро. И, разумеется, приложат все силы, чтобы мы остались здесь. Навечно. Не очень веселая перспектива, не находите?

На совещании было принято решение прорываться ночью. Однако в течение дня немцы продолжали давить по всему фронту, поэтому выдернуть части из боевого соприкосновения с противником удалось только с наступлением темноты. Это закономерно привело к задержке начала движения потрепанной в боях механизированной группы. Построение избрали аналогичное тому, которое использовалось при прорыве летом.

…Мерный рокот двигателя и духота внутри машины клонят в сон. Колонны движутся под покровом темноты, стараясь не выдать себя случайной вспышкой фар или просто карманного фонарика. А меня бьет озноб – по субъективным ощущениям, температура градусов тридцать восемь с копейками. Это последствия ранения, вернее, моего довольно наплевательского к нему отношения. На последней перевязке рана выглядела гораздо хуже, чем на предыдущей. Ладно, это уже неважно – скоро выйдем к своим, а там можно и в госпиталь, как полагается. Сон, отдых, регулярные, а не когда придется, перевязки – и через трипять дней буду здоров, как молодой кабан.