Страница 3 из 51
— Мы будем изучать «Гамлета», — объявил Салливан утром одиннадцатого дня, держа в руках огромную термокружку, от которой по всей аудитории расползался запах кофе. Поскольку Салливан — младший преподаватель, он живет при школе и выполняет обязанности куратора. Коридор рядом с его комнатой всегда пахнет как кофейное святилище. — Кто из вас его читал?
В классе нас было немного, даже по местным стандартам — всего восемь человек. Никто не поднял руки.
— Вы — дикари! — радостно провозгласил Салливан. — Впрочем, пожалуй, так даже лучше. Ну хоть название вам знакомо?
Класс отозвался утвердительным бормотанием. Сам я «Гамлета» не читал, хотя к Шекспиру отношусь неплохо с тех самых пор, как услышал: «Весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры»[1]. Не то чтобы я фанат или член тайного общества, ничего такого, однако непременно поздоровался бы с ним при встрече в коридоре.
Салливан продолжил:
— Что ж, с этого и начнем. О чем вы думаете, когда слышите название «Гамлет»? Нет, Пол, руку поднимать не нужно. Просто говорите по очереди.
— О еде, — выпалил Эрик. Формально, он не студент. По-моему, он кто-то вроде помощника преподавателя, но я еще ни разу не видел, чтобы он помогал Салливану. — Ну знаете, омлет по-деревенски или как-то так.
Ответ был такой глупый, что остальные моментально расслабились. Планка установлена очень низко, можно говорить почти все что угодно.
— О привидениях, — сказала вокалистка по имени Меган. Вокалисты меня раздражают; очень трудно отнести их к какой-нибудь группе инструментов оркестра.
— Быть или не быть! — проорал Уэсли. Его тоже зовут Пол, но он согласился отзываться на фамилию, чтобы не было путаницы. Очень мило с его стороны — у Пола, который мой сосед по комнате, фамилия Шляйермахер, я ее и пишу-то с трудом, а уж выговорить и подавно не могу.
— Все умерли, — добавил Пол.
Почему-то при его словах я опять подумал о фигуре в холмах за школой.
— Самоубийство, — сказал я. — И еще Мел Гибсон.
— Мел Гибсон? — спросил у меня из-за спины Эрик.
Салливан ткнул пальцем в мою сторону:
— Нужно было все-таки поднять руку, мистер Морган. Оказывается, вы знакомы с «Гамлетом».
— Вы не об этом спрашивали, — сказал я. — Вы спросили, кто из нас его читал. Я видел кусок фильма по телевизору. По-моему, Мел Гибсон лучше играет в килте.
— Очень кстати сказано — про фильм, а не про килт. Прежде чем читать пьесу, посмотрим фильм. Правда, без Мела Гибсона — ты уж прости, Джеймс. Собственно, потому я и притащил вот это… — Салливан указал на телевизор за спиной. — Вот только…
Он окинул взглядом комнату, сдвинутые в круг столы, нас, готовых внимать потокам изрекаемой им мудрости.
— Вот только я опасаюсь, что, пока мы будем смотреть, вы себе все на свете отсидите на этих стульях. Нужно притащить что-нибудь получше. Кто у нас сильный?
И мы притащили два дивана из общего холла на втором этаже. По четыре человека, мы пронесли их по коридору в свой класс мимо закрытых дверей других аудиторий. Салливан помог нам придвинуть их к стене и закрыть шторы, чтобы экран не отсвечивал. В комнате стало темно, хотя за окном было утро.
Мы расселись на диванах, а Салливан развернул стул спинкой вперед и устроился рядом с нами. Мы смотрели начало истории Гамлета (который воспринимал себя слишком всерьез), и впервые с момента приезда я чувствовал себя почти на своем месте.
от: ди
кому: джеймсу
текст сообщения:
когда я увидела фей я подумала что м. б. увижу люка тоже, но мне показалось, здесь так странно, как будто хотела в рай, а попала в кливленд.
отправить сообщение? да/нет
нет
сообщение не отправлено.
сохранить сообщение? да/нет
да
сообщение будет храниться 30 дней.
