Страница 64 из 71
– Можете не продолжать. Мне хорошо известна эта сторона вопроса. И повторяю: я точно так же, как и вы, не раскрыл бы тайны преобразования нейтрино никому. Кроме вас, разумеется, – неожиданно улыбнулся президент, – ибо тут, как говорится, терять нечего. – Он выдвинул ящик стола и извлек большой лист бумаги с набросанной от руки схемой. – Вот, взгляните. Все это, конечно, лишь первая прикидка, но...
Максим взял схему, с минуту всматривался в привычные обозначения и символы и вдруг почувствовал, как все в нем будто оборвалось:
– Так здесь... Так это... Это почти то же самое, что у них! Значит, наши ученые... Значит, вы...
– Да, мы тоже, как видите, не сидим сложа руки, – усмехнулся президент.
– Стало быть, все, что мы сделали, – ни к чему? Вы бы и без нас... И вся наша работа, все мытарства – зря?
– Ну нет, не зря. Совсем не зря! Вы больше, чем кто-либо, знаете, что путь от такой вот прикидки до действующей установки измеряется годами. А мы должны иметь готовый генератор минимум через пять-шесть месяцев. Мы обязаны его иметь! Чтобы сохранить наш народ, нашу Родину, всю нашу прекрасную планету. А обстановка в мире такова, что даже через год сделать это будет гораздо труднее. Вот что значит ваша работа и ваши мытарства. Но это еще не конец. И мы будем просить вас... Впрочем, прежде чем говорить о дальнейших планах, позвольте мне пригласить сюда одного нашего общего знакомого.
Он нажал кнопку звонка, подождал, пока секретарь закроет за собой дверь:
– Саакян здесь?
– Только что появился. И с ним все руководство института.
– Пусть войдет. Один! Без «свиты».
Секретарь вышла, а через минуту в дверь кабинета как-то боком, сгорбившись в полупоклоне, протиснулся «шеф» Дмитрия Зорина.
– Приветствую вас, Рубен Саакович. Надеюсь, вы знакомы? – кивнул президент в сторону Максима и Тани.
– Да, кажется, где-то, когда-то мы встречались... – небрежно бросил Саакян, кладя на стол объемистую рукопись в твердом переплете.
– Где-то, когда-то? Я полагал, в вашем возрасте память может быть и получше.
– А-а, теперь припоминаю... Наш бывший сотрудник, то ли Телегин, то ли Оглоблин... Но если он пришел к вам с жалобой на незаконное увольнение, то я могу представить все соответствующие документы...
– Не надо никаких документов. Максим Владимирович ни на что не жалуется. Но его, как и меня, интересует, по какой причине вы закрыли тему нейтринной стабилизации ядер. Это, надеюсь, вы более точно помните? Или проблема показалась недостаточно актуальной?
– Нет, проблема актуальна. Но мы посчитали, что бросать средства на разработку столь теоретически необоснованного исследования...
– А кто вам помешал довести эти обоснования до конца? Кстати, насколько я помню, вы приехали на Президиум Академии по поводу выдвижения на Государственную премию ваших работ именно в этой области. Так что, для Государственной премии они более обоснованны?
– На Государственную премию эти работы были выдвинуты всем коллективом института. Еще до того, как я занял пост директора. Они получили поддержку целого ряда научно-исследовательских учреждений страны. В рецензиях на мою монографию, – кивнул Саакян на рукопись, – четко показано...
– Что там показано, я знаю. Но вы не ответили на мой вопрос: почему институт не довел до конца теоретические обоснования проблемы нейтринной стабилизации ядер?
– Вы не меньше меня знаете, насколько сложна проблема. Ни одна лаборатория Запада...
– Оставьте лаборатории Запада! Меня интересует состояние дел в вашем учреждении.
– А в нашем учреждении... В последнем отчете подробно показаны все трудности, с какими мы столкнулись в разработке проблемы. Кстати, отчет утвержден Президиумом. Но если вы настаиваете на продолжении этих разработок, я завтра же дам указание одному из секторов...
– С завтрашнего дня над проблемой стабилизации ядер будет работать весь институт. И это станет его единственной тематикой.
