Джампер. История Гриффина

– Мы остановимся в «Бест Вестерн Свисс коттедж», но я понятия не имею, где это.

– Видимо, рядом со станцией «Свисс коттедж». Это район в Кэмдене. Недалеко от «Риджентс-парк». Я зайду за тобой днем в воскресенье.

– Ла-а-адно. По-моему, у нас куплены билеты в театр, так что не откладывай на поздний вечер, – сказала она. Затем сняла одну из своих митенок и согнула мизинец крючком, обхватив им мой, крепко тряхнула и отпустила со словами: – Давай бум.

– Чего?

– Кулак сожми!

Я сделал, как она сказала, и она стукнула своим кулаком по моему, сказав:

– Бум.

– Ты больная!

Она утвердительно тряхнула головой:

– Ага.

В Пхукете потрясающая вода, чудесных оттенков голубого и зеленого, спокойная, но постоянно в движении. Первые наброски я сделал на острове Ко Бон, перемещаясь с подветренной стороны. Работал я цветными карандашами, которыми пользовался редко, но мне претила мысль о переходе от глубокой воды к отмели, выполненном одним грифелем.

Затем я приступил к Темзе, но в городе оказалось скучно – ряд за рядом стоят дома с окнами на воду. Я вернулся в Оксфорд и шмыгал между туристами, пока не нашел славное местечко возле моста Магдалены, где стал рисовать людей, проплывавших на плоскодонках под арочными сводами.

Подумал, не прыгнуть ли в Оахаку, но это причинило бы слишком много боли. Так что решил провести немного времени на детском пляже в Ла Холлье, рисуя морских львов, выбирающихся на песок из воды, или волны, разбивающиеся о волнорез.

День был серый, мрачный, и океан – точно такой же. Графитовый карандаш отлично подошел для такой воды. Монохром.

Перед тем как удалиться, я вошел в будку телефона-автомата и позвонил в окружное отделение ФБР Сан-Диего.

– Мне бы хотелось поговорить с тем, кто занимается делом об убийстве 16 марта шести агентов миграционной службы.

Женщина, снявшая трубку, спросила:

– А как вас зовут?

– Гриффин О'Коннер. На прошлой неделе я присылал кое-какую информацию. По почте.

– Вот как. Минутку, пожалуйста.

Я слушал музыку режима ожидания в течение двадцати секунд. И уже собрался повесить трубку, когда послышался мужской голос. Фоновый шум был уже другим.

– Алло! Гриффин О'Коннер!

– Да.

– А, хорошо. Я специальный агент Проктор. Одну секунду – мне переадресовали вызов на сотовый.

Шум на заднем плане стал тише.

– Так, теперь получше будет слышно. Ты где?

– Я уверен, ваше отделение уже сообщило вам номер телефона и местоположение автомата.

Некоторое время Проктор молчал, затем усмехнулся.

– Ну да. Я получил твое письмо. Очень было интересно.

– Это дало какие-то результаты?

– Возможно. Но вызвало массу вопросов. Например, что заставляет тебя думать, будто этот Кемп замешан в убийстве на ранчо Сэма Коултона?

Я раздумывал, что ему сказать, а что оставить при себе. Всю ли выложить правду или только большую часть. Те люди, которым правда могла навредить, были уже мертвы.

Но может, она навредит тем, кому я желаю смерти?

– Кемп разговаривал со мной оттуда. По телефону. Он велел прибыть на ранчо, сказал, что иначе убьет Сэма и Консуэло. Я испугался, поэтому позвонил в миграционную службу и вызвал шерифа. Да, – добавил я резко, – я наврал миграционке, что там толпа нелегалов, но я рассчитывал, что чем больше народу тем меньше шанс, что кого-нибудь… – Я сделал глубокий вдох. – …И поэтому соврал.

– И этот Кемп был в ту ночь, когда убили твоих родителей?

– Точно.

– Где связь, Гриффин? Что ему надо?

– Меня. Я и есть связующее звено. Он за мной охотится, хочет убить.

– Почему? Он мог прикончить тебя в доме твоих родителей, верно?

– Он пытался, но я сбежал. У меня остались шрамы.

– И снова спрашиваю: почему? Каков мотив? Я покачал головой. Я и сам не знал, почему, но все это как-то было связано с прыжками.

– Не знаю.

Почти правда.

