Страница 21 из 201
…Это была та знаменитая артиллерийская контрподготовка, упреждающий удар, нанесенный советским командованием, знавшим дату и час начала немецкого наступления на Курской дуге, противнику, уже изготовившемуся к атаке. Этот внезапный удар спутал немцам все карты, их наступление началось позже, и пошло оно совсем не так, как было задумано.
* * *
05 июля 1943 года, день
В небе шли немецкие бомбардировщики – их было не меньше сотни. Они шли с юга на север, шли бомбить Курск и тылы наших войск, и Дементьев, неоднократно бывавший под бомбежкой, не позавидовал тем, кто попадет под удар такой армады.
– Сволочи… – прошептал он, глядя в небо, тесно заполненное машинами с крестами на крыльях. – И когда только найдется на вас управа…
Управа нашлась – навстречу «юнкерсам» стрижами вынеслись наши истребители: «лавочкины» и «яковлевы». И Павел Дементьев впервые за два года войны увидел, как густо посыпались вниз «лаптежники», расчерчивая небо длинными полосами черного дыма.
– Горят, суки! – радостно закричал ктото за его спиной – Горят, иху мать!
… «Юнкерсы» горели. Уцелевшие машины потревоженными шмелями расползались в разные стороны, торопливо избавлялись от бомб, сбрасывая их куда попало, и уходили, отбиваясь от наседавших истребителей. В воздухе крутилась гигантская карусель, рассыпая сбитые самолеты, а в эфире лающие выкрики на немецком тонули в забористом русском мате.
* * *
05 июля 1943 года, вечер
– Товарищ капитан, вам пакет из штаба бригады!
Дементьев принял пакет из рук рассыльного, и как только пальцы Павла коснулись упаковки, его скрючило, как от сильного удара током. Сердце забилось отчаянно, словно силясь выскочить и убежать, спасаясь от чегото страшного; в голову хлынула горячая волна. Затем волна откатилась к сердцу, снова ударила в голову, и так много раз. Внутри человека по имени Павел Дементьев заработал маятник, ритмично бьющий то в голову, то в сердце. А потом на этот «маятник» наложился монотонный речитатив: в такт его ударам в сознании Павла начали повторяться слова: «Убьют – ранят, убьют – ранят, убьют – ранят…».
Дементьев стиснул зубы, потер виски, помотал головой, плеснул в лицо холодной водой из рукомойника – маятник продолжал отстукивать зловещее «Убьют – ранят, убьют – ранят». Усилием воли Павел взял себя в руки, разорвал пакет и начал читать содержавшийся в нем приказ. Строчки качались, плыли перед глазами – ему пришлось трижды перечитать текст, прежде чем он понял, что там написано.
Приказ был лаконичен: дивизиону к двадцати четырем нольноль скрытно занять боевые позиции на втором рубеже обороны в районе деревни Сырцово, правее шоссе КурскБелгород.
А маятник продолжал свой отсчет. Пошатываясь, Дементьев на ватных ногах вышел из хаты и начал делать свое привычное воинское дело, превозмогая предательскую слабость. Внешне он выглядел спокойным, и никто из его подчиненных даже не заметил, что с ним чтото не так. Но это спокойствие стоило капитану немалых усилий: у него все валилось из рук, словно вышибаемое пульсирующими ударами дьявольского внутреннего маятника. «Убьют – ранят» – стучало и стучало в мозгу: безостановочно, не затихая ни на секунду. На Дементьева надвигалось чтото неотвратимое, от которого не убежишь и не спрячешься – Павел чувствовал приближение этого давящего чегото, но ничего не мог сделать. «Врешь, – сказал он сам себе, – не поддамся!». Он вдруг вспомнил мрачное лицо Сидоровича, и его прошиб холодный пот – вот как оно, оказывается, бывает. Но тут же сам себя одернул: маятникто не предрекает ему непременную смерть – он оставляет выбор! А вдруг в тот самый момент, когда его, Павла, настигнет пуля или осколок, этот чертов маятник качнется в сторону «ранят»? Шансы пятьдесят на пятьдесят, а на войне бывает и гораздо меньше. Ему было худо, от непрерывного стучания проклятого внутреннего маятника можно было сойти с ума, но Павел держался изо всех сил: у него было дело, которое за него не сделает никто.
Дивизион выдвигался на оборонительный рубеж.
