Милые чудовища

— Вот тебе и примета, — сказала Клементине мать, выбирая из ее волос веточки перекати-поля.

Снова зазвучали волынки, и Клементина впервые в жизни почувствовала необходимость выпить чего-нибудь покрепче. А потом отправиться на поиски Кэйбла. Они смогут потанцевать. Или заберутся в машину и будут болтать, пока дождь не прекратится и на небе снова не покажется солнце.

Дэнси как-то говорила, что водка почти не имеет вкуса. При выходе из павильона стоял вместительный резервуар для охлаждения напитков, который Клементина сама же помогала заполнять льдом, газировкой и пивом. Среди прочего ей попадалась и бутылка «Смирноффа».

Она откопала баночку «Кока-Колы», вылила половину и налила туда водки. На вкус в общем-то сносно. Раз одалживать вещи у знакомых разрешается, Клементина подумала, что ничего страшного не случится, если она позаимствует чей-то зонт-трость, оставленный у входа в павильон, и валявшееся на резервуаре-холодильнике полотенце. Вооружившись всем необходимым и прихватив банку из-под «Колы» и остатки водки, она прошмыгнула в сторону дюн.

Содержимое банки кончилось, но Клементина никак не могла понять, достаточно она напилась или нет, поэтому продолжала прихлебывать водку из бутылки. Ее зад, несмотря на постеленное на песок полотенце, промок насквозь. Оставшийся где-то внизу павильон для настольного тенниса казался далеким и призрачным, как сон. Мало-помалу серый свет пасмурного дня окончательно потускнел, и Клементина услышала слабое потявкивание, среди жесткой, прибитой дождями травы сновали какие-то тени. Бродячие собаки или даже койоты, кажется, шесть или семь. Видимо, охотились на мышей или лягушек. На Клементину, жалко съежившуюся под зонтом, они не обращали никакого внимания. То побегают, то замрут; спины пригнуты, морды у самой земли, лапы разрывают затвердевший мокрый песок. Прорезая дождевые потоки, низко кружились летучие мыши. Собаки гонялись и за ними тоже, челюсти щелкали, как фарфоровые капканы.

Когда Клементина наконец поднялась, псы поглядели на нее, как на непрошеного гостя. Она встряхнула зонтом, и они убежали. Позже выяснилось, что эта часть вечера прошла для нее еще довольно удачно: она умудрилась напиться в уединении и при этом не быть сожранной бродячими собаками.

А потом дела покатились под откос. Совершив вояж в туалет, Клементина обнаружила, что ее прическу и макияж постигла печальная участь. Вдобавок она зацепилась подолом за дверь и порвала платье. Когда она наконец отыскала Кэйбла, тот танцевал с распутной Лиззи Йорк, свидетельницей на свадьбе.

Но для Клементины это уже не имело никакого значения. И ужасная старомодная музыка — тоже.

— Привет, Кэйбл, — заорала она.

— Привет, Клементина, — ответил он, доведя до конца фигуру танца. — Тебя мама искала. Что-то случилось?

— Извини, Лиззи, — сказала Клементина, — мне нужно срочно показать Кэйблу кое-что. Мы сейчас вернемся. Обещаю.

Лиззи показала Клементине оттопыренный средний палец. Клементина пожала плечами, улыбнулась и потащила Кэйбла сквозь толпу танцующих на улицу, под дождь. Она потеряла где-то зонт, но сейчас это было неважно. Дождь щекотал кожу и пузырился как газировка.

— Что ты хотела мне показать? — спросил ее возлюбленный.

Они прошли мимо столба, на котором отмечали уровень приливов. Крошечные призрачные крабы вершили какие-то свои тайные делишки в мокром песке. Они записывали историю Клементининой жизни. Кэйбл Мидоуз, Кэйбл Мидоуз, Клементина любит тебя.

— Клементина, так что я должен был тут увидеть?

Она взмахнула рукой:

— Океан!

Кэйбл рассмеялся, и Клементина решила, что это хороший знак. Она кажется ему забавной,

— Но не просто океан! — продолжала она. — А все, что в нем. Знаешь, там ведь могут быть акулы. Или русалки. Они водятся там, как бродячие собаки в дюнах. Мир полон удивительных вещей, но никто их не замечает! Никто кроме тебя и меня. — Ее волосы мокрыми колечками прилипли к шее. Может быть, она и сама была похожа на русалку.

— Как тебе кажется, я похожа на русалку? — спросила она у своего возлюбленного.

