Страница 14 из 23
Узкая полоса Перевала - рваная рана на гранитном теле, и застывшая лава подобна сукровице. Брокк слышит голос земли. Стоит позвать, и рана раскроется, выпустив нестабильные жилы, наново затопив новое русло огненным потоком.
Странно, что в этом сне нет ветра, хотя дракон летит быстро.
И в какой-то миг он падает, скользит отвесно, лишь в последний миг расправляя крылья. Хлопают. Выгибаются. Гудят от напряжения жилы суставов, и гнется змеевидное тело, почти переламываясь. А механическое сердце сбивается с ритма, но все же выдерживает перегрузку.
Брокк вновь отмечает, что надо увеличить энергоемкость кристалла. Собственные его возможности ограничены, он и так достиг потолка, но если попробовать вырастить контур, поручив наполнение кому-то иному, то сопряженная структура может получиться интересной.
Мысль была знакомой и несвоевременной.
И сон от нее отмахнулся.
Дракон же пересек границу Перевала и, спустившись к самой земле, скользил над лоскутным ее покрывалом. Мелькали и исчезали ленты рек, желто-зеленые пятна полей и лугов, темная насыщенная полоса леса... черные прорехи человеческих поселений.
- Не надо, - Брокк хлопнул по чешуе дракона, но сотворенный им же зверь не услышал.
Он двигался к цели, и цель была близка.
- Разворачивайся.
Знакомая синева озер. С высоты драконьего полета они - аквамариновые бусины на бархате леса.
- Слышишь, разворачивайся! - Брокк кричит, и голос рвется.
Сон забирает звуки, оставляя лишь мерное щелканье механического драконьего сердца, скрип суставов и стеклянный перезвон шаров, в которых заперто пламя.
И Брокк, свесившись с седла, пытается развязать страховочные ремни. В этом сне рука одна. Левый рукав подколот, и культя мешает удержать равновесие. Но Брокк справляется.
Одна за другой раскрываются защелки, и ремни падают. А он пригибается к драконьей шее, пальцами пытаясь ухватиться за чешую, которая оказывается слишком плотной. И Брокк скользит, почти соскальзывает на неровную плоскость драконьего крыла.
Наяву его бы сдуло, но во сне есть шанс все исправить.
- Я тебя создал...
Зверь не слышит.
А цель близка. Он снизился настолько, что Брокк видит белые стены Аль-Ахэйо, мраморного дома, который много больше, чем дом. Каменное кружево королевского наряда.
Дворец хозяйки Лоз и Терний укрыт под холмами, но Аль-Ахэйо беззащитен. Вот проплывает колоннада королевского пути, где каждая колонна украшена статуей. Их создал Экайо, безумный скульптор, что был влюблен во все свои творения и не находил в себе сил расстаться с ними.
Сама дорога, убранная тяжеловесным крапом гранита, видится Брокку рекой.
Вспыхивает солнечный янтарь окраин, в которых нет ничего от обычной грязи, присущей бедным городским кварталам.
Кольца трех стен. И белоснежное великолепие дворцов, которые растут, обласканные здешним солнцем.
Аль-Ахэйо не знает зимы.
И горя.
Золотой иглой торчит шпиль Альтийской библиотеки.
И люди. Множество людей. Брокк знает, что сон - лишь сон, и вряд ли все на самом деле было так, но...
Он тянется, пытаясь добраться до сети, на которой висят гроздья шаров.
Бессмысленная попытка. Если разожмет пальцы, то скатится по крылу, и вниз, на камни и острые пики сторожевых деревьев, что защищают Аль-Ахэйо, второй по величине город на землях Лозы. А если будет держаться, то... культя бессильно дергается, не способная даже коснуться сети.
А дракон расправляет крылья и, перевернувшись в воздухе, отпускает груз.
- Нет!
Собственный голос почти будит Брокка. Но сон слишком цепок.
И да, Брокк должен видеть это собственными глазами.
Шары летят.
И сеть раскрывается, раздирая гроздь. Бусины разорванного ожерелья. Огненный жемчуг, который вот-вот коснется земли. И уже в воздухе срабатывают запалы, трещат, ломаясь, энергетические контуры клеток. Вспыхивает пламя, освобожденное, злое.
