Страница 28 из 56
Поезд тронулся.
— До свидания! — прошептала она.
— До свидания, радость моя.
Неотрывно глядя на дорогого ей человека, Наташа хотела навсегда запечатлеть в памяти его образ.
Слезы покатились сами собой, теплые и обильные. Она не стеснялась их и, плача, глядела и глядела на Сазонова, и видела в его счастливом и одновременно грустном, но ободряющем взгляде большую муку и большую любовь.
Поезд набирал скорость. Сазонов исчез в суетливой толпе на перроне. Остались только воспоминания и подарок. Вот он. От кобуры пахнет кожей, чуть-чуть духами и табаком…
Батуми остался позади. Ушла в прошлое тихая, мирная жизнь в ласковой семье Бокерия. Вспомнились слова Надежды Семеновны о том, что человеку приходится против воли терять близких сердцу людей, которые обязательно уходят куда-то и многие из них постепенно забываются…
Наташа задумалась. И в ее жизни немало друзей приходило и обязательно уходило… Привязанность и привычка к ним, желание долго общаться с кем-то всегда обрывались обстоятельствами, которые помимо ее воли и желания диктовали свои собственные условия — такие, что с ними нельзя было бороться. И люди с удивительной, почти с размеренной последовательностью сменяли одни других. Воспоминания о них наслаивались друг на друга, причем самые старые становились менее памятными, менее близкими и за туманом памяти меркли и таяли, начинали забываться.
Давно ли, кажется, Надежда Семеновна и Варя заполняли Наташину жизнь, а сейчас их заслонили Кето, Тамара, Отар Ираклиевич, Ксения Афанасьевна, Петре и снова Сазонов… Сейчас его образ затмил всех.
За окном расстилалось море. Железная дорога проходила по самому берегу. А вон там — шоссе, по которому Наташа сегодня ехала с Кето и Тамарой из Реви в Батуми…
Наташа неподвижно стояла у окна вагона наедине со своими мыслями. Заходить в купе не хотелось. Ей было не по себе: в груди — ликующее сердце, в мыслях — суровая неизвестность в будущем.
«Скорей… Скорей к своим, в полк!»
Наташа любила его, как родной дом, гордилась им, привыкла к нему и не мыслила потерять его.
«Война…»
Вспомнилась мать. Захотелось упасть в ее объятия и забыть обо всем…
Долго простояла Наташа у открытого окна, безотчетно наблюдая сутолочную жизнь станций, где останавливался поезд, и шум, ругань и беготня по перрону казались ей театральным представлением.
Вечерний холодок несколько успокоил ее. Она зашла в купе. Ее соседи давно спали. Сбросив туфли, не раздеваясь, она легла поверх разостланной на нижней полке постели и заснула.
На рассвете ее разбудила проводница:
— Через десять минут прибываем…
Наташа села на постели, поджав под себя замерзшие ноги.
В купе никого не было.
Бледный пасмурный рассвет заглядывал неверным светом в чуть запотевшее окно. Наташа протерла стекло куском газеты. Мимо пробегала мелкая поросль, тянулись провода, и в размеренном чередовании мелькали телеграфные столбы. Деревья и кустарники очень походили на ольху и орешник-лещину. Тускло поблескивали поросшие осокой болотца, окутанные лохмами застоявшегося тумана. Рассветная сырость проникала в вагон.
Широкая унылая низменность, пропитанная дождем, напоминала Наташе русский пейзаж. Серые тучи закрывали горизонт, на котором в ясную погоду хорошо был виден Главный Кавказский хребет.
Кое-где среди густой зелени проглядывали красные и серые крыши домиков.
Поезд тихо и незаметно подошел к перрону вокзала. Носильщик проводил Наташу до автобуса, и уже через минуту она ехала по утренним улицам знакомого города…
33
Прежде чем явиться к начальству, Наташа заглянула на городскую квартиру доктора Бокерия.
Шакро Отарович, только что сменившийся с дежурства, пил чай и просматривал газеты, когда к нему постучала Быстрова.
Увидев ее на пороге с большим пакетом в руках, он вскочил и радостно устремился навстречу.
— Гамарджвеба, чемо экимо! [3]- по-грузински приветствовала его Наташа. Голос ее звучал бодро и весело.
