Наступление

— Вино разлил, идиот! — бросился к бутыли Панов. В этот вечер он проиграл меньше других и поэтому с нетерпением ждал момента, когда можно будет перейти к другому удовольствию — вину.

Встав в дверях, Мато широким жестом указал на бутыль:

— Дарю ее вам, а у меня есть денежки! — И он постучал по карману. — Сегодня ночью буду пить шампанское.

— Стой, не уходи! — угрожающе поднял руку Пройчев.

— Найдите себе более интеллигентных, каких-нибудь академиков, а с такими подонками, как я, вы только компрометируете себя. Да и я лучше поищу другую компанию — на вас свет клином не сошелся. Сколько людей, вроде вас, ждет меня… Впрочем, если завтра у вас появятся денежки, сообщите моему адъютанту, Петко Шопу, может быть, забегу на часок.

— Мато, будь человеком, садись, давай продолжим игру, — уже мягче проговорил Пройчев.

— С вами не интересно, господин фельдфебель. Что вы от меня хотите? — Мато еще более вызывающе ухмыльнулся и взялся за ручку двери.

— Стой! — истерично закричал Гуджев и схватился за пистолет, однако Мато уже хлопнул дверью.

Гуджев, не помня себя, бросился за ним, но в коридоре столкнулся с каким-то солдатом, который резко отдал ему честь и спросил:

— Что прикажете, господин капитан?

— Что тебе здесь надо в такое время? — рявкнул Гуджев, грубо отталкивая его.

— Я ваш связной, господин капитан, — доложил солдат.

— А где ты был до сих пор?

— Вы сами приказали мне быть с хозяйкой на улице.

— Отсюда только что вышел солдат, догони его и доставь ко мне.

Связной отдал честь и повернулся кругом.

… Пройчев, Гуджев и Панов стояли опустив голову.

Панов поднял свою фляжку, отпил несколько глотков, отряхнул край одеяла и с возмущением произнес:

— Этот скот забрал у нас деньги, разлил вино и еще надсмеялся над нами.

— Сами во всем виноваты! Никто нас не заставлял связываться с этим подонком, — примирительно покачал головой Гуджев. — Позавчера помощник командира сделал мне замечание, что мы играем в азартные игры.

— Ну, очень уж важно, что сказал помощник командира! Мы на свои деньги играем! — И Панов снова запрокинул фляжку.

Пройчев присел на корточки около печки и, пытаясь засунуть туда толстое полено, говорил почти про себя:

— Хоть бы раз обыграть его, а потом не стали бы играть с ним никогда! Что он делает с картами, ума не приложу. Слежу за его руками и ничего не могу заметить.

— Он играет двумя картами, одну в рукав прячет, потому так легко и обыгрывает нас. — И опять Панов приложился к фляжке.

В дверь, постучав, вошел связной.

— Господин капитан, он отказывается, не хочет идти. Попытался его силой привести, он начал драться. Ударил меня. — И он почесал покрасневшую скулу.

— Ничего. От нас не уйдет! — угрожающе покачал головой Гуджев. — Ну-ка, убери здесь, — показал он солдату на одеяло.

Через некоторое время стол был убран, а на нем красовалась почти полная бутыль вина.

Вино быстро развязало языки. Они частенько поминали руганью и угрозами Мато. Только в три часа ночи первым вышел Панов, за ним Пройчев. Гуджев, которому страшно хотелось спать, упал на постель и велел Траяну стащить с него сапоги.

— Где будешь спать? — зевая, спросил он солдата.

— Во дворе, господин капитан, только ночь-то уже прошла.

— Хорошо. Не люблю, когда в одной комнате со мной спит еще кто-то. Сейчас выйди и начисти мои сапоги до блеска. Да смотри не мажь гуталином поверх грязи. Как тебя зовут? Все забываю твое имя!..

— Траян Пышов, господин капитан.

— Траян, гляди у меня! Как начистишь сапоги, сложи китель и брюки. Научись ходить на цыпочках, когда я сплю, не то отведаешь березовой каши.

— Слушаюсь, господин капитан, — покорно ответил Траян.

Пока Траян чистил сапоги, Гуджев сильно захрапел, укрывшись с головой двумя солдатскими одеялами.