Проктор продолжал:

– А что с Сэмом и Консуэло? Они дружили с твоей – семьей? Дело в том, что я не могу найти этому никаких подтверждений.

– Нет. Они нашли меня в пустыне после того, как я сбежал. Я был ранен, и они заботились обо мне, пока я не выкарабкался. Потом я уехал жить к племяннице Консуэло в Мехико, в Оахаку. Ее дом взорвали две недели назад. – Я остановился. – Вы ведь знали это, правда?

Проктор выдохнул.

– Да. Знал. Это легко было сделать – дом племянницы и все такое, только вот тел не нашли.

– Они промахнулись. Но мы были близко.

– Ты разве был там? В тот день не было звонков на ранчо.

– А, понятно, у вас есть записи телефонных звонков… Мой звонок был из автомата в Эль-Сентро. – Я сказал полуправду. – Алехандра чуть не умерла во время взрыва.

– Это племянница?

– Да. Алехандра Лосада.

– Где она сейчас?

– Скрывается. – Я нахмурился. – Вы даже не предложили мне приехать к вам поговорить! Уже выслали кого-то, да?

Проктор запнулся, потом сказал:

– Это для твоего же…

Я повесил трубку. На Коуст-булевар, позади других припаркованных автомобилей остановились две черно-белые машины УСОПа, из них как раз выходили четверо полицейских.

Я спустился по лестнице мимо огороженной смотровой площадки, пробился между туристами и направился к волнорезу. Было холодно и ветрено, и всего пара человек отважились терпеть всплески холодной воды, регулярно окатывавшей перила.

Полицейские шли следом, но они не торопились. В конце концов, это был тупик. Я дошел до конца, взялся рукой за перила и перепрыгнул. Где-то внизу, фугах в двенадцати, прибой бился о камни, и я услышал позади себя чей-то крик, а спустя мгновения уже дрожал в своей Норе.

Как ни странно, «Бест Вестерн Свисс коттедж» оказался у «Свисс коттедж-стейшн» на Юбилейной линии, всего на милю севернее зоопарка.

Я поймал Эвэ за полчаса до того, как ее группа отправилась ужинать и смотреть постановку «Кандида». Позвонил из фойе.

– Как наша мизинцевая сделка? Все в силе?

– Гриффин?! Ха! Я же говорила, что у нас будет свидание, а мне все твердят, что ты меня просто развел. Ты выполнил свою часть уговора?

– Решать тебе. Я оставил тебе сверток у портье перед тем как звонить.

Она охнула.

– Ты что, тут? В отеле?

– Да, зашел на минутку. Сейчас отправлюсь за пакистанской едой в Вест-Энд. Нормально, если в десять встретимся?

– Да, но мне придется привести с собой сопровождающего. – Она сообщила об этом, словно о смертельном недуге, что-то вроде «знаешь, у меня лейкемия».

– Ну что ж, это разумно. Вряд ли тебя отпустили бы одну с незнакомцем. Что бы они твоим родителям сказали? «Мы позволили ей пойти погулять с чужим мальчиком, и она не вернулась. Приносим свои извинения».

Она засмеялась.

– Я могу спуститься – мы на третьем, ой, на втором, да? Нулевой, первый, второй?

– А переодеваться к ужину тебе не нужно?

– Ну, подожди. Нас заставляют расфуфыриваться, кто-то же должен это увидеть. Мне вообще это не свойственно. Но мама купила мне специально для этой поездки платье.

Я улыбнулся.

– Тогда ладно. Подожду внизу.

Вся группа, все пятнадцать человек, скатились вниз по лестнице и спустились на лифтах. Эвэ облачилась в свое гигантское черное пальто, но не стала его застегивать и широко распахнула полы, чтобы я смог увидеть черное бархатное платье с квадратным вырезом, более-менее обтягивающее фигуру. Мне пришлось выслушать с дюжину разных приветствий и имен, пока я всячески старался не пялиться на Эвэ. Она была – о боже! – более взрослой,чем мне поначалу показалось. На ней были сейчас все те же очки, но рыжие волосы собраны и подняты вверх.

Я старался быть вежливым с взрослыми и отвешивал комплименты женщинам, так что представительницы разных возрастов услышали от меня восторги относительно их нарядов. В последнюю секунду учительница Эвэ, мадам Брескин, сказала:

– Ужин заказан на пятнадцать человек, но я не удивлюсь, если им удастся втиснуть еще одного.