Розовое дерево

— …И упал, — закончил за нее Джонатан. Миллисент кивнула, не в состоянии говорить из-за того, что беспрерывно всхлипывала и судорожно вздрагивала всем телом.

— Ах, Миллисент, родная…

Он подошел к ней и положил руки ей на плечи. На мгновение при этом прикосновении она напряженно замерла, но потом как-то безвольно качнулась, и он прижал ее к груди, обнимая и поглаживая по спине. Она судорожно всхлипывала; молчаливое отчаяние и сознание вины, годами не находившие выхода, постепенно изливались из души. Джонатан гладил ее по голове, по спине, бормоча бессмысленные, нечленораздельные слова утешения и сочувствия.

Наконец, Милли успокоилась и неподвижно застыла в объятиях Джонатана, положив голову ему на грудь. Он поцеловал ее волосы.

— Знаю, — начал он тихим голосом, — что сейчас ты не сможешь принять то, что я скажу, тем более поверить этому. Но в любом случае я должен это сказать. В том, что Алан стал инвалидом, нет твоей вины, Миллисент. Ты не смогла бы ничего предотвратить. Даже если бы ты тогда смотрела на него, то не успела бы его схватить, а если бы вдруг и успела — не смогла бы удержать. Алан был уже взрослым парнем, а не ребенком, за которым постоянно нужен глаз да глаз. Нет ничего удивительного, что тебя раздражали постоянные просьбы родителей присматривать за ним. В конце концов, не ты должна была отвечать за Алана, а твои родители. Если уж он был таким, стоило ли вообще отпускать его с вами? Да и потом, какой четырнадцатилетний парень будет слушаться свою сестру? Не бери на себя вину! Не нужно всю жизнь казнить себя за то, что ты, как сама считаешь, совершила ошибку! Это несправедливо — и по отношению к тебе, и по отношению к Алану. Дай Алану шанс стать взрослым! Дай ему возможность стать ответственным за свои поступки! Ты же не заставляла его залезать туда. Он не из-за тебя потерял равновесие. Все делал он сам. Жаль, что он поступал по-дурацки, чтобы привлечь твое внимание, но это опять же его собственные поступки.

— Он был только ребенком! Он не понимал, насколько это опасно…

— Как и ты! Если бы ты понимала, то, естественно, не позволила бы ему залезать так высоко. Вспомни, Миллисент, ты сама была тогда девочкой. Сколько — восемнадцать? Девятнадцать?

Миллисент кивнула.

— Ты была молода и тебе нравилось внимание твоих поклонников. Какой бы юной девушке это не нравилось? Здесь нет ничего плохого. И это не значит, что ты виновата в увечье своего брата. Произошел несчастный случай.

— Это так несправедливо! Он ведь не виноват.

— А разве можно вообще кого-то в этом винить? Миллисент устало покачала головой.

— Нет, он… — Она вздохнула и отошла в сторону, вытирая слезы. — Я, должно быть, выгляжу растрепанной.

— Ты выглядишь прекрасно.

— Теперь ты понимаешь меня, правда? — спросила она, глядя на Джонатана покрасневшими глазами. Джонатан помолчала, а потом медленно произнес

— Я понимаю, что ты чувствуешь. И почему убеждена, что ухаживать за Аланом — твоя обязанность. Но это неправильнб, и я не согласен с тобой. Я не одобряю этого. Миллисент, твоя жизнь в твоих руках, и ты должна освободиться от… от этого обета. Родная, — он подошел и погладил ее по щеке. — Я люблю тебя. Я хочу жениться на тебе. Мы будем жить вместе, у нас будет дом, дети… Все. Неужели этого недостаточно, чтобы освободить тебя из заточения?

Милли ничего не отвечала. Она не поднимала глаз. Джонатан помолчал какое-то время. А потом она услышала его медленные удаляющиеся шаги.

Глава XXII

Миллисент чувствовала себя несчастной. Весь ноябрь и декабрь она была поглащена своим горем. С каждым днем она все отчетливее осознавала, что произошло и что она потеряла. Теперь жизнь ничем не отличалась от той, которую она вела до появления Джонатана. Милли вставала, завтракала, работала в саду или по дому, сидела с братом, посещала собрания Женского клуба и семейные праздники. Но раньше она даже не задумывалась, насколько пуста была ее жизнь. А теперь, без Джонатана и Бетси, она поняла это.

