Бодлер

В досаде Бодлер покидает свое жилище на улице Ангулем-дю-Тампль, которое едва успел обустроить, и снова погружается в сомнительный мир меблированных комнат. Он поселился в гостинице «Вольтер» на набережной с таким же названием. Но уже без Жанны, с которой он, потеряв терпение, опять разорвал отношения.

Ему казалось, что он избавился от чего-то тягостного, будто вышел из застенка и вновь обретает вкус к жизни. В своих заметках, которые являлись и дневником, и памяткой, и записной книжкой, и черновиками, он писал, что «склонность к плодотворной сосредоточенности должна заменить у зрелого человека склонность к потерям». Он старался подстегнуть себя, чтобы вновь обрести работоспособность.

Осенью 1856 года к Мишелю Леви на улицу Вивьенн он отправился, можно сказать, в превосходном настроении. Бодлер заверил его, что перевод «Новых необыкновенных историй» завершается и что он уже готов взяться за перевод «Приключений Артура Гордона Пима». Договор на эту книгу вскоре был подписан, хотя права переводчика были урезаны до пятнадцатой доли от продажной цены каждого тома. И словно в наказание за задержку, Мишель Леви решил заплатить Бодлеру деньги за роман По только после выхода «Новых историй».

Ну а что же с «Цветами зла»?

Совершенно очевидно, что Мишель Леви уже перестал их ждать. Впрочем, в большом ассортименте его продукции поэтических сборников было очень мало. Став преуспевающим издателем, он печатал их гораздо реже, чем раньше.

Однажды в порыве гнева Бодлер похвастался, что в любом случае может рассчитывать на Огюста Пуле-Маласси. И Мишель Леви поспешил поймать его на слове.

В конце 1856 года Пуле-Маласси, объединившийся со своим родственником Эженом Де Бруазом, по-прежнему издавал «Журналь д'Алансон», а также брошюры, однако у него было твердое намерение публиковать больше книг и получить место в Париже, где можно будет успешнее сбывать свою продукцию. Он установил тесные отношения с Асселино, который в какой-то мере играл у него роль литературного советника, хотя благодаря своему хорошему чутью и эрудиции и сам мог бы с этим справиться.

Когда Бодлер вступил в переговоры с Пуле-Маласси по поводу «Цветов зла», он не знал, что тот уже договорился с Банвилем, ставшим теперь соперником Бодлера, по поводу сборника под названием «Причудливые оды».

Тридцатого декабря Бодлер поставил свою подпись на договоре, предусматривавшем издание двух томов у Пуле-Маласси и Де Бруаза, не только «Цветов зла», но и книги его статей под условным названием «Эстетический хлам». Предполагавшийся тираж — тысяча экземпляров. В шесть раз меньше, чем тираж «Необыкновенных историй», продажа которых в книжном магазине шла очень успешно. По прошествии трех месяцев Мишель Леви уже переиздал их, не исправив ни опечаток, ни ошибок. Не говоря уже об искажении смысла и мелких погрешностях Бодлера.

НЕГОДЯЙ, НЕВЕЖДА

Подписав договор на «Цветы зла», Бодлер тщательно проверяет стихи, написанные им за пятнадцать лет, затем в феврале 1857 года отправляет их в Алансон Пуле-Маласси. Перспектива увидеть их наконец собранными под одной обложкой занимает все его помыслы. Он подумал, что хорошо бы, если бы некоторые из них можно было напечатать в журнале незадолго или перед самым выходом сборника, как это вошло в обычай с романами, делившимися на части и публиковавшимися в газетах и периодических изданиях изо дня в день, неделя за неделей. Впрочем, его перевод «Приключений Артура Гордона Пима» вот-вот должен был появиться в «Монитёр юни-версель», и вместе с тем Мишель Леви готовился пустить в продажу «Новые необыкновенные истории». Начальный тираж: шесть тысяч шестьсот экземпляров. Как и в случае «Необыкновенных историй».

Без промедления Бодлер обращается в «Ревю франсез», которым руководит лионский эрудит Жан Морель и который с литературной и политической точки зрения является противоположностью «Ревю де Дё Монд», где в июне 1855 года были опубликованы восемнадцать стихов из «Цветов зла». С его стороны это был своего рода вызов, бравада и легкомыслие. Но в то же время небескорыстный и разумный поступок, ибо в апрельский номер «Ревю франсез» вошли девять стихотворений из сборника, который готовил Пуле-Маласси.