— Уснул уже, — шепотом проговорил Траян и, ступая на цыпочках, крадучись заглянул в комнату капитана.

Что толкнуло его на дальнейший неразумный поступок, сознавал ли он, что рано или поздно его поймают и он станет предметом насмешек со стороны товарищей?

Нет! Траян, даже когда лгал, что был политзаключенным, верил в это. Оп успокаивал себя прежде всего тем, что сейчас «смутное время». Кто сможет за два-три месяца и даже больше проверить, за что он сидел в тюрьме, с кем он там был? А сам Траян не мог представить никакого документа по той простой причине, что архивы тюрьмы если и не были уничтожены, то находились теперь в чужих руках. Только Матейчо была известна правда о его прошлом, да и он узнал ее совсем случайно от одного уголовника, который сидел с Траяном в одной камере.

Каким бы невероятным и комичным это ни казалось, но Траян, вместо того чтобы снимать и чистить сапоги Гуджева, ловить в темноте Мато, получать от него зуботычины, дремать, как конь, до рассвета только ради того, чтобы раздеть такого картежника и пьяницу, как Гуджев, решил с небольшой долей риска перебраться в теплое и безопасное местечко, куда-нибудь в тыл. Ему хотелось, чтобы к нему относились с почетом и уважением. Инстинкт подсказывал ему, что он сможет устроиться на хорошее местечко и пожить в свое удовольствие.

Более десяти минут Траян стоял у постели Гуджева, внимательно наблюдая за каждым движением капитана во сне. После этого он осторожно вынул все до мелочей из карманов его брюк и кителя и положил в ящик с медикаментами. Затем снял свои сапоги и солдатские брюки, натянул брюки Гуджева, его сапоги, китель и фуражку. В чужой одежде в первый момент ему было как-то неловко, воротник оказался немного широковат, по Траян подтянул вверх ворот шерстяного свитера и заполнил им образовавшуюся пустоту. Просмотрев еще раз карманы своей солдатской одежды, он положил поверх нее вчетверо сложенную записку:

«Господин капитан, не примите мой поступок за шутку с вами. В вашей одежде я должен выполнить важную задачу в тылу врага. Если вернусь живым и здоровым, вы узнаете правду. Смерть фашизму, свобода народу!

Ваш связной Траян».

Он снял с вешалки шинель, наклонился над лампой и погасил огонь. Гуджев закашлялся, зачмокал губами, бормоча что-то несвязное, и повернулся на другой бок, лицом к стене.

Траян на цыпочках вышел из комнаты, надел в коридоре шинель, подпоясался ремнем. На улице в лицо ему ударил ледяной ветер. Он обошел дом, где размещался штаб полка, и пошел по шоссе, ведущему в тыл…

Гитлеровцы начали внезапную атаку на позиции югославского корпуса. Встреченные сильным огнем, после часового боя, они отступили, потеряв много людей и снаряжения.

Майор Леев проснулся за полчаса до объявления тревоги. Завернувшись в овчинную шубу, склонясь над походным столом, он просматривал бумаги, оставленные ему с вечера адъютантом. В соседней комнате еще спал помощник командира Чавдар.

И когда в телефонной трубке послышался басовитый голос, произнесший пароль тревоги, майор закрыл папку с документами и, покашливая, прошел в комнату Чавдара. Разбудил его. Позвонил в три батальона, отдал подробные распоряжения окопаться и быть в состоянии боевой готовности.

В это время капитан Гуджев спал глубоким сном в своей теплой постели. Он не слышал ни быстрых солдатских шагов, ни хриплых голосов, ни ржания коней.

Как всегда, фельдшер Беязов находился на своем посту. На улице уже ждали запряженные санитарные повозки, а шофер машины, весь мокрый, громко ругал испорченный стартер.

На востоке небо было кроваво-красным. Орудийная стрельба стихала.

В подобных случаях у Беязова уже довольно часто возникали ссоры с капитаном Гуджевым. Когда фельдшер посылал за ним, Гуджев сердился, а когда его не звали и он опаздывал, то потом долгое время попрекал Беязова, говоря, что тот нарочно подвел его перед начальством и подчиненными. Поэтому в последнее время заботы такого рода Беязов полностью переложил на связного Гуджева. И в это утро он надеялся, что Траян разбудит его и доложит, что полк поднят по тревоге.