Чернь и золото

— Посмотрите только, что там творится! — ахал он, наблюдая за боем.

Там и верно было на что посмотреть. Предполагалось, что бой будет односторонним: солдаты должны были подавить противника жалами и добить тех, кто останется жив. Он и впрямь получился односторонним, только наоборот. Вражеский мантид перемещался как свет — или тень; разряды не попадали в него, а те, кто приближался к нему на длину меча, умирали. Глаза Тальрика не поспевали за ним: казалось, будто сам воздух вокруг него несет смерть осоидам. Это была не просто битва, это была резня.

Бронемобиль продолжал шествовать через поле, но сейчас им требовалось что-то, помимо него. Тальрик высматривал единственный летательный аппарат, который им выделили — дирижабль-корректировщик с парой арбалетов-репетиров внизу. Разглядев в небе его бледную тушу, он сразу понял, что дело неладно: номы атаковали и сам аэростат, и гондолу со стрелковым расчетом. Этот козырь был побит еще до начала игры — оставалось одно, последнее средство.

— Я сам поведу взвод, — сказал Тальрик.

— Вы уверены, капитан?

— Другого выбора нет, майор. За мной! — Тальрик стукнул кулаком по доспехам сержанта и поднялся в воздух.

Стенвольд с очередной гранатой в руке был на полпути от броневика, когда купол баллисты вновь повернулся к нему. Сейчас стальной лук с тетивой из конского волоса расщепит его пополам.

Но стрелок почему-то медлил, а стальной оголовок стрелы, смотревший прямо на Стенвольда, вдруг обратился к ночному небу. Ждать было нечего: Стенвольд поджег гранату и тут же метнул.

Фитиль, должно быть, был слишком короток: огненная волна сбила метателя с ног, опалила ему брови, осыпала металлическими осколками. Мимо Стенвольда к броневику пробежали четверо. Жукана с самопалом скосил уцелевший носовой арбалет, но Ракка с поднятым топором, Балкус и Сперра продолжали атаку. Сперра, взлетев, выстрелила из арбалета в канонира баллисты, но болт отскочил от орудийной брони, и баллиста принялась пускать стрелу за стрелой, пытаясь достать мушидку. Ракка тем временем подбежал вплотную к броневику.

Стенвольд не понимал, чего он хочет добиться с одним топором, но скорпи размахнулся и рубанул по соединению одной из ног с корпусом.

Он оказался сильнее, чем думал Стенвольд, и ему помогало Наследие. Топор рассек обшивку ноги, повредил поршни и шестеренки внутри. Нога подкосилась, машина закрутилась на месте.

Скорпи взвыл, получив разряд в обнаженную спину, гвозди Балкуса полетели в осоидов. Ракка снова занес топор. На втором ударе, в который он вложил всю свою мощь, его снова ожгло между лопатками. Нога, перерубленная чуть не надвое, отказала совсем, и броневик зарылся в грязь носом.

Стенвольд, пока Балкус оттаскивал Ракку, швырнул свою последнюю гранату в баллисту. Она скатилась по куполу, взорвалась и разнесла орудие на куски.

Балкус, уложив Ракку наземь, вскочил на покосившийся корпус, сунул гвоздестрел в люк и перестрелял экипаж.

За броневиком, однако, следовали солдаты, по крайней мере два взвода. Стенвольд смертельно устал, сердце у него стучало как молот, в легких саднило. «Я не создан для этого, — думал он. — Мне как разведчику положено изучать бумаги у себя в кабинете». Собрав последние силы, он укрылся за подбитой машиной и стал ждать осоидов.

Но те уже вступили с кем-то в бой там, позади. Их одетые в доспехи противники были явно не люди Ахея; разглядев их как следует, Стенвольд не поверил своим глазам. Геллеронские ополченцы в кольчугах, с пиками и арбалетами! Мобильностью и свирепостью они уступали осоидам, но их было больше, и сражались они хорошо.

Стенвольд сначала подумал, что их прислал Гринвис, по откуда Гринвису было знать? Все, видимо, проще: ополченцев привлек шум битвы, и они, прибыв на место, схватились с теми, кто первым подвернулся под руку.

Тальрик с воздуха наблюдал за смертельным танцем дуэлянта-мантида. Он путешествовал больше, чем большинство его соплеменников, и о древнем культе Бойцовых Богомолов кое-что слышал. Трудно поверить, но этот, похоже, один из них.

