Страница 106 из 116
– Понял, – сказал Смирнов.
– Ну, тогда – поехали! Как говорил Юрий Гагарин, – сказал я.
– А кто это? – спросил Смирнов.
3
Я успел предупредить Анфису. Она воодушевилась. Одна только мысль о возможности вооруженного сопротивления сразу привела ее в бодрое состояние духа.
– Может, и ты, Кошкин, поймешь, что единственный способ – это убить гада! – сказала она.
Тем временем в инкубаторе становилось все тревожнее. В воздухе словно сгущался запах крови. Несколько охранников, выйдя из большого дома, над которым развевался сине‑красный флаг, побежали к мастерским, причем так быстро, что привязанные неподалеку собаки, вероятно, непривычные к такой суете, натянули цепи и зарычали. Ратмир несколько раз выходил и заходил в дом полковника. Сам полковник появился на балконе, глянул в сторону бассейна и прорычал:
– Светлана! Оденься и немедленно в дом!
– Ну что еще? – крикнула в ответ Светлана, невидимая за розами и самшитом. – Нельзя позагорать?
– Нельзя, – сиплым басом сказал полковник.
Через полминуты над кустами появилась мокрая голова, плечи и голая грудь Светланы.
– Инджойте и остальное приложится вам! – закричала она через забор всем, кто в это время находился во дворе инкубатора.
Появился Ратмир и, грубо схватив ее за руку, втолкнул в дом.
Однако судьба Светланы мало заботила меня. Меня интересовал Сережа. Что с ним? Как он попался? Где? Что теперь с ним будет? Неужели люди полковника осмелятся?.. Я понимал, что Бур готов на все, и слышал о Плане Б, но все‑таки не мог до конца поверить в его реальность. Как‑никак, а это означало бы войну между двумя мирами, и эта война представлялась мне необыкновенно страшной, окончательной и от этого неправдоподобной, как ядерная атака в старом цифровом мире.
В общем, я изо всех сил хотел верить, что с Сережей все будет хорошо.
Сделав вид, что направляюсь в уборную, я решил прогуляться мимо каземата, в надежде, что мне удастся что‑нибудь услышать или даже увидеть. Но охранник, стоявший у дверей в это самое мрачное здание инкубатора, выбежал мне навстречу и толкнул в грудь.
– Пошел! – крикнул он.
– Да что такого, я в уборную!
– Пошел, я сказал! – Охранник выхватил из ножен тесак, блеснувший на солнце, и замахнулся.
Я попятился и прошел к уборным не напрямую, а вокруг, по большой выпуклой кривой. Там я засел на некоторое время, пытаясь провести рекогносцировку через окошко в виде сердечка. Но никакого движения рядом с казематом больше не было.
Зато в восточной части инкубатора кипела какая‑то непонятная деятельность. Вбегали и выбегали то в мастерскую, то в конюшню. Вынесли из конюшни огромный длинный кусок железа, похожий на рессору от старинного грузовика, и стали прилаживать его к воротам в виде дополнительного засова. Этого, наверное, показалось мало, и через пару минут притащили еще один.
Дыру в земле, в которую неведомой силой всасывало разломанное днище телеги, накрыли сколоченным из досок деревянным щитом и начали сооружать на нем нечто вроде стола с излишне толстыми ножками и чрезмерно массивной столешницей.
Затем появился Ратмир. Все бросили свои занятия и побежали к недостроенной вышке, прилепленной одной стороной к Кругляшу. Там они выстроились в две шеренги, и началось что‑то вроде переклички.
Как только я вышел из своего укрытия, Ратмир вложил два пальца в рот, оглушительно свистнул и помахал мне рукой. Я пошел на его зов.
– Бегом! – крикнул он злобно. – Бегом, мать твою!
Я потрусил. Как только я приблизился, он схватил меня за плечо железными пальцами, рванул и почти потащил ко входу в Кругляш.
– Не надо так дергать, – сказал я, споткнувшись. – Я и сам прекрасно дойду.
– Shut up! – неожиданно рявкнул он по‑английски.
