Страница 5 из 12
В отдел пришел новый заведующий, на освободившееся место. Очень качественный еврей, и фамилия красивая: Франк. Звучит, как имя. Тетка Галина в гробу бы перевернулась.
Франк был профессор, доктор исторических наук. Знал все про все и даже больше. Не сотворял себе кумиров. Относился к революционным лидерам как к соседям по лестничной клетке.
Франк был разведен, позиционировался как возможный жених, что очень располагало к нему одиноких женщин, и не одиноких тоже. Он был престижный профессор, не старый – сорока четырех лет, почетный член всяких организаций. Правда, немножко мятый. Даже пиджак у него был мятый, будто жеваный. Не говоря о рубашке. Рубашку он застегивал под горло. Кончики воротника задирались. Понятное дело: отсутствие женской руки.
Аллу он приметил сразу. Она была в его вкусе: блондинка с голубыми глазами. Славянский тип. Франк не любил семитскую красоту: черные волосы, черные глаза, завышенные требования. Ему нравились русские женщины, которые ничего не требовали, а, наоборот, норовили все отдать: душу, тело, продукты питания.
Франк настроился прокрутить с Аллой легкий служебный роман, но Алла оказалась какая-то тугая, как ржавый замок. Франк привык, что женщины впивались в него, как энцефалитный клещ, а тут постоянные сложности и невозможности: то день рождения у племянника Оси, то плохое самочувствие у мамаши.
Франк предложил Алле поехать на юг, в Ялту. Поступок для него беспрецедентный. Франк не привык тратить на женщину время и деньги, но иначе не получалось. Его тянуло к этой высокой холодноватой блондинке, а Москва отвлекала. Оттягивала.
Алла согласилась поехать в Ялту, но не вдвоем с Франком, а широкой компанией, включая подругу Гузельку. Компания сколотилась быстро: шесть человек. Весело. Можно вечерами играть в преферанс, купаться нагишом, пить молодое дешевое вино, совершать прогулки. Платит каждый за себя. Никто никому ничего не должен.
А в дальнейшем – как получится. Хочется себе позволить – позволь.
Не хочется – дело твое.
Существуют органы чувств: зрение, слух, обоняние, осязание. В случае с Франком: смотреть особенно не на что. Нюхать его не хотелось. Осязать тем более. Но вот слушать… Когда Франк начинал что-то рассказывать, расцветали сады Семирамиды. Говорить он умел и любил, при этом глубоко знал предмет, о котором говорил. Просвечивал острый ум, юмор, анализ. ИНТЕРЕСНО – вот главное слово возле Франка. Хотелось слушать и слушать, и постепенно он становился красивым, несмотря на залысины, мятость и перхоть, как будто кочевал на мельнице, спал на мешках с мукой.
Михайло был поставлен в известность.
– Я уезжаю в Ялту на две недели, – сообщила Алла.
– Ты вернешься? – спросил Михайло.
– Куда же я денусь? В Турцию уплыву?
– Отберут…
Михайло всю жизнь опасался за свое счастье, но ревновал тихо, не устраивал сцен и дознаний. Не пытался бежать впереди паровоза. Уповал на судьбу, на Божью милость и на тяжелый якорь Славочку.
Бархатный сезон был на исходе. Много купались: перед завтраком и перед обедом, а потом весело усаживались в гостиничном ресторанчике с мокрыми волосами. Ходили почти голые, как в раю. Алле нравилось свое стройное загорелое тело, и другим оно тоже нравилось.
По вечерам отправлялись смотреть закат. Небо становилось воспаленно-розовым с лиловыми штрихами. Солнце неуклонно устремлялось к морю, касалось его и медленно проваливалось. Горизонт сразу менялся. Впечатления каждый раз были величественны и неповторимы. Вспоминались чеховская дама с собачкой и Гуров, которые тоже смотрели на закат, и, может быть, на этом же месте.
Франк любил работать по ночам. Дурная привычка: работать ночью, а потом спать до часу дня. Теряются лучшие утренние часы. Но Алла так устала от безделья Михайлы, от его оскорбительной праздности, что любая деятельность, а тем более умственная, приводила ее в тихий восторг.