Саакян пожал плечами:
– Что же, если вы считаете необходимым, я готов начать перестройку...
– Нет, ваша роль будет значительно скромнее. Перестройкой займется новый директор института. Вы познакомьтесь с ним все-таки: Колесников Максим Владимирович. Можете записать, если не надеетесь на свою память. У Саакяна мелко задрожали руки:
– Вы, очевидно, шутите... Колесников всего лишь кандидат наук. К тому же его авантюризм... Ведь он, да будет вам известно, в свое время решил спекульнуть чуть ли не «знакомством» с некими пришельцами из космоса. И это после того, как профессор Загальский убедительно доказал, что разумная жизнь на Земле уникальна, что мы с вами…?
– Не надо о Загальском и о нас с вами, – недовольно перебил президент. – Я прекрасно знаю и то, как Загальский «убедительно доказал» уникальность жизни на Земле, и то, как несколькими годами раньше он не менее убедительно доказывал множественность разумных миров во Вселенной. А с «авантюризмом» Максима Владимировича мы познакомились. Дай бог всякому такой «авантюризм»! Кстати, вы сами уже успели использовать кое-что из его «авантюрных» идей. А вот память у него значительно лучше, чем у вас: он помнит не только вашу фамилию, но и кое-что еще. Так что с перестройкой, надо полагать, он справится успешнее, чем вы.
Саакян вытер платком обильно выступивший пот, судорожно глотнул воздух:
– А моя роль, как вы изволили выразиться?..
– А ваша роль будет заключаться в том, чтобы как можно быстрее сдать ему дела и помочь войти в коллектив.
– Но я позволю себе напомнить, что мое звание членкора...
– Президиум не утвердил итоги голосования по вашей кандидатуре. Так что пусть это звание вас не беспокоит. И последнее. Я просил телеграфировать, чтобы вы захватили сюда ампулу с нептунием.
– Вот, пожалуйста, – Саакян поспешно вынул из кармана красиво инкрустированный футляр и, щелкнув крышкой, поставил перед президентом.
Тот осторожно извлек тонкий волосовидный баллончик, положил его на ладонь:
– Любопытно... Очень любопытно! Такая степень миниатюризации! Как это попало к вам, Рубен Саакович?
– Ампулу передал в институт вот он... товарищ Колесников, и теперь...
– Почему же вы не возвратили ее товарищу Колесникову? – перебил президент.
– Но это же нептуний! А вы знаете, что согласно всем инструкциям... К тому же, такая масса трансурана...
– А как вы, да и почитаемый вами профессор Загальский, смогли объяснить появление такой массы трансурана, не поддавшись на «спекулятивную» версию Колесникова?
– Так ведь было сообщение – я сам читал в одной американской газете – что некая фирма Соединенных Штатов...
– Так-так... Значит, паршивой американской газетенке вы поверили больше, чем честному советскому ученому? Но почему, в таком случае, вы, так ревностно соблюдая все инструкции, не уведомили об этом президиум Академии наук? Почему решили единолично распорядиться столь уникальным объектом?
– Я полагал, вам известно все от моего предшественника. Прежний директор был в курсе дела. Что же касается того, что ампула с нептунием хранилась у нас, то где, как не в институте ядерной физики...
– Где нептуний так необходим для работы, – это вы хотите сказать?
– Вот именно. И наши последние успехи в области исследования трансуранов...
– Хорошо, хорошо! Об успехах после. Откройте-ка ампулу. Посмотрим на этот трансуран.
– А я... А она... Понимаете, мы не смогли ее открыть. Я вызывал даже специалистов. Видимо, какая-то неисправность в запирающем устройстве.
– Возможно. Иначе ваши «успехи» были бы еще больше. Татьяна Аркадьевна, вы не поможете нам?
Таня дала команду элементу связи – мгновенно рядом с ампулой появилась крупица серебристо-белого металла. Головы всех склонились к столу.
– Феноменально! – воскликнул президент, рассматривая кристаллик таинственного зауранового элемента. – А как возвратить его обратно в контейнер?
– Точно так же. – Таня дала команду элементу, и кристаллик исчез: механизм ампулы работал молниеносно.