И дракон подымается выше, спеша уйти от волны жара.
А шары пламени распускаются один за другим, диковинные цветы, что прорастают на камне дороги. Старые колонны, оказавшись на пути огненной бури, падают. Раскалываются, плавятся статуи. И сторожевые деревья становятся пеплом. А стены, некогда выдерживавшие не одну осаду, сгорают. Плачет мрамор. Исчезают люди.
Так быстро... было ли им больно?
Хриплый клекот дракона бьет по ушам. И Брокк вздрагивает, пальцы разжимаются, и он сам летит в рыжие ласковые руки огня. Еще немного и... когда жар опаляет волосы, наступает пробуждение.
Оно резкое.
Всегда.
И Брокк вздрагивает всем телом. А пальцы железной руки вновь немеют. И живое железо не сразу откликается на призыв. Несколько секунд влажной тишины, прерываемой лишь собственным хриплым дыханием.
Пальцы все-таки сгибаются, хотя мерещится, что скрипят, и скрип этот действует на нервы. Выше локтя рука ощущается раскаленной. Кость греется, и мышцы того и гляди начнут оползать, расплавленные сетью управляющего контура. Боль отдает в плечевой сустав, и рука подергивается сама собой, словно Брокк все еще пытается зацепиться за воздух.
Дальше лежать не имело смысла и Брокк, не без труда перевалившись на бок, поднялся. Вода в графине была теплой и отдавала отчего-то лавандовым мылом. И этот не то вкус, не то запах вытянул из памяти еще одну занозу.
Не вовремя.
Не здесь.
Не сейчас.
Но хотя бы за окном светает. Снова дождь... сад размок. И влажность пробиралась в дом, оседая на металле каминных решеток призраками ржавчины.
Как рак.
Сегодня рыжая искра, а завтра - уже пятно, что точит металл.
...или хрупкое человеческое тело.
Дита доживет до зимы, но дальше... с каждой неделей ей становится все хуже, и отвары, сдобренные хорошей порцией опиумного настоя, почти не помогают.
Она хочет уйти, но держится, упрямая женщина. Ради дочери, которая и не знает о болезни, а значит, рассказывать придется Брокку. И ради него тоже. Дита боится оставлять его в одиночестве, и Брокк благодарен ей за страх.
Остатки воды он вылил на голову и встряхнулся.
Хватит о плохом. Надо взять себя в руки, хотя бы в одну. Заглянуть в ванную комнату. Одеться. Спуститься к завтраку и сделать вид, что все хорошо.
У Эйо хватает собственных бед, чтобы брать на себя еще и чужие.
Но оказалось, что Эйо ушла.
Приоткрытое окно и подсохшие чужие следы. Запах меткой, которую нельзя стереть. Сброшенное на пол покрывало. Брокк поднял его и вернул на постель.
Стол. Чернильница, которую забыли прикрыть. И записка под тяжелой серебряной лапой пресс-папье. Вьются буквы по бумаге, словно лоза. И Брокк любуется ими, не желая вникать в смысл написанного.
"Прости меня, пожалуйста, но ты же понимаешь, что я не могу остаться.
Я надеюсь, что мы еще встретимся. И даже не так: я верю, что мы еще встретимся, и к этому времени я стану немного иной, чуть более похожей на тебя.
Все будет хорошо.
Я очень люблю тебя, брат"
Эйо ушла.
Брокк надеялся, что она будет счастлива. А если нет, то... теперь у нее есть дом, в который можно вернуться. И значит, все действительно будет хорошо.
Но среди газет и редких приглашений - иногда высший свет вспоминал о существовании Брокка - он нашел знакомый серый конверт. А в конверте - записку.
"Пусть тебе удалось остаться в живых, но рано или поздно возмездие тебя настигнет.
Лига справедливости"
От конверта исходил резкий лавандовый аромат. Этот запах определенно преследует Брокка.
Конверт не вскрывали, пусть бы люди Кейрена с недавнего времени проверяют всю почту, разве что, за исключением бумаг, отмеченных королевской печатью.