Страница 45 из 56
Потом он подошел к Наташе:
— Ну, здравствуй! Не ранена?
— Нет. Здравствуйте. Вы извините меня… Ослабела малость… Пистолет бы мой найти… Браунинг… Там вон… Думала, не выкручусь. Патроны кончились… — несвязно шептала она.
Приказав разыскать пистолет, Дядя с молчаливой суровой лаской боевого товарища спросил:
— Ты в самом деле не ранена? Кровь на руках.
— Нет, не ранена. Это кровь Тенгиза. Перевязку делала. Я пойду… помогу… Внизу убитые есть. Надо собрать оружие.
— Сами управимся. Сколько же их было?
— Девять. Шли от дороги. Трое правее. Хотели окружить.
Дядя подозвал одного из партизан, приказал ему взять с собой несколько человек, собрать оружие и сосчитать трупы карателей.
Вася обшарил траву вокруг убитого немца и молча подал Наташе сазоновский браунинг.
— Ну беги, — сказал Дядя, — подсоби ребятам…
— Разрешите на минуту задержать Васю? — спросила Наташа, пряча в карман пистолет.
— Василий, подойди…
Наташа положила на плечо Васи руку:
— Спасибо тебе, землячок… И Бока спасли, и меня выручили…
— Пустое! — просто ответил Вася.
Он подмигнул Наташе и побежал вниз по склону.
Отсюда, с вершины холма, было хорошо видно, как один из партизан огромной дубиной калечил оставленные у дороги мотоциклы. Другой, нацепив на себя несколько немецких автоматов, с интересом рассматривал убитую овчарку.
Вася был уже подле него и громко делился впечатлениями. Потом они деловито обыскали офицера, бесцеремонно переваливая его с боку на бок.
— С собаки счет начала. Потом — офицера… — сказала, несколько успокоившись, Наташа.
— Правильно! — Командир отряда посмотрел вниз: — Бока не от дороги ли тащила?
— Вон от того места.
— Откуда же взялась у тебя силенка?! Парень-то здоровенный…
— Чего не сделаешь ради друга!
— Ты права, капитан. Ранен он тяжело?
— Две раны под правой ключицей навылет.
— Плохо его дело?
— Очень… Если срочно вывезти, там могли бы спасти…
45
В лагерь добрались часа за два. Наташа помылась, придела, себя в порядок и, отказавшись от еды, легла спать.
С большим трудом из-за неполадок в рации отряду удалось связаться со штабом фронта и сообщить, что Быстрова найдена, жива и здорова, находится в лагере. Сообщили и о последних событиях, заверили, что на новом, еще не совсем законченном аэродроме опытный пилот сумеет посадить самолет, если его пришлют за Быстровой и тяжело раненным партизаном. Дядя обещал при консультации Быстровой еще раз «пройтись» по взлетной площадке лопатами и трамбовками и расширить посадочную площадь, убрав ближайшей ночью оставшуюся кое-где кустарниковую поросль. Ему ответили, что, как только аэродром будет готов, за Быстровой и тяжело раненным партизаном пришлют самолет, который доставит отряду необходимое радиооборудование.
Наташа проспала до вечера. Узнав о Дядиных переговорах, она почувствовала себя счастливой: она вернется в свой полк! Больше всего радовалась за Тенгиза: вывезенный на Большую землю, он обязательно будет жить! Это ли не счастье?!
После ужина Наташа решила подежурить около раненого: он не приходил в сознание.
… Ночь, объятая тишиной и тревогой, тянулась медленно. Фельдшер подремывал на ящике из-под консервов и поминутно клевал носом.
Среди ночи Тенгиз застонал, заметался и, открыв глаза, непонимающе посмотрел вокруг. В его горле булькала кровь. Захлебываясь ею, он болезненно морщился и выплевывал ее. Наташа обмывала ему лицо, подкладывала под подбородок вату и марлю.
Температура то неудержимо повышалась, то вдруг падала. Пульс исчезал. Приходилось обкладывать раненого наволочками с горячей золой и песком. Потом его опять бросало в жар, и он начинал метаться и стонать.
Только на рассвете Бок несколько успокоился. Он открыл воспаленные глаза. При свете керосинового фонаря «летучая мышь» смотрел на Наташу и, как ей показалось, не узнавал ее. Она низко наклонилась над ним. Тогда он, словно вспомнив, попытался улыбнуться, но тотчас же снова впал в забытье.