Бодлер внимательно наблюдает за издателем и своей книгой. Он проявляет редкую придирчивость, придавая огромное значение композиции и верстке своих текстов, выверяя каждое слово, следя, чтобы курсивы и тире, которые ему так нравятся, были хорошо пропечатаны и чтобы порядок стихов, которым он дорожит, неукоснительно соблюдался. Он знал, что выведет Пуле-Маласси из себя, но полагал, что имеет на это право.

Точно так же он считал себя вправе критиковать его. Он считал, что каталог Пуле-Маласси содержит имена авторов, совсем не заслуживающих внимания, и что «все будут смеяться» над издателем, который не заботится о тщательной классификации званий. И чтобы Пуле-Маласси не ронял себя ни в чьих глазах, предлагал ему распределить их по категориям, по тем категориям, какие он сам ему указывал, словно поучая его: экономисты, философы-рационалисты, ясновидцы, масонство, оккультные науки, забавные шутки и диковинки, романисты, путешественники (категория, которую он считал основной).

В своих многочисленных письмах к издателю Бодлер говорил, что не понимает, почему такой человек, как он, человек, который так любит XVIII век, создает о нем столь жалкое представление.

«Я, кто является безусловным образчиком негодяя и невежды, я бы предложил Вам блестящий каталог с помощью одних воспоминаний о своем чтении того времени, когда читал XVIII век.»

Затем он советовал ему переиздать «Опасные связи» Шодерло де Лакло, «Инки» Жана Франсуа Мармонтеля и «Персидские письма» Монтескье.

Его эпистолярная дискуссия с алансонским издателем находилась в самом разгаре, когда 28 апреля у себя дома на улице Шерш-Миди в возрасте шестидесяти восьми лет умер генерал Жак Опик. Бодлер ничуть не удивился, не обнаружив своего имени в уведомительных письмах, извещавших о похоронах.

По сему случаю он с величайшим неудовольствием встретился с Жаном Луи Эмоном, одним из участников семейного собрания в 1844 году, потребовавшего назначения для него опекунского совета. Однако Бодлеру казалось, что его отношения с матерью наверняка примут теперь иной оборот, хотя они и без того уже улучшились после ее возвращения из Мадрида. Отныне, думал он, только на нем, на нем одном, лежит забота о ее счастье. И ему не следовало уклоняться от своего долга по той причине, что мать собиралась вскоре удалиться в свой дом на нормандском побережье.

За несколько дней до этого «Артист», одним из руководителей которого с 1852 года был Эдуар Уссе, брат Арсена Уссе, опубликовал три стихотворения из «Цветов зла», сообщив о скором появлении сборника в продаже.

Бодлер был в восторге: чем больше ссылок, прямых или косвенных, на его книгу, тем большую пользу они ему принесут. Он уже хорошо понимал, сколь важна пресс-служба, поэтому предоставил Пуле-Маласси и Де Бруазу список тщательно отобранных имен. Во главе Бодлер поставил Теофиля Готье по весьма простой и основательной причине: именно ему он посвятил «Цветы зла». Далее следовали Сент-Бёв, который так ни слова и не сказал о рассказах По ни в своих «Беседах по понедельникам», ни где-либо еще, Шарль Асселино и, разумеется, Жюль Барбе д'Оревильи, Луи Вейо, католический писатель, с которым он познакомился в ту пору, когда был связан с группой Надара и знал цену его грозному перу, Леконт де Лиль, превосходный, по словам д'Оревильи, человек ума и таланта критик Филарет Шаль… И еще министр общественного образования, который в июне пожаловал Бодлеру вознаграждение за перевод «Необыкновенных историй».

В список были включены также англосаксонские писатели, такие как Генри Лонгфелло, Роберт Браунинг, Альфред Теннисон и Томас Де Куинси, чья «Исповедь англичанина-опиомана», одна из библий романтизма, произвела сильное впечатление на Бодлера и вдохновила его в 1851 году написать статьи о наркотиках.