Джеймс
Еще один невыносимо прекрасный день: деревья в долине еще зеленые, но на северных склонах окружающих холмов и гор листья уже загораются красным и оранжевым. Вид неестественный, как пейзаж вокруг игрушечной железной дороги. Проигрыватель был включен в режиме «громко до омерзения», и, наверное, поэтому я не слышал телефон. Только уловив краем глаза свечение экрана, я понял, что мне звонят.
Может быть, наконец позвонила Ди?
Схватив телефон с пассажирского сиденья, я взглянул на номер. Мама. Ну что ж. Я включил громкую связь и пристроил аппарат на приборную доску:
— Слушаю.
— Джеймс?
— Да.
— Кто это?
— Твой любимый сын. Плод твоего чрева, порожденный папиными чреслами, в бог знает сколько мгновений ока…
— Ты будто в аэродинамической трубе, — перебила мама.
— Я за рулем.
— В аэродинамической трубе?
Я потянулся и придвинул телефон ближе:
— Я говорю по громкой связи. Так лучше?
— Ненамного. Куда ты едешь? У тебя же сейчас занятия.
Я сунул телефон за солнцезащитный козырек. Наверное, все равно шумно, но лучше уже не будет.
— Раз ты знаешь, что у меня занятия, зачем звонишь?
— Огрызаешься?
Прищурившись, я всмотрелся в дорожные указатели и увидел маленький знак с надписью: «Исторический центр города Гэллон, штат Вирджиния» — и стрелкой влево. (По-моему, писать «Вирджиния» не стоило — любой турист, доехавший до этого указателя, не может не знать, в каком штате он находится.)
— Нет, мам, огрызаются только безработные неудачники, обреченные загреметь в тюрьму.
Мама запнулась, узнав собственные слова, тем более что я нарочно произнес их тонким голосом, добавив ее легчайший шотландский акцент.
— Верно, — согласилась она. — Так что ты делаешь?
Разглядывая живописную, но не слишком процветающую главную улицу Гэллона, я ответил:
— Еду на занятие. Сразу отвечаю: занятие у меня по волынке. На следующий вопрос тоже отвечаю сразу: нет, в Торнкинг-Эш нет собственного преподавателя-волынщика. Ну и под занавес, с учетом ответа на твой незаданный вопрос номер два, я понятия не имею, зачем мне дали стипендию.
— Кто будет с тобой заниматься? Преподаватель хороший? — с сомнением в голосе спросила мама.
— Мам, я не хочу об этом думать. От таких мыслей одна тоска, а ты знаешь, что я предпочитаю обращать к миру исключительно радостную сторону своей личности.
— Напомни, зачем ты сюда пошел, если не ради игры на волынке?
Она, конечно, отлично знала зачем, но хотела, чтобы я сам это озвучил. Ха. Два раза «ха». Так я и признался.
— Пусть тебе подскажет материнская интуиция… Слушай, я приехал. Мне пора.
— Позвони, — ответила мама. — Потом, когда будешь настроен серьезнее.
Я припарковался перед магазином музыкальных инструментов Эванса-Брауна. У них тут что, все названия двойные?
— Хорошо, тогда я перезвоню, когда мне исполнится лет тридцать, да?
— Молчи уже, — ласково сказала мама, и на мгновение меня захлестнула ужасная детская тоска по дому. — Мы по тебе очень скучаем. Будь осторожен. И позвони — раньше, чем тебе исполнится тридцать.
Я ответил утвердительно, положил трубку, взял футляр с волынкой с заднего сиденья и направился к дому. За фасадом противного зеленого цвета скрывался теплый уютный интерьер: темно-коричневый ковер, золотисто-коричневая обшивка на стенах, вдоль которых рядами стояли гитары. За стойкой, уткнувшись в журнал «Роллинг Стоун», сидел пожилой тип, как будто вышедший из шестидесятых.
Когда он поднял голову, я заметил, что его седые волосы убраны в маленькую косичку на затылке.
— Я пришел на урок, — сказал я.
Пока он смотрел куда-то на стойку, я разглядывал татуировки на его руках; самая крупная оказалась цитатой из радикальной песни Джона Леннона.
— На какое время вам назначено?
1
У. Шекспир «Как вам это понравится», пер. Т. Щепкиной-Куперник (здесь и далее — примечания переводчика).