В Кругляше уже находились Миша, Гриша и Петя. В кресле сидел Бур, в такой же вальяжной позе, что и всегда. Только зрачки его глаз сужались и расширялись чаще обычного.
Я почти все время находился во дворе инкубатора и старался запоминать детали происходящего, однако не помнил, чтобы Бур покидал пределы своего особняка и чтобы мальчики входили в Кругляш. Вероятно, подумал я, их привели сюда через подземный ход, как и меня когда‑то. А раз и полковник здесь, значит, есть еще один подземный ход?
Рядом с мальчиками стояла Жанна, у цилиндра крутился ученый с обвислой губой, а слева, ближе ко входу в подземелье, страдал от головной боли Мураховский. У полок с игрушками я заметил большой лист железа с наклеенными на него толстыми полосами черной жесткой резины, напоминающей резаные автомобильные покрышки.
– Послушайте меня внимательно, – сказал полковник. – Очень внимательно. В первую очередь я обращаюсь ко взрослым. Обычно мы такие дела решали без детей, щадили их нервы и сердца.
«Полковник заговорил о сердцах! Дело плохо, – подумал я. – Что они узнали от Сережи?»
– Но сейчас не тот случай, – продолжал он своим сиплым басом. – Долгое время мы здесь занимались научными изысканиями и экспериментами, которые должны изменить жизнь всего человечества. Кое‑кто находится в инкубаторе очень давно. Гриша фактически вырос здесь, около года назад приехал Миша. Они помнят, как в лесу стояло только два дома и больше ничего.
Бур сделал попытку улыбнуться детям. Но ни Миша, ни сын полковника не ответили на его улыбку.
– Другие попали сюда, в это священное для будущего всех землян место, сравнительно недавно, месяц, два назад, когда уже появились стены, изгородь и все необходимое для нормальной жизни. И совсем недавно к нам присоединился очень интересный молодой человек, – Бур кивнул в мою сторону, – который, я уверен, уже понимает всю важность происходящего… Мы собирались построить новый мир взамен деградирующего старого. Воздействие раскололо человечество на две части – так называемых тихих и так называемых дерганых. Первые опустились в болото самоуспокоения, вторые, лишившись технологий, испугались и погрузились в пучину извращений. Мы хотели, и мы хотим объединить и тех и других под знаменем прогресса, развития и возрождения всех технических достижений, которые были утеряны во время Переворота. Для этого у нас есть всё – воля, великолепные организаторы, – Бур показал на Мураховского, – и дети, которые являются не просто, как их раньше называли, цветами жизни, а, я бы сказал, цветами будущего, и даже более того – хранителями будущего. Не всегда понимая смысл действий взрослых, они тем не менее самоотверженно помогали нам заложить фундамент, на котором мы построим новый мир, мир техники, скоростей, процветания, крепкой власти, здоровья, дисциплины и порядка. Мы работали не покладая рук, но считали, что располагаем достаточным количеством времени для завершения наших изысканий. События последних дней, и прежде всего то, что случилось сегодня, говорят о другом. Времени у нас не остается. Силы зла, прознавшие о существовании нашего городка будущего, приближаются к нам. Каждую минуту они могут оказаться под стенами инкубатора. Их задача – уничтожить нас всех. Убить военных, гражданских и детей. Сжечь лаборатории и мастерские. Стереть с лица земли саму память о нас. Но прежде чем они убьют нас, они попытаются вырвать из наших людей те священные тайны, которые были отвоеваны нами у природы в трудах и лишениях. Эти люди, которых устраивает нынешнее положение в бывшей Великой державе, которые тайно управляют и жителями Тихой Москвы, и жителями Сектора, которые вынашивают планы по превращению целых народов в животных, в скот, в быдло, – эти люди просто так не сдадутся. Они будут пытать взрослых и детей. Пытать. Я знаю, на что они способны. Нам уготовлены страшные мучения. Не буду живописать их. И прежде всего потому, что верю и знаю – мы победим.
Я вдруг подумал, что не зря полковника хочет убить чуть ли не каждый второй человек из тех, кто его близко знает. Не только за невероятную жестокость и тонны пролитой крови, но и, наверное, за такие вот речи, подменяющие понятия и сбивающие с пути.