— Клементина, солнышко, — терпеливо произнес Кэйбл, — мне кажется, ты похожа на пьяную. К тому же мы оба промокли, давай вернемся в павильон.

— Здесь такая романтичная обстановка, правда? — не унималась Клементина. — И если ты захочешь поцеловать меня, я это пойму.

Ни единой звезды на небе, тучи и дождь. Больше всего на свете ей хотелось избавиться от чулок, но сначала надо было сбросить туфли. Пожалуй, лодочки на шпильках — не самый лучший выбор для свадьбы на пляже. С каждым шагом на протяжении всего вечера Клементина оставляла в бедном, ни в чем не повинном песке маленькую дырочку.

— Не подумай, что я не ценю твоего предложения, Клементина, — промолвил Кэйбл, — но, черт возьми, нет.

— Вот дерьмо, — пробормотала Клементина. — Ты что, голубой?

— Нет! — возмутился Кэйбл. — И прекрати раздеваться, ладно? Я не голубой, просто меня это не интересует. Не хотелось бы показаться гадом, но ты не в моем вкусе.

— Я и не раздеваюсь, — возразила Клементина. — Просто туфли сняла. И чулки. И вообще чего ты взъелся? Дэнси говорила, что ты спишь голышом. До сих пор спишь? У меня полные чулки песка. И что ты имел в виду, когда говорил, что я не в твоем вкусе? Что со мной не так?

— Ты слишком маленькая, — сказал Кэйбл. — Я, в отличие от твоего дяди, не в восторге от малолеток. — И, предъявив этот веский довод, он, прямо как в Клементининых любовных романах, развернулся и зашагал прочь, оставив Клементину одну под дождем в одной туфле и сползших до щиколоток чулках.

Сняв, наконец, ненавистные туфли, Клементина представила, что океан — это и есть вся эта дурацкая свадьба, скатала чулки в шарик и кинула их в воду. А следом за ними туфли. Возвращаясь к павильону, она решила срезать и пойти через стоянку и так сильно распорола левую ступню об осколок пивной бутылки, что потребовалось шестнадцать швов и переливание двух литров крови. А еще ей промыли желудок — просто так, на всякий случай. И знаете, кто нашел ее, валяющуюся без сознания и истекающую кровью, и вызвал скорую помощь?

Ну, давайте. Угадайте с трех раз.

Додо подает им обед на кухне, кормит их козьим сыром, яблоками и темным хлебом, который трудно жевать. Есть твердый сыр, есть мягкий сыр со слезой и есть творожный сыр с травами. Додо рассказывает, как она была анархисткой, а козы угрожающе блеют хором за затянутой москитной сеткой дверью. Рассказывает, как она взорвала банк.

— Было три часа утра, и я понимала, что задерживаться там глупо, но уж больно хотелось посмотреть, как деньги и документы взлетают на воздух и сыплются обратно, как снежинки. Вместо этого за несколько минут до взрыва я увидела, как из здания потоком хлынули крысы и тараканы. Они перебегали через улицу, где я как раз и стояла, и ныряли в переулок, за мусорный контейнер. Как будто знали, что сейчас произойдет. Ну и я тоже смылась. Не из-за бомбы, а из-за тараканов. Терпеть их не могу. А тараканы-экстрасенсы — это уж совсем ни в какие ворота.

Она рассказывает девочкам, как ее обстреливали резиновыми пулями, поливали из шланга, а один полицейский даже избил ее пистолетом. Вот, видите шрам на щеке? А вот татуировка в виде сексапильной русалки, которую сделала ей сокамерница при помощи шариковой ручки и заостренной зубной щетки. Бад потрясена. Остальные девочки нервно хихикают, заслышав очередное ругательство, сорвавшееся с губ Додо. А ругается она часто.

После обеда Додо устраивает для девочек экскурсию по своим владениям. Она показывает им сыродельню и кладовку, где хранятся сыры. Ведет их в хлев, где полно дряхлых кресел с парчовой обивкой и оборванных, пожеванных козами диванов, здесь Додо с козами каждый вечер смотрит кино — крутит фильмы на стареньком проекторе. Она раздает девочкам кукурузу, чтобы те покормили коз, и объясняет, почему падающие в обморок козы из Теннесси собственно падают в обморок. Козы то проявляют любопытство, то сторонятся гостей. То обступают девочек со всех сторон, то отходят подальше и шумно там топчутся, собравшись в кучу, как будто что-то обсуждают.