Франк сидел, как правило, за маленьким гостиничным столиком, поддерживал рукой голову. Голова тяжелая, килограммов пять весит. Мозгов много.
Алла ставила перед Франком мытые фрукты, ей нравилось его обслуживать. Франк отвлекался от своих листков, взглядывал на Аллу отрешенным взором. Он ее не видел. Он был там, в своих страницах. И это ей тоже нравилось. Алла не любила, когда мужчина полностью погружается в женщину и сидит там по самую макушку. Как в болоте. И ждет, когда засосет. Чавкнет над головой.
Секс с Франком оказался не ярким. На троечку. Удовлетворительно, но посредственно. Михайло больше умел. Но для Аллы секс – не главная составляющая. Гораздо важнее общие беседы.
Беседы с Франком запоминались до последнего слова. Он рассказывал про Горького и Андрееву, про Савву Морозова и баронессу Будберг. Алла слушала и мотала на ус: под лежачий камень вода не течет. Надо быть активной, как Будберг, проявлять личное участие. А иначе так и просидишь с тусклым Михайло, будешь перебирать картофельные очистки.
Франк подсказал Алле тему для диссертации. Пообещал быть руководителем.
Жизненный горизонт раздвигался вдаль и вширь. Жизнь обещала быть интересной.
Франк писал книгу о царской семье.
Он взял с собой несколько фотографий, в том числе неизвестных. Алла подолгу всматривалась в принцесс. Ангелы во плоти. Мальчик – гений чистой красоты. Переворачивал душу. Царица постоянно чем-то недовольна. Наверное, чувствовала, бедная. А может, была спесивая от природы.
Царь Николай – олень. Оленьи очи. И скромность плюс достоинство. На царя не тянул. В нем не было царского величия. Но в величии столько глупости. И хорошо, что не было…
А вот групповая фотография расстрельной команды. Не лица, а рожи. Рвань. Шпана. Бандитская группировка. Сидят – тупые и гордые. Есть чем гордиться.
Фотографии говорили больше, чем слова.
– История – как женщина, – рассуждал Франк. – Ее или любишь, или ненавидишь.
Алла хотела спросить: «А меня ты любишь?» Но не спрашивала. Не хотела рисковать. Он мог сказать «да». Или «нет». Любой ответ потянул бы за собой проблемы.
Интрига висела над головами, как луна в ночном небе. Чувство зрело медленно, как зимнее яблоко. Антоновка, например…
После ужина сидели в холле и резались в дурака: трое на трое. Играли на деньги. Иначе неинтересно. Должен быть хоть какой-то смысл у любой глупости.
Выигрывали – проигрывали, входили в азарт. Алле везло, но вдруг…
Раздался междугородний звонок. Дежурная, сидящая за стойкой, сняла трубку и позвала Аллу.
– Вас… – сказала она.
– Меня? – удивилась Алла. Она никому не сообщала своего ялтинского телефона. Михайло знал только название гостиницы.
Алла подошла к стойке, взяла у дежурной трубку.
– Я слушаю…
– Славика положили в больницу, – сообщил голос Михайлы.
– Почему? – спокойно спросила Алла, хотя почувствовала, что ноги стали ватные.
– Районный врач направил. Он сделал рентген и нашел воду.
– Какую воду? Где?
– Не знаю. Раньше он все время говорил ОРЗ. Простуда. А вчера отправил в больницу. На Каширку.
Каширка – это раковый центр. Михайло мог не знать. Алла – знала.
Пол поехал под ногами. Алла упала без сознания. Грохнулась как подкошенная.
Дежурная испуганно соскочила со стула. Вся компания замерла, держа карты в руках.
Наступила короткая напряженная тишина. Это была тишина земли перед землетрясением.
Врач по фамилии Сырокваша сидел у себя в кабинете, листал историю болезни.
Больной – Станислав Михайлович Злобин, шестнадцать лет. Диагноз: саркома. Диагноз, не оставляющий надежд. Болезнь запущена. Врачи пропустили начало. Потеряно время. Но Сырокваша знал: своевременная диагностика тоже ничего бы не дала. Эта болезнь – как зверь, накидывается и жрет. Просто родители раньше узнали бы о трагедии. А сейчас они узнают на полгода позже.