Сон павлина

Воссоздавая человека, я думал, что изучил его досконально, но оказывается, я воссоздал только оболочку, не постигнув ее глубинных процессов, порождающих те диковинные свойства, одно из которых мы с вами сейчас наблюдали.

– Создал, – насмешливо хмыкнул Александр Сергеевич. – Папочка нашелся.

– Нет, друзья, шутки в сторону, – Валерий продолжил серьезный тон разговора. – Это же здорово – влияние силы мысли на материю на расстоянии. В итоге какое влияние мы имеем? С одной стороны – влияние мысли на расстоянии на одушевленные предметы, то есть – гипноз; с другой стороны – на неодушевленные, то есть телекинез. Гипноз подчиняет биологическую живую материю, заставляет выполнять ее чужую волю.

И второй момент: проведем аналогию, влияние мысли, то есть какого-то поля человека на неживую материю. А в итоге – то же самое, подчинение. С предметами мысль манипулирует так же, как и с одушевленным веществом. Мысль способна перемещать вещи с места на место, заставлять летать их по воздуху, прыгать по столу. И точно так же она способна заставить двигаться на расстоянии человека, производя с ним еще большее число более сложных манипуляций, чем с неодушевленными предметами. Но во влиянии есть существенная разница.

– И какая же? – пожал плечами журналист. – Я ее не вижу.

– При воздействии на человека, прежде чем подчинить его своей воле, – продолжил ученый, – гипнотизер отключает его сознание. Только после этого испытуемый превращается в управляемого робота. Здесь имеет место первоначальное влияние на психику и потом уже – на материю. Не скрывается ли в этом идея: овладение мыслью как главной движущей силой, способной работать самостоятельно. Мысль может сама на расстоянии создавать то, что желает интеллект. И поэтому она способна поднимать в воздух предметы и перемещать их.

Но это пока зачатки способностей мысли работать без посредства нашего тела. А ведь она, при более высокой ее организации, в состоянии и без участия наших рук и тела разлагать камни на составные атомы и расщеплять ядра атомов, высвобождая колоссальную энергию. Мысль сможет идти и от обратного, то есть созидать материю, сочетая и складывая атомы в определенном порядке.

– Ты хочешь сказать, что не потребуются промежуточные производства?

Беседу поддерживал только журналист. Все прочие занимались каждый своим: тетушка шепталась с Клео, Пушкин листал журнал, Ломоносов жевал кусок пирога, Бруно крутил в руках будильник.

– Да, – кивнул Валерий, – зная, из каких атомов состоит предмет, в какой последовательности они соединяются, можно их объединять в единое целое одной только мыслью. Но для этого требуется сверхвысокая организация человека и неимоверно огромные знания.

Однако влияние мысли в роли гипноза и телекинеза на другого человека и предметы – это и есть проявление в зачаточной форме того ее могущества, которым она будет обладать в будущем. Но чтобы «работать» только с помощью мысли, необходимо быть сверхдобрыми, сверхгуманными, потому что мысль обязана созидать, а не разрушать; помогать, но не мстить; облагораживать, но не унижать; возвышать, но не порабощать.

– Ну вот, целую лекцию прочел, – добродушно проворчала тетушка Лида. – Люди-то голодные, а на пустой желудок разве что поймешь.

– Прошу всех к столу, – объявил Ломоносов. – Ужин сегодня удался на славу. Пробуйте, да не забывайте повара хвалить. Валерий Сергеевич кормит вас знаниями, а я более простой пищей.

Домой Павел возвращался около полуночи. Перед уходом Валерий самолично надел ему на глаза очки и напомнил:

– Теперь не забывай про них.

– Что уж так сразу и надевать, – заупрямился журналист. – Дай время привыкнуть.

– У нас времени не осталось, – Павел хлопнул его по плечу и напутствовал: – Иди и смотри в оба.

Ночь выдалась тихая, звездная. Журналист неторопливо шагал по знакомым улицам, раздумывая о необычных способностях Джордано и совсем не чувствуя опасности. Всё казалось, как прежде, консервативная психология упорно не желала быть бдительной среди полного спокойствия и тишины. Поэтому выстрел, грянувший из-за ствола дерева, показался неожиданным и странным.

