Страница 2 из 12
Алла стояла как столб среди стенающих родственников, по сути, самых близких людей, и понимала – это она автор их несчастья.
Брат – член партии, а партия не любит отступников. Его выгонят из партийных рядов, а значит – отлучат от кормушки. Посадить не посадят, а от корыта отгонят.
– Марек мой жених, – слабо сопротивлялась Алла.
– У тебя этих женихов еще будет воз и маленькая тележка. А брат у тебя один, – выкрикнула Люська.
Грудной перестал орать. Устал. Алла прижала его к груди. Она понимала: брату будет плохо, а ей с Мареком хорошо. Либо наоборот. Ей без Марека – плохо, а брату – хорошо. Надо было выбирать.
Алле было легче страдать самой, чем заставлять страдать других, тем более не посторонних, а близких.
Алла выбрала роль жертвы.
Помолвка расстроилась. Марек не понял – ПОЧЕМУ? Его снова оттолкнули на пике любви. За что? Что он сделал не так? В чем его вина?
…Какой-то брат. Ну и что? У Марека тоже есть брат. Какое это имеет отношение к любви?
Поляки – католики. Предпочитают Деву Марию, но ведь Мария и Христос – одна семья. Какая проблема?
Марек уехал страдать в свою Варшаву. А Алла страдала в Москве.
Умерла тетка. Подвела сердечно-сосудистая система. Тетка была еще не старая, семьдесят лет. Можно сказать: юность старости. Последние годы руководила Институтом марксизма-ленинизма. Единственно верное Ленинское учение. Кто бы сомневался? Но в последнее время Галина Васильевна стала замечать, что большевики семидесятых сильно изменились в сравненье с большевиками пятидесятых, а тем более – тридцатых годов. Во времена ее молодости это были убежденные, бескорыстные, свято верующие в свою правоту. А в семидесятые годы партию воспринимают как кормушку. Говорят одно, думают другое. Как червивые грибы: сверху замшевая чистота, а разломишь – белые черви.
Тетка расстраивалась. Вокруг – сплошные приспособленцы, но они хоть помалкивают. Делают вид. На заседаниях зевают, но с закрытым ртом. Терпят. А стали появляться и такие, которые не хотят вступать в партию. Не желают. И прямо об этом говорят. Тявкают, как шавки из подворотни, и общество поддерживает этих шавок. Слово «партийный» стало звучать неуважительно. Тяжелые времена. Тетка умерла вовремя. Не дожила до перестройки. Не успела увидеть, как ее детище – Страна Советов, рухнуло и рассыпалось. Как несколько лидеров за бутылкой водки подписали какие-то бумаги, и прости-прощай… Нет Советского Союза. А ведь какая была империя.
Не увидела тетка Галина, как Дзержинского снимали с пьедестала, закинув веревку на шею. Жуткое зрелище. Буквально казнь. Насмешка над памятью, над идеалами целого поколения.
А еще раньше Сталина выволокли из Мавзолея, как безбилетного пассажира. Сталину все равно. А вот таким, как Галина, ровесницам века, – плевок в душу и в лицо. Получается, зря жили. Не за то боролись. Получается, профукали свою единственную драгоценную жизнь. А те, кто тявкал – оказались правы. Им теперь аплодисменты и руководящие посты.
А как же святая вера в идеалы? Во что теперь верить? В капитализм? В денежную единицу?
Тетка умерла вовремя. В гробу выглядела хорошо. Не измученная болезнью, а так… прилегла и уснула. Бог даровал ей легкую смерть.
Алла рыдала отчаянно, но, если честно, – не по тетке, а по Мареку. Она мучительно скучала по нему. Это был ее первый мужчина, и, как казалось, – единственный. Возможно, кто-то и случится в дальнейшей жизни, но это будет жалкая подделка в сравнении с настоящей драгоценностью. Искусственно выращенный китайский жемчуг в сравнении с настоящей жемчужиной из глубины океана.
Теткина квартира и дача перешли Алле, а брату Игорю достались живые деньги, теткина сберкнижка. Тоже не мало. Люська хотела еще и половину дачи, но Алла не уступила. Хватит с них Марека, которого она кинула в Люськину пасть.
Алла закончила институт и поступила работать в учреждение, которое создавало учебники по истории двадцатого века.