* * *
06 июля 1943 года
Приказа ждали до рассвета. Мироненко и Дементьеву было уже известно, что немцы, ломая сопротивление шестой гвардейской армии генерала Чистякова, занимавшей первую линию обороны, продвинулись вперед и приближаются ко второй оборонительной линии – к рубежу, занятому первой танковой армией генерала Катукова.
– Через часдва они будут здесь, – сумрачно сказал Мироненко.
Ожидание тянулось, выматывая напряженные нервы людей. Комдив и начальник штаба побывали на наблюдательном пункте, проверили подготовку позиций – дивизион всю ночь зарывался в землю, копал окопы и щели, – и маскировку, обзвонили все батареи. Все было нормально – командиры батарей были готовы встретить врага и ждали только приказа «Огонь!».
И враг пришел – утром, с первыми лучами солнца. А в половине одиннадцатого на первую мехбригаду и на весь третий механизированный корпус генерала Кривошеина обрушился удар чудовищной силы – на его позиции одновременно наступало свыше двухсот танков с пехотой.
…Танки шли сплошной стеной. Они двигались в шахматном порядке, и поэтому просветы первого ряда бронированных чудищ перекрывались машинами второго ряда, и так далее. Из лощин медленно выползали огромные стальные глыбы на гусеницах, прикрытые остатками не сброшенной маскировки из веток и соломы и напоминающие украинские хаты.
Павел никогда не видел такого большого скопления танков. Подняв к глазам бинокль, он всматривался в их угловатые очертания, в длинные стволы пушек, в широкие надульники, хищно выброшенные вперед, словно головы голодных гадюк, высматривающих добычу. Вот они, те самые «тигры» и «пантеры», о которых столько говорили, и концакраю им не видно.
Они шли как на параде, с открытыми люками башен, пока еще вне досягаемости огня русской артиллерии. Между машинами жуками мелькали мотоциклисты, из люков торчали головы офицеров, подающих команды. А за танками шли, выделяясь черными точками на желтом пшеничном поле, пехотинцы, издали похожие на какихто мелких насекомых. На бригаду наступала мотодивизия «Великая Германия» – наступала, уверенная в превосходстве немецкой техники и германского «нового порядка» над русскими недочеловеками, трусливо зарывавшимися в землю в призрачной надежде уцелеть. Танковая лавина выглядела как набиравший разбег сомкнутый строй тяжелой панцирной конницы, выставившей вперед копья и опустившей на лица забрала с узкими прорезями, сквозь которые смотрели холодные глаза нелюдейубийц.
Танки шли. Возможно, немцы рассчитывали устрашить русских одним видом своей грозной техники. Но шел уже третий год войны, и русские воины стали уже другими – они неплохо научились воевать, заплатив за эту науку очень высокую цену кровью. Никто из них не дрогнул, не побежал в страхе, спотыкаясь и закрывая руками голову, – русские ждали, сжав рукояти мечей, принявших в этом времени форму орудий и пулеметов.
«Тигры» с ревом ползли вперед, наугад швыряясь снарядами. Количество атакующих танков непрерывно росло – из оврагов появлялись все новые и новые. Дементьев насчитал в поле зрения до сотни машин, сбился и бросил это занятие – все равно в поднятых танками тучах пыли точно не сосчитаешь, да и какой в этом смысл? От его подсчетов танков меньше не станет, как ни крути. Считать будем после боя, горелых и битых, – если, конечно, сможем их остановить, и если на поле этом останется кому считать.
В знойном июльском мареве силуэты машин дрожали, расплывались и сливались в многоголовое чудовище, целеустремленно ползущее вперед. Зверь распластался, растекся по земле, глухо стонущей под широкими гусеницами, и превратился в скопище боевых машин, составлявших единой целое, подчиненное железной воле Зверя и его повелениям. Стальной таран, выкованный из крупповской брони и неуязвимый, по разумению Зверя, для русского оружия, должен был сокрушить русскую оборону, уже подточенную, как полагал Дракон, огненным вихрем с земли и с воздуха. Теперь один мощный удар, перешибающий хребет, – и русские кости жалко хрустнут под тяжкими лапами Зверя, размазывающего врагов в жидкую кровавую кашицу. А Коричневый Дракон двинется дальше, ступая по черепам, утоляя свою ненасытную жажду кровью побежденных и сытно отрыгивая после обильной трапезы, – кто осмелится встать на его пути, чтобы преградить ему дорогу?