Павел почувствовал, как обожгло левую руку. Боль отрезвила. Он метнулся за ближайшее дерево и увидел, как к нему с разных сторон бегут люди.

Вспомнив о сигаретах, он сунул здоровую руку в карман и нажал одну из них. В следующий момент нападавшие, как подкошенные, рухнули наземь, не добежав до него всего нескольких метров. Сигарета позволила ему, оставив преследователей на месте покушения, благополучно добраться до дома и вызвать врача. После перевязки он позвонил другу и с некоторой гордостью сообщил:

– На меня только что было сделано нападение.

– Что ты говоришь! – в голосе Валерия послышалась обеспокоенность.

– Спасла твоя сигарета.

– Я точно предчувствовал. Интуиция работает. Не попросить ли мне майора Елина, чтобы он и к тебе приставил охрану?

– Не стоит. Не такой уж я ценный человек. Да и что я знаю, кроме того, что опыт удался? Я же ни в чертежах, ни в биологии, ни в медицине не разбираюсь. – Павел нарочито выразительно сообщал по телефону о своей полной неосведомленности в области науки из расчета, что телефонный разговор, как обычно, подслушивают, и таким образом он передавал своим врагам, что от него пользы будет еще меньше, чем от Анатолия. – Я могу рассказать биографию Лермонтова и Толстого, – продолжал он насмешливо, – и сказать, чем отличается произведение Гюго от Стендаля, но чем отличается чертеж стиральной машины от чертежа парового котла, убей меня, не соображу.

Предположение Павла оказалось верным. Не видя противника, он сумел убедить его, что охота за ним не стоит выеденного яйца. От него отстали.

Глава 7

Павел лежал на диване, задумчиво уставившись в потолок. Перевязанная рука покоилась на груди. Мысли его были далеко от дома, точнее – в мастерской друга.

«Почему же люди, созданные «Син-ген», получились совершенно другого качества? – размышлял он. – Ведь походят, как две капли воды, на тех, что были запрограммированы, а характеры, поступки, способности не те, которые бы хотелось иметь. В чем же дело?»

Внезапно в потолке обозначился огромный черный глаз с диаметром зрачка около метра и уставился на журналиста, не мигая. У Павла даже дыхание перехватило от испуга. Глаз покосился по сторонам, как бы оглядывая комнату и вновь сосредоточился на лежащем, внимательно рассматривая его, словно изучая.

Павел думал, что он один наблюдает это непонятное и поэтому ужасное зрелище, но трезвый голос Константина привел его в чувство.

– Это что еще за невидаль? – проворчал кактус с окна. – Неужели теперь железобетонные плиты делают с глазами? – Несколько секунд помолчал, пока глаз в упор смотрел на него, потом спросил: – Паша, а может, это сосед в своем полу дыру сделал, чтобы за нами шпионить? Ну-ка, поддай ему шваброй.

После такого «дружелюбного» пожелания глаз исчез, потолок вновь сделался белым, чистым, даже известка с него не осыпалась.

– Мерещится, что ли? – задал резонный вопрос Павел.

– Тебе, конечно, может мерещиться что угодно, ты раненый, – согласился кактус. – Но у меня голова ясная, и уж если я вижу, значит, так оно и есть.

Не успел он договорить, как из прихожей выплыл синий старый плащ журналиста, объемный, как будто облегающий фигуру невидимки, снизу до верху застегнутый на все пуговицы. Покачиваясь, он проплыл по комнате и остановился у окна.

– Ну вот, то тапочки гуляют, то глаз косится. А этот и вообще обнаглел: шастает по комнате в присутствии хозяина, – изрек Константин и обратился к плащу: – Отойди, ты мне свет от люстры загораживаешь.

Плащ, как ни странно, отодвинулся так, чтобы лучи от лампы падали на растение, после чего, как бы лаская, погладил его рукавом по макушке, на что Константин заворчал:

– Не тронь, всю прическу собьёшь, а она у меня самая модная. Сейчас все панки с такими колючками ходят.