Страница 20 из 51
– ты говоришь как проповедник.
– бери еще пива.
– для тебя у меня тоже есть пизда.
– почем? полтинник?
– нет, немного побольше, другой класс…
– спасибо, без надобности.
– да, похоже, тебе сейчас не до этого.
– это точно.
мы оба принялись за пиво, он лихо высосал бутылку и подскочил.
– смотри, я всегда ношу с собой бритвочку, вот здесь, за поясом, почти у всех бродяг проблемы с бритьем, только не у меня, я все просчитываю, когда выхожу на дорогу, надеваю две пары штанов, видишь? а когда прибываю в новый город, я верхнюю пару снимаю, бреюсь, моюсь, надеваю белую рубашку, повязываю галстук, надраиваю ботинки, в ближайшей скупке подбираю подходящий к штанам пиджак и через пару дней уже сижу в какой-нибудь конторе среди этих говнюков в белых воротничках, и никто из них не подозревает, что я только что спрыгнул с товарного поезда, но я не могу долго отсиживать жопу на такой работе, и скоро я уже снова в пути.
я не знал, что мне ему ответить на это, и продолжал молча пить пиво.
– и еще при мне всегда вот этот маленький пестик для колки льда, я ношу его в рукаве, видишь, под штрипкой, чуть выше кисти?
– да, вижу, один мой приятель считает, что пивная открывашка самое надежное оружие.
– твой дружок прав, но, когда меня прихватывают копы, я всегда выбрасываю пестик, вот так, вскидываю руки и ору: «не стреляйте!»
Рыжий продемонстрировал мне свои навыки.
– они ни разу не нашли у меня оружия, не знаю, сколько я выкинул пестиков, бессчетное количество…
– а ты когда-нибудь пускал в дело свой пестик, Рыжий?
он так удивленно посмотрел на меня, что я отмахнулся:
– ладно, забудем.
мы снова занялись каждый своим пивом.
– я всегда читаю твою колонку, когда останавливаюсь на ночлег, и думаю, что ты великий писатель.
– спасибо…
– я тоже пробовал писать, но ничего у меня не вышло, пыжился, пыжился, но так ничего и не вымучил, не приходит.
– а сколько тебе лет?
– двадцать один.
– время еще есть, может, еще и придет.
он посидел немного, видимо, обдумывал перспективу стать писателем, затем полез в задний карман брюк.
– вот что мне дали, чтобы я держал язык за зубами.
он вытащил кожаный бумажник.
– кто?
– я видел, как двое парней замочили третьего, и, чтобы я помалкивал, они мне отдали его бумажник.
– зачем они его грохнули?
– у него был бумажник, а там семь баксов.
– как они его убили?
– камнем, он пил вино, а когда совсем упился, они размозжили ему башку булыжником и забрали бумажник, я все видел.
– а что они с трупом сделали?
– когда поутру поезд остановился заправиться водой, они отнесли его к этому сходу, где скот выгоняют, выбросили в траву и забрались обратно в вагон.
– мгу, – промычал я.
– копы часто находят такие трупы – рваная одежда, испитая физиономия – не подлежит идентификации – еще один неизвестный бродяга, никому это не интересно.
так мы проболтали еще несколько часов – ничего примечательного, потом разговор иссяк, мы замолчали и просто сидели и думали каждый о своем.
наконец Рыжий поднялся.
– ладно, мужик, кажется, мне пора сваливать, хорошая была ночка.
поднялся и я.
– да, действительно, Рыжий.
– ну, еще увидимся, бля.
– как нехуй делать, Рыжий.
возникла пауза, кажется, он колебался, уходить или не уходить.
– до встречи, пацан.
– пока, Буковски.
я видел, как он прошел мимо кустов, свернул к Норманди, в сторону Вермонта, где у него была комнатуха, оплаченная еще дня на три-четыре, наконец его фигура скрылась в темноте, и остался лишь лунный блеск, я закрыл дверь, откупорил последнюю бутылочку пива, выключил свет и завалился в кровать, стянув с себя одежду, я лежал в темноте и представлял себе армию бродяг, блуждающих по путям, выбирающих вагоны и маршрут следования – в поисках лучших городов, лучшего времени, лучшей любви, лучшей удачи, чего-нибудь лучшего, они никогда не найдут этого и никогда не оставят своего поиска.