Начали осыпаться орехи; и это означало скорое наступление рождественских праздников. С самого детства она помнила, что сбор орехов всегда был веселым и праздничным событием; в этот же раз для нее это стало частью обычной работы в саду. Такими же будничными стали еще десятки разных дел: она чистила и колола орехи, доставала ядра, снимая с них тоненькую оранжевую пленку, собирала лимоны, финики, готовила фруктовые торты, развешивала гирлянды нарезанных дольками фруктов над камином и на перилах веранды, очищала кукурузу, заготавливала клюкву и часто относила полные корзинки угощений семьям городских бедняков. Делая это, она постоянно рисовала в своем воображении картины того, как бы все происходило, будь рядом Джонатан и Бетси. Когда она носила корзинки с едой людям, живущим в районе реки, то вспомнила газетные статьи Джонатана о незаконном разделе этой земли и неправильном владении. Заботясь об Алане, она задумывалась о том, что могла бы дать Джонатану, и могла ли она вообще дать ему что-то.

Миллисент старалась постоянно занять себя делом, чтобы не иметь свободного времени. В церкви она возглавила компанию против домовладельцев, не заботившихся о благоустройстве принадлежащего им жилья в прибрежном районе, подолгу беседовала с каждым священником, управляющим и даже самыми высокими городскими чинами. Благодаря настойчивости, хитрости и решительности она добилась своего. Победа была полной, но Миллисент не чувствовала удовлетворения и радости, так как в последнее время она ни в чем не находила ни того, ни другого.

Когда к ней зашел Джонатан, чтобы поблагодарить за усилия, она испытала желание повернуться и бежать от него быстро-быстро — так хотелось разреветься, броситься ему на шею и бесконечно целовать. Она собрала всю свою волю, чтобы стоять и вежливо принимать его благодарность, а когда он ушел, Милли закрылась в комнате и проплакала до вечера.

Миллисент думала, что со временем ей станет легче, но проходили недели, а она чувствовала себя все такой же одинокой, если не сказать больше. Это казалось ужасно несправедливым: она поступила так, как должна была поступить, почему же тогда ей так плохо? Она надеялась, что со временем боль хотя бы немного утихнет. Что минуют дни, и она перестанет так скучать по Джонатану.

Пришли и ушли рождественские праздники. В день Рождества, после обеда пришла Бетси и принесла Миллисент подарок — салфетку под кувшин, сшитую своими руками. Миллисент взяла подарок, развернула и не смогла сдержать слез, рассматривая затейливо вышитую вещицу.

— Я хотела… Извините… — Глаза Бетси стали огромными и грустными. — Вам не понравилось? Папа уверял меня, что вам понравится…

— Ой, ну конечно! Она просто замечательная! — Миллисент обняла девочку и крепко прижала к груди. — Это самый красивый подарок из всех, какие я получала в своей жизни, я сохраню его навсегда.

Она медленно отпустила Бетси и отступила назад, вытирая слезы.

— А у меня есть что-то для тебя.

Миллисент протянула Бетси коробку и стала смотреть, как та развязывает ее и достает мягкую резиновую куклу, одетую в голубое, с оборками, платье.

— Какая красивая! — почти не дыша, прошептала восхищенная Бетси, осторожно прикасаясь кончиками пальцев к легким накрахмаленным оборкам.

Бетси осторожно взяла куклу и принялась рассматривать и изучать каждую складочку на ее платье, каждую мелочь. А Милли с радостью смотрела на девочку. Бетси почти не заходила к ней. Когда начались занятия в школе, она стала проводить почти все время с новыми подругами. И еще Миллисент думала, что девочка чувствует, как изменились отношения между отцом и Милли, и ей стало как-то неловко приходить в дом, где так часто бывала раньше.

— Мисс Милли, — медленно произнесла Бетси, не отрывая глаз от куклы, — вы нас больше не любите?

— Бетси, что ты, я очень тебя люблю! Ты — моя самая любимая девочка. Бетси улыбнулась.

— И папа тоже так говорит. Он считает, что это все из-за него. Но я не понимаю. Почему вы на него сердитесь? Это… это так плохо!