Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 51



Я указал на собственную руку. Он щурился, пока не увидел нужную запись.

— На три? Вы точны.

Я взглянул на настенные часы за его спиной, окруженные густо налепленными буклетами и открытками. Без двух минут три. Я немного разозлился, что мой ранний приход округлили до ближайшего часа, но промолчал.

— Вам наверх. — Старый хиппи указал в глубину магазина. — Кроме Билла, там больше никого нет.

— Спасибо, товарищ, — произнес я, и старый хиппи улыбнулся в ответ.

Я поднялся по покрытой ковром скрипучей лестнице в адскую жару пропахшего потом и переживаниями второго этажа. В темный узкий коридор выходило три двери, Билл оказался за второй. Я открыл ее пошире, осматривая звукопоглощающее покрытие на стенах, старые деревянные стулья, о которые, похоже, точили когти маленькие тигры, и седоватого мужчину.

Он был ужасно похож на Джорджа Клуни.

— Hola[2]. Я — Джеймс.

Седой не стал подниматься, зато довольно дружелюбно улыбнулся, пожал мне руку и указал на стул напротив:

— Меня зовут Билл. Давай начнем с того, что ты достанешь мелодическую трубку и что-нибудь сыграешь — я должен понять, какой у тебя уровень. Если ты нервничаешь, мы можем немного поговорить, но урок всего полчаса…

Я поставил футляр и опустился рядом с ним на колени, открывая защелки:

— Нет, все нормально.

Я улучил возможность взглянуть на Билла, пока искал чантер. Он сидел, чуть наклонив голову, чтобы прочитать надписи на футляре — у меня он весь в наклейках. Пока Билл читал фразу: «Остерегайтесь драконов, вы хорошо пойдете под хрустящей корочкой и с кетчупом», я примеривался к нему. Его чантер лежал на соседнем стуле, чистый и блестящий. Моя трубка выглядела потрепанной, некоторые отверстия я частично залепил разноцветными кусками изоленты, чтобы добиться идеального строя. У Билла хорошая осанка, у меня одно плечо постоянно выше другого от того, что я так много играю. Его футляр почти новый, а мой выглядит так, будто не один раз прошел через ад. Я почти уверился в том, что это занятие — пустая трата времени, особенно когда он вытаращил глаза при виде моего чантера.

Я положил тренировочную трубку на место. Спору нет, облегченная пластиковая версия полноразмерного чантера полезна: во-первых, она примерно в тысячу раз тише, чем настоящая волынка, а во-вторых, на ней физически проще играть — не нужно пыхтеть и потеть, чтобы наполнить мешок воздухом. Но чтобы произвести впечатление, нужен настоящий инструмент.

— Разрешите я сыграю на волынке? В школе трудно найти возможность позаниматься; у меня такое чувство, будто я ее уже сто лет из футляра не доставал.

Билл удивленно пожал плечами:

— Конечно. Других студентов сейчас нет. Делай, как тебе удобнее. Что сыграешь?

— Еще не знаю.

Я достал волынку, вдыхая знакомый — родной — запах кожи и дерева. Я надул мешок, бурдоны привычно легли мне на плечо. В то мгновение, когда они зазвучали, я понял, насколько громкой в этой крошечной комнате будет музыка. Нужно было захватить беруши.

Билл секунд двадцать наблюдал, как я настраиваюсь, следя за моей осанкой, слушая, как ровно я держу звук. Я собирался начать потихоньку и нарастить уровень до чего-то настолько потрясающего, чтобы он под конец кинулся целовать мне ноги, но звук был такой громкий, что я решил закончить поскорее. И рванул с места в карьер, заиграв любимую вещь: зубодробительно сложный рил в миноре, который я сыграл бы и во сне. Быстро. Чисто. Идеально.

Лицо Билла ничего не выражало. Как будто громкость музыки сдула с него все эмоции. Я спустил волынку с плеча, и он покачал головой:

— Я ничему не могу тебя научить… Ты и так это знал, правда? Во всем округе не найдется такого человека. Может, даже во всем штате. Ты участвуешь в конкурсах?

— До этого лета участвовал.

— Почему перестал?

Я пожал плечами:

— Достиг вершины. Продолжать стало скучно.

Почему-то мне неприятно было ему об этом говорить.