затем я уснул.
его звали Генри Беккет, и дело было утром понедельника, он только что проснулся и теперь смотрел в окно на женщину в экстремально короткой юбке, «а меня это уже почти не волнует, – подумал Беккет. – и это скверно, женщина должна что-нибудь надеть, иначе с нее будет нечего снять, голое мясо всего лишь голое мясо».
в трусах он отправился в ванную бриться, но когда взглянул в зеркало, то обнаружил, что его лицо стало золотистого цвета, да еще в зеленый горошек. Беккет зажмурился и, снова открыв глаза, выронил помазок, отражение оставалось золотистым в зеленый горошек, стены зашатались. Генри, придерживаясь за раковину, вышел из ванной, кое-как добрался до спальни и рухнул на кровать лицом вниз, его сознание лихорадило, поднялась тошнота, он пролежал без движения минут пять, затем поднялся, вернулся в ванную и встал перед зеркалом: золотистая физиономия в зеленый горошек, ярко-зеленые пятна на ярко-желтой коже.
он покинул ванную и подошел к телефону.
– алло, это Генри Беккет. я не смогу сегодня выйти, я болен, что? ужасное расстройство желудка, просто кошмарное.
он повесил трубку и снова посетил ванную – бесполезно – все без изменений, пустив воду в ванну, он вернулся к телефону и позвонил в поликлинику, сестра сказала, что может записать его на прием в следующую среду.
– послушайте, – закричал он в трубку, – это критический случай! я должен показаться доктору немедленно! вопрос жизни и смерти! я не могу вам сказать, нет, не могу, но, пожалуйста, запишите меня на сегодня! умоляю!
ему назначили на три тридцать.
он разделся и забрался в ванну, теперь выяснилось, что все его тело постигла та же участь – оно стало совершенно все золотистое и в зеленый горошек: и живот, и спина, и мошонка, и пенис, и ничем это не смывалось – ни мылом, ни шампунем. Генри вылез из ванной, вытерся и стал одеваться.
зазвонил телефон, оказалось, Глория – его подружка, они работали вместе.
– Глория, не могу я сказать тебе, что случилось! это так ужасно… да нет, не сифилис, это хуже, ну не могу я тебе объяснить, ты просто не поверишь.
Глория пообещала прийти в свой обеденный перерыв.
– пожалуйста, не надо, детка, иначе я покончу с собой.
– тогда я приду прямо сейчас! – закричала она.
– прошу, умоляю, не надо…
она дала отбой. Генри постоял, таращась на телефон, затем повесил трубку и снова сунулся в ванную – без изменений, тогда он вернулся в спальню и лег на кровать, он лежал и смотрел в потолок, покрытый паутиной трещин, странно, ведь он впервые заметил эти трещины на своем потолке, и выглядели они приветливо, элегантно и даже обаятельно, до его слуха доносился уличный шум: щебет птиц, голоса людей – какая-то женщина уговаривала своего ребенка: «ну, иди быстрее, пожалуйста», и периодически жужжал самолет.
задребезжал дверной звонок. Беккет выскочил в переднюю комнату и, приоткрыв штору, выглянул наружу – это пришла Глория, на ней были белая блузка и голубая летняя юбочка, такой привлекательной он ее давно не видел, рыжеватая блондинка в самом соку, правда, нос слегка толстоват и портит первое впечатление, но со временем и он становится милым. Генри замер, он слышал, как тикает его сердце, словно пусковой механизм бомбы в пустом шкафу; казалось, все его внутренности удалили и осталось одно лишь сердце – гулкая пустота образовалась внутри, огромная пустота.
– я не могу тебя впустить, Глория!
– открой дверь, к чертовой матери, ты, недоумок!
она металась у окна, пытаясь заглянуть сквозь шторы внутрь.
– Глория, ты не понимаешь…
– я сказала, ОТКРОЙ ДВЕРЬ!
– ладно, – закричал он в ответ, – черт с тобой, сейчас!
пот бежал у него с головы, заливая уши, шею, глаза.
Генри подошел к двери и резко отворил ее.
– боже! – вскрикнула Глория, закрывая рот рукой.
– я говорил тебе, пытался остановить, я предупреждал!
Генри отошел в глубь комнаты. Глория прикрыла дверь и последовала за ним.