В учебники входила февральская революция 1905 года, октябрьская революция семнадцатого года – в определенном освещении. В этом освещении сверкали Ленин и Сталин, как два солнца, – так, что глаза слепило. Когда долго смотришь на солнце, то потом ничего не видишь вокруг. Слепые толпы брели по дороге социализма в сторону коммунизма. Все было ясно и устойчиво. Казалось – всегда так было и так будет. Как вселенная.
После двадцатого съезда, после доклада Хрущева, все покачнулось. Началась первая оттепель. Весна, свобода от страха, «буйство глаз и половодье чувств», как бы сказал Есенин. Появились новые поэты, будто их высыпали из мешка. Новое время рождало таланты. Земля качалась под ногами. Покачалась, покачалась и устаканилась. Все вернулось на круги своя. Ленин остался на месте, Сталин ушел в тень. Высветился Брежнев и, как казалось, опять навсегда.
Алла по-прежнему страдала по Мареку, но переписку не поддерживала. Брат запретил.
Михайло пристально следил за событиями, как впередсмотрящий на корабле. Он заметил: соперник отбыл с места действия, самоустранился. Место освободилось. Главное – не терять времени. Победу обеспечивает фактор внезапности.
Михайло двинул вперед как танк. Алла не успела оглянуться, а его круглое лицо уже висело над ее лицом.
В любовных делах Михайло был большой мастер. И откуда что бралось. Казалось бы, деревня деревней, а обнимет – и небо в алмазах. Праздничный салют. Видимо, у него был сексуальный талант. Тоже не последнее дело. Он умел слышать это горячее дыхание жизни.
Алле было скучновато в обществе Михайлы. Не о чем говорить. И смотреть особенно не на что. Но если не смотреть и не слушать – все неплохо.
Михайло оказался хозяйственный. Все время что-то ремонтировал на даче. Чинил. Подкручивал. Укреплял полы. Дом на земле требует хозяина. Мужицких рук. Деревенская природа Михайлы очень пригодилась.
На участке Михайло возвел сарай – необходимая вещь. Все ненужное сволокли в сарай: трубы, доски, старые батареи. Можно, конечно, выбросить на помойку, но Михайло запретил. Сейчас не нужно, потом пригодится. Рачительный хозяин.
Алла не любила выходить с ним на люди. Стеснялась. Но если дома, если никто не видит – очень даже уютно и хорошо. Главное, спокойно, надежно и устойчиво. Как советская власть.
Алла не планировала замужество, но вдруг…
Вдруг среди дня ей стало плохо, голову стянуло обручем, холодный пот, рвота. Короче – беременность.
Ребенка она хотела от Марека: высокие брови, музыка лица. От Михайлы могла получиться только дворняжка. Но женщина-врач сказала: первый аборт нежелателен. Можно остаться вообще без детей.
– Роди, – приказала мать.
– А если Марек вернется?
– И ему родишь. Будет двое. Лучше, чем ни одного.
Важно было сохранить здоровье. Детородную функцию. Остаться женщиной. А без детей – какая она женщина? Просто человек.
Алла вышла за Михайлу замуж.
Брат Игорь одобрил выбор. Михайло – из крестьян, с безукоризненной анкетой. На хорошем счету: секретарь комсомольской организации. Устремляется к власти, рвет удила. Куда-нибудь да прорвется. Так думал Игорь.
Но произошло непредвиденное. Женившись на Алле, Михайло перестал рвать удила. У него появилось все, о чем мечтал: московская прописка, квартира – пусть с родителями. Родители – не навсегда. Когда-нибудь освободят помещение. Да и сейчас не мешают, тихие. С ребенком помогут, и на хозяйстве. Бесплатная рабсила.
Вдобавок к Москве – дача с куском земли. Можно картошку сажать.
Клубнику. Картошка – необходимое. Клубника – витамины.
И конечно же – Алла с горячим длинным телом. Еле отхватил. Из рук рвали. Единственный недостаток – маленькая грудь. Но, как оказалось в дальнейшем, молока в ней – залейся.
Родился мальчик, сынок. Славочка. Алла выкормила своего и еще одного, чужого. Сцеживала лишнее молоко в бутылочку, отдавала мамаше. У мамаши сиськи как коровье вымя, а толку никакого. Должно быть, молочные протоки запутываются на большой площади. А в маленькой груди – все коротко и быстро. Никаких препятствий.