— Наталья Герасимовна! Здравствуйте! — Доктор освободил ее от тяжелой посылки, усадил в кресло.
— Рогора карт? Рогор арис тквени сакме, чемо экимо? [4] — снова заговорила Наташа. Она полной грудью набрала воздух, чтобы еще что-то сказать, но запнулась и весело рассмеялась: — Ой, кажется, все… Знала больше, да забыла! Кето зря меня учила.
Доктор с чувством глубокого удовлетворения смотрел на свою бывшую пациентку — бодрую и здоровую.
— Еле-еле подняла вашу посылку по лестнице, — продолжала Наташа. — Это вам из дому…
— Спасибо! Большое спасибо! Как там мои?
— Все здоровы, все в порядке… Уж очень там хорошо! Но вас я должна поругать…
— За что? — спросил Шакро Отарович, ожидая какой-нибудь шутки.
— Почему так редко пишете родителям и Тамаре?
Шакро Отарович виновато улыбнулся?
— Очень занят, Наташа…
— Это не оправдание. — Порывшись в полевой сумке, она достала несколько писем. — Нате, получайте! От отца и матери, от Кето и Тамары… Читайте, перечитывайте, я потом приду, расскажу обо всем подробно. Сейчас мне пора. Забегу на минутку в госпиталь — и в часть, надо доложить командиру полка.
— В госпиталь не спешите. Ваших подруг там нет. Надежда Семеновна недавно уехала долечиваться на родину, в Уфу. Варя Овчинникова демобилизовалась и тоже уехала домой, в Ярославль.
Наташа задумалась. Ей стало грустно: вот и с этими хорошими людьми рассталась она надолго, вероятно, навсегда.
— Ну что ж, — негромко сказала она. — Раз так, поеду прямо в полк…
Полковник Смирнов выслушал ее и сразу же засыпал вопросами:
— Как? Молодцом? Поправилась? Как нога? В порядке? Летать сможешь?
— Разрешите завтра проверить себя, потренироваться?
— Отлично! Ты что же, малость раньше срока вернулась?
— Поправилась, чего же высиживать…
— Одобряю. Но учти — сначала пойдешь с кем-нибудь на Як-7. Проверишь себя. Перерыв-то изрядный.
Смирнов коротко рассказал Наташе о делах полка и дивизии, сообщил о предстоящем перебазировании дивизии на север — в район Курска.
Наташа подумала о Сазонове, о неминуемой долгой разлуке… Но тут же память воскресила иную картину.
— Это же к востоку от моей деревни! — И опять болью отозвались беспокойство и тоска о родных.
Смирнов заметил это и, чтобы отвлечь Наташу от невеселых мыслей, спросил:
— Хватит дней десять на тренировку?
— Постараюсь, товарищ полковник… Боюсь, как бы на переподготовку не послали…
— От тебя зависит — старайся! Время есть…
Командир поднялся, развернул на столе карту, показал Наташе район будущего расположения дивизии:
— Сюда пойдем. Здешний комфорт придется забыть. Там немцы ни кола ни двора не оставили. В палатках, шалашах да землянках будем жить.
— Разве нам привыкать?!
Прощаясь, Быстрова сказала:
— У меня посылка для вас. Разрешите занести? — Не дожидаясь ответа, вышла из комнаты и сейчас же вернулась с ящиком в руках:
— Пионеры села, где я отдыхала, просили передать. Принесли, когда я уже сидела в машине.
— Пионеры? — удивился Смирнов. — Ты не уходи, вместе посмотрим, что там такое…
Полковник поставил ящик на подоконник, вытащил из кармана перочинный нож, перерезал бечевку, без особого труда снял фанерную крышку и с нескрываемым любопытством заглянул внутрь.
Сверху лежало несколько совершенно свежих лимонов, зелено-желтых, ароматных, и десятка три мандаринов. Разложив их на подоконнике, Смирнов вытащил две пары шерстяных носков, пачку табаку, несколько чурчхел и бутылку коньяку. Бутылку он для чего-то встряхнул и, посмотрев на свет, подмигнул Наташе:
— Придется отметить твой приезд. Я загляну к тебе сегодня вечером со Станицыным и Мегрелишвили. Пустим в расход бутылочку. Согласна?
— Милости прошу!..
3
Здравствуйте, мой доктор!
4
Как поживаете? Как ваши дела, мой доктор!