Билл снова покачал головой. Его глаза изучали мое лицо, и я точно знал, что он думает, потому что все всегда думают одно и то же: «Ты такой молодой. (А я такой старый)».

— Я свяжусь со школой, — вяло произнес он. — Пусть решают, что с тобой делать. Но они же были в курсе, когда брали тебя?

Я опустил инструмент:

— Да.

— Тебе нужно поступать в университет Карнеги-Меллона, там сильная программа для волынщиков.

— Я как-то об этом не думал, — ответил я.



Билл не уловил моего сарказма:

— Подумай. — Он смотрел, как я складываю инструмент. — В обычной консерватории ты только время потеряешь.

Я серьезно покивал, выслушал еще некоторое количество умных замечаний, пожал ему руку и ушел.

Когда я вышел из магазина, на бордюре сидела девчонка. Поскольку настроение у меня было довольно мерзкое, я бы ее даже не заметил, вот только сидела она сантиметрах в пяти от моей машины. Даже со спины было понятно, что ей невыносимо скучно.

Я долго и шумно устраивал волынку на заднем сиденье, надеясь, что она уловит намек: «Отползай, или я тебя перееду, когда буду выезжать со стоянки».

Но она не пошевелилась, поэтому, завершив возню, я обошел машину и стал перед ней. Девчонка сидела неподвижно, подняв лицо навстречу послеполуденному солнцу и прикрыв глаза, притворяясь, что ничего вокруг не замечает.

Может, она ходит со мной на какие-то занятия и я должен ее узнать? Вряд ли: ее одежда не соответствовала правилам школы: обтягивающая рубашка с принтом, изображающим рукописный текст, и джинсы-клеш, из-под которых выглядывали сандалии на гигантской платформе. С другой стороны, прическу я бы обязательно узнал: вьющиеся светлые волосы, длинные впереди, но коротко и выразительно выстриженные на затылке.

— Милочка, — задушевно сказал я, — вы сидите прямо перед моим бампером. Нельзя ли переместить вашу бездельничающую особу немного южнее и позволить мне уехать?

Она распахнула глаза.

Я будто в ледяную воду нырнул. По всему телу побежали мурашки, а в голове зловеще зазвучало предупреждение: «Что-то не так», — за которым нахлынули непрошеные воспоминания о летних событиях.

Девчонка — если, конечно, это была девчонка — перевела взгляд на меня. Голубые глаза сияли на фоне дымчатых теней.

— Я жду тебя уже целую вечность.

Ее дыхание окутало меня запахами сонных поникших полевых цветов, недавнего дождя и дыма далеких костров. Я чувствовал пощипывание в пупке — опасность.

— Вечность — это несколько столетий или время занятия? — осторожно спросил я.

— Не льсти себе. — Девчонка поднялась, отряхивая ладони о ягодицы. Из-за обуви она оказалась неожиданно высокой — ее глаза были почти вровень с моими. Она стояла так близко, что я мог бы раствориться в ее запахе. — Всего полчаса, хотя скучища такая, будто и впрямь несколько столетий. Поехали.

— Чего?

— Подвези меня до школы.

Ну ладно. Может, мы и вправду знакомы? Я попробовал представить ее в школе, на занятиях, да хоть где-то на территории — и не смог. Легче было представить ее в роще, резвящейся вокруг какого-то несчастного, которого она только что принесла в жертву неизвестному мне языческому божеству.

— Тебе в Торнкинг-Эш?

Она бросила на меня испепеляющий взгляд.

Я подчеркнуто внимательно уставился на ее клешеные джинсы:

— Что-то не помню среди наших студентов такого занимательного создания.

Она улыбнулась на слове «создание» и открыла дверь с пассажирской стороны:

— Да неужели? Поехали.

Обычно нахальный тип, застающий людей врасплох, — это я… Да безопасно ли садиться с ней в машину? Наверняка нет, особенно после целого лета интриг, автокатастроф и фей.

Я сел за руль.

Как только я повернул ключ в зажигании, включилось радио, и девчонка скорчила гримаску:

— Ну и фигню ты слушаешь.

Она ткнула в какую-то кнопку, и машину заполнил головокружительно быстрый рил. На тусклом индикаторе появились цифры 108.3. Я, конечно, не бог весть какой физик (это потому, что физикой я не интересуюсь), но мой приемник так себя вести явно не должен.

2

Привет (исп.).