Сидя на обрубке дерева у походной кровати, Наташа вспоминала ушедший день, полный тяжелых событий. Она не могла понять, как удалось ей выдержать все испытания. Видения пережитого возникали странным смешением фантастического и реального. То перед ней появлялись пылающий самолет и убитые немцы; то она шла вдоль реки, и река превращалась в слезы матери… И опять немцы. Они скалили зубы, гримасничали, умирали и с лютой злобой грозили кулаками, а некоторые из них показывали языки, с которых падали сгустки крови…
Тряхнув головой, Наташа тихо окликнула фельдшера.
Он проснулся и вопросительно посмотрел на нее.
— У вас нет брома или валерьяновых капель?
— Ему не надо ни того ни другого. Морфия вспрыснуть можно бы, да нет его… Кончился. Камфары тоже нет…
— Я для себя прошу. Нервы пошаливают. Наяву бредить начала.
— Переутомление. Напрасно не спите. Пошли бы погуляли, а потом спать.
— Не засну я сейчас…
— А надо, милая барышня!
Фельдшер неторопливо поднялся и молча накапал в полстакана воды капель сорок валерьянки.
— Доза-то лошадиная? — спросила Наташа.
— Слоновая! Вас иначе не возьмешь… По личному опыту знаю. Идите, подышите свежим воздухом. Рассвело совсем.
Наташа посмотрела на неподвижного, тяжело дышащего Бока:
— А вдруг он что-нибудь…
— Я же тут.
— Вы опять задремлете… Я здесь побуду…
Когда взошло солнце, в палатку заглянул Вася и, справившись о состоянии раненого, предложил Наташе пойти на реку искупаться.
Она согласилась. Хотелось освежиться и успокоиться.
Дорогой поинтересовалась, куда отправился Дядя.
— На свидание ушел. В Афанасьевский лес.
— К кому?
— Утром Козьма Потапович с делегатами от колхозов прибудет туда.
… Река выглядела сонной. Кое-где над зеркальной гладью курился легкий пар и, медленно клубясь, шел против течения.
В воздухе, пропитанном запахами воды и леса, носились песни и щебет проснувшихся птиц.
Когда Вася с разбегу бросился в воду, Наташе почудилось, что вся округа колыхнулась и пришла в движение.
Мальчик плыл «по-собачьи» и, шаловливо раздувая щеки, пускал фонтанчики воды.
— Холодно? — спросила Наташа, потуже закалывая прическу.
— Для меня ничего, сойдет… Лезь и ты…
Он встал на дно, откинул со лба мокрые вихры:
— Если плавать не умеешь, так здесь не глубоко. Видишь, стою…
Наташа ничего не ответила и бросилась в воду.
46
Дядя вернулся во второй половине, дня и сразу же заторопил Быстрову:
— Идем-ка! Дела заварились! Темп ураганный. Могут выслать самолет. Ждут твоего заключения о возможности приземления, посмотришь наш аэродром. Работу почти кончили. Весь вечер и всю ночь работали. Должен срочно сообщить твое заключение. Кстати, покажешь, где нам «Т» выкладывать. Самолет вышлют к двадцати четырем, если его можно принять.
— Костры зажжете?
— Нет, покультурней — электричество. Карманные фонарики вкопаем! — пояснил Дядя.
Ровное поле в двух километрах от лагеря, хорошо расчищенное и гладкое, по мнению летчицы, было вполне пригодно для посадки По-2, но скоростные или тяжелые самолеты должны были садиться с чрезвычайной осторожностью — земля, несмотря на сухую погоду, не могла заменить бетонной дорожки.
— Рискнуть можно, — высказала Наташа свое впечатление об аэродроме.
Дядя обрадовался. Отметив вешками место посадочного знака, он вновь заторопил Наташу — теперь уже обратно в лагерь.
— Благодать! Погода летная, — говорил он дорогой.
— Для нас всякая погода летная!
— Ишь какие, семи пядей во лбу! — шутливо съязвил Дядя. — Сейчас сообщим туда, заправимся малость, а потом делами займемся. Воспользуюсь оказией и кое-что перешлю с тобой. В штабе фронта на словах поподробней информируешь о том, что я тебе расскажу. Тебя будут встречать. Там же и мешок вручишь…