Второго шанса не будет. Тальрик следил за когтем мантида, за его поступью, за его ритмом. Сам он тоже был не из последних бойцов и жалом владел лучше многих.

Улучив момент, когда Тизамон замахнулся, Тальрик пустил свой разряд.

Мантид, о чудо, отскочил в тот же миг, но ток все-таки опалил его, швырнул на локомотив, и он упал без сознания.

Победа! Тальрик начал снижаться, а голос Чируэлл Вершитель закричал:

— Тизамон!

Тальрик, с мечом в правой руке и раскрытой левой, приземлился раньше своих солдат. Добить мантида одним ударом, ворваться в кабину и прикончить всех, кто там есть — даже Чируэлл, если понадобится.

Не хотелось бы, но это война.

Когда с локомотива прыгнула обезумевшая Таниса, Тальрик не успел отступить.

Острие шпаги, пронзив его имперский панцирь почти без труда, медленно разделяло звенья кольчуги. Особого ущерба, если не считать страшной боли, Тальрик не потерпел; девушка, рывком высвободив клинок, кольнула его в бедро.

С криком упав на одно колено, он выбросил вперед собственный меч. Слабый, неверный удар скользнул по кожаному дублету Танисы и поранил ей руку. Пальцы ее разжались, но шпага держалась на ладони, словно приклеенная.

Тальрик, приподнявшись, пустил разряд. Девушка увернулась, и ток прожег вмятину на боку «Гордости».

— Ты убил его! — Таниса снова атаковала — он едва успел откатиться. Шпага поцарапала ему затылок, и тут Тизамон встал на ноги. Одной рукой он держался за обожженное место, но коготь, обагренный кровью двадцати убитых врагов, готовился умертвить еще одного, а зубы скалились не то от боли, не то от свирепого предвкушения.

Раненый Тальрик, вновь оказавшись лицом к лицу со страшным мантидом, испытал приступ иррационального страха. Крылья почти без участия воли унесли его в сторону, а кошмарная пара, вконец рассвирепевшая от полученных ран, тем временем принялась за его солдат. Где же броневик, почему так медлит?

Броневик, потерявший одну ногу, горел — пламя вырывалось из смотровой щели его кабины. В небе, медленно падая, горел дирижабль.

Чи подняла еще два рычажка, покрутила колесико. Мощь нарастала, пол под ногами вибрировал. Камера за стеклом раскалилась так, что Скуто прикрывал глаза двойным слоем ткани; локомотив, явно не рассчитанный на такую нагрузку, ходил ходуном.

— Совсем немного осталось. — Чи повернула колесо еще трижды, сближая заряженные элементы внутри. Скоро между ними должна проскочить молния — сделав это несколько раз, она преобразуется в движущую силу.

— Чи… — заикнулся Скуто.

— Еще чуть-чуть.

— Нет, Чи! Некуда больше! Уходим!

— Почему?

Половина Скуто скрывалась в тени, другую половину омывал свет — чистый свет, без жара, но смотровое окно плавилось, словно лед, и металл стекал лужицей на пол.

— Уходим! — снова выкрикнул он и заорал что есть мочи, обращаясь к бойцам снаружи: — Быстро отошли от машины!

Уцелевшие осоиды уже летели прочь сломя голову. Тизамон пошатывался, серый при свете луны.

Таниса закинула руку отца себе на плечо, обхватила его за пояс. Он взвыл от боли, но миндальничать не было времени. Из кабины и всех швов корпуса лился белый, режущий глаза свет.

Осоид, ранивший Тизамона, скорчился неподалеку. Таниса со шпагой наготове поймала его взгляд, полный боли и странной покорности, — потом он расправил крылья и улетел.

Таниса, волоча спотыкающегося Тизамона, пустилась бежать. Скоро оба упали, и Таниса, оглянувшись на сияющую «Гордость», увидела взрыв.

Взрыв ли? Крышу над двигателем снесло, пар завихрился, и световой столб ударил в заслонившие луну облака. Миг спустя молния, грянувшая из них, разнесла локомотив на куски. Таниса, ослепшая от вспышки, оглохшая от раскатов грома, так и не заметила, успела ли Чи выбраться из обреченной машины.