Страница 21 из 51
– что это?
– не знаю, черт, понятия не имею, не прикасайся ко мне, вдруг это заразно.
– бедный Генри, мой несчастный мальчик… она продолжала следовать за ним. Генри, отступая, споткнулся о мусорную корзину.
– о черт! я же сказал тебе: не приближайся.
– ну почему, ты даже стал красивее!
– КРАСИВЕЕ?! – завопил Генри. – НО Я НЕ МОГУ ПРОДАВАТЬ СТРАХОВЫЕ ПОЛИСЫ В ТАКОМ ВИДЕ, ЭТО ТЫ ПОНИМАЕШЬ?!
и вдруг они оба засмеялись, но потом он опустился на кушетку и заплакал, обхватив свою золотистую в зеленый горошек голову руками, он горько рыдал, причитая:
– господи, ну почему это не рак, не сердечный приступ, что-нибудь простое и понятное? Бог обосрал меня с ног до головы, просто взял и обосрал!
Глория стала целовать его в шею, руки, но он оттолкнул ее.
– прекрати, прекрати это!
– я люблю тебя, Генри, и мне это вовсе не мешает.
– ты рехнулась, чертова баба.
– да, наверное… Когда ты идешь к врачу?
– в полчетвертого.
– мне нужно возвращаться на работу, ты позвони мне, когда что-нибудь прояснится, я освобожусь к вечеру.
– ладно, ладно… и Глория ушла.
в три десять Генри натянул шляпу на глаза, обвязал горло шарфом, надел темные очки, он ехал к доктору, стараясь смотреть только прямо перед собой и не привлекать ничьего внимания; к счастью, ему это вполне удалось.
в приемной у доктора все посетители читали прессу – «Лайф», «Лук», «Ньюсуик» и т. д. стульев и диванов едва хватало, стояла невыносимая жара, слышался шорох переворачиваемых страниц. Генри уткнулся в свой журнал и старался не привлекать к себе внимания, минут пятнадцать – двадцать все шло нормально, но потом маленькая девочка, игравшая с воздушным шариком, оказалась совсем рядом, шарик отскочил от башмака Генри, девочка подбежала, подхватила шарик и посмотрела на странного дядю, затем она бросилась к своей матери – уродине с ушами как блинчики и крошечными паучьими глазенками.
– ма-ма-а! – заголосила девчонка. – а что у этого дяди с лицом?
мама сказала:
– Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш!
– но оно все желтое и в больших лиловых пятнах!
– Мэри Энн, я сказала тебе, замолчи! прекрати свою беготню и сядь рядом со мной! слышишь, немедленно сядь!
– ну, мамочка! – захныкала девчонка, но села рядом.
она сидела, шмыгала носом и глазела на Генри, вскоре их вызвали к доктору, пациенты заходили и выходили из кабинета, наконец вызвали и Генри.
– мистер Беккет, как себя чувствуете? – спросил доктор, что-то записывая.
– посмотрите на меня и увидите.
доктор поднял голову и вскрикнул:
– господи боже мой!
– вот так примерно и чувствую, – сказал мистер Беккет.
– я никогда не видел ничего подобного! Пожалуйста, разденьтесь и садитесь за стол, когда это впервые случилось?
– сегодня утром, когда я проснулся.
– как вы себя чувствуете?
– как будто меня вымазали говном, которое не стирается.
– я имею в виду – физически.
– до того как посмотрел в зеркало – превосходно.
доктор замерил давление.
– давление в норме.
– ладно, док, давайте отбросим эти формальности и перейдем к делу, вы не знаете, что со мной, так?
– не знаю, никогда не видел ничего подобного.
– у вас какое-то произношение странное, откуда вы?
– из Австрии.
– ну-с, профессор из Австрии, и что вы намерены со мной делать?
– не знаю, возможно, вас нужно показать дерматологу, госпитализировать, сделать анализы…
– не сомневаюсь, что мной там заинтересуются, но это не пройдет.
– что не пройдет?
– то, что на мне. я чувствую всем нутром, что это уже никогда не пройдет.
доктор решил послушать его сердце, но Генри отвел стетоскоп и стал одеваться.
– не торопитесь с выводами, мистер Беккет, пожалуйста!
но Генри не слушал, он ушел, оставив и шляпу, и шарф, и темные очки, вернувшись домой, взял свое охотничье ружье и все боеприпасы, которых хватило бы перестрелять целый батальон, затем сел в машину и отыскал съезд с автострады, который вел к высокому холму, с этого холма открывался вид на всю окрестность и особенно хорошо просматривался поворот автострады, на котором все машины значительно сбавляли скорость, почему Беккет облюбовал именно этот холм, он и сам не знал, оставив машину внизу, Генри взобрался на самую вершину холма, обтер пыль с оптического прицела, заслал патрон в патронник, снял с предохранителя и залег.
сначала у него ничего не получалось, пули ложились мимо цели, потом он сообразил, что не учитывает скорость движения машины, и стал спускать курок чуть раньше, и хотя автомобили двигались примерно с одной скоростью, он интуитивно менял поправку на скорость для каждой машины, с первым попаданием получилась странная штука: пуля угодила водителю в лоб и Генри показалось, что мужчина посмотрел прямо на него, будто знал, где он залег; затем автомобиль перевернулся, врезался в ограждение и снова встал на колеса – и туг Генри выстрелил в следующую машину, которую вела женщина, попал в двигатель, и машина загорелась, но женщина продолжала сидеть за рулем, орать и махать руками. Генри не хотел видеть, как она сгорит заживо, и пристрелил ее. движение остановилось, люди стали выскакивать из своих автомобилей и разбегаться, он решил больше не стрелять в женщин – неприятные ощущения, – да и в детей тоже, а этот доктор из Австрии, зачем он не остался у себя в Австрии? что, там нет больных?
Генри успел уложить четверых или даже пятерых, перед тем как внизу сообразили, откуда ведется огонь, подъехали патрульные машины и кареты «скорой помощи», копы перекрыли автостраду. Генри дал медикам погрузить трупы и раненых, он не стрелял в медработников, он охотился за копами и подстрелил одного, настоящего борова завалил, ощущение времени пропало, стемнело. Генри чувствовал, что они приближаются, он не стал дожидаться их на одном месте, а выдвинулся навстречу, на левом фланге он устроил засаду, в которую угодили два копа, но огонь справа заставил его отступить, возвращаться на старую позицию было неразумно, он попытался прорваться еще раз, но его встретили плотным огнем, пришлось медленно отползать на вершину холма, прикрываясь чем возможно, он слышал их переговоры, проклятия в его сторону, их было очень много, он прекратил стрелять и затаился, вскоре он разглядел за кустами ногу, прицелился чуть выше, где, по его расчетам, должно было начинаться тело, – и спустил курок, раздался крик. Генри продолжил отступление на вершину, стало совсем темно. Глория его бросит, если бы с ней судьба сыграла такую красочную шутку, он бы ее бросил; разве можно с желтой в лиловую крапинку девицей заявиться… ну, скажем, на концерт Брамса?
в конце концов копы оттеснили его к вершине, где он залег за камнями, дальше копы идти не решались, на вершине не было кустов, чтобы укрываться, а всем им хотелось вернуться домой живыми, и он решил, что сможет продержаться довольно долго, они закидали вершину осветительными ракетами, несколько ракет Генри отстрелил, но их было слишком много, полицейские приближались, стреляли, не давали ему головы поднять, смыкали кольцо… черт, вот блядство, ладно.
одна ракета вспыхнула совсем близко – так, что в ее свете он увидел свои руки, сжимающие ружье… он присмотрелся внимательнее – его руки были БЕЛЫМИ.
БЕЛЫЕ!
все прошло!
он снова стал БЕЛЫМ, БЕЛЫМ, БЕЛЫМ!
– эй! – заорал он. – я сдаюсь! сдаюсь! все!
Генри разорвал на себе майку и осмотрел грудь – БЕЛАЯ, он стянул остатки майки, намотал на дуло ружья и стал махать, стрельба прекратилась, нелепый, безумный сон закончился, человек в горошек исчез, клоун испарился, что за шутка, вот же дерьмо, да было ли это все на самом деле? этого не могло случиться! возможно, все это плод его воображения, или же это было наяву? а Хиросима была? и вообще, реальность существует?
он выбросил ружье, швырнул со всей силы, затем стал медленно приближаться; руки у него были, подняты над головой, он кричал:
– я выхожу! сдаюсь! сдаюсь! я сдаюсь!