Тайны и судьбы мастеров разведки

—С ЦРУ в финансовом плане советской разведке

всеїда было трудно тягаться. Но у нас была идея. Она приводи­ла в ряды вашей агентуры «инициативников», которых и вербовать-то не надо было—требовалось лишь убедиться, что это не «подстава». А что осталось сейчас? Подкуп или шантаж — каких-нибудь гомосексуалистов или, не дай Бог, педофилов? С их помощью вершить благородное дело за­щиты интересов Родины? Как вы к этому относитесь?

— Агенты на нас работали и на материальной основе, и на идейной. Точные пропорции я вам сейчас не назову, но приблизительно половина на половину. Причем наиболее ценными приобретениями были те люди, кем действи­тельно двигала идея. Мы ими особенно дорожили. Эти люди, как правило, были не очень богаты, но они никогда не позволяли себе брать какие-то деньги от нас, когда мы пытались им как-то помочь в материальном плане. А были и такие, кто работал за деньги. Но вот какие странные ме­таморфозы происходили с ними. Через пару лет работы на советскую разведку некоторые из них вдруг отказывались от оплаты своих услуг. Они тоже становились, так сказать, идейными. Потому что мы к агентуре с особым вниманием относились, с ней считались, они начинали понимать, что мы видим в них не просто агентов, а помощников, друзей, наших людей, одним словом.

Сейчас, конечно, иная ситуация. Мы встали на тот путь, который некоторые люди на Западе не приемлют. Естественно, их отношение к нам изменилось, и нашим разведчикам стало значительно труднее. Но вместе с тем симпатии к России все-таки есть. Мы ведь не под­держали американскую агрессию в Ираке. Мы не под­держали войну против Югославии, хотя мало что могли сделать в поддержку этой страны. Мы не поддерживаем агрессивные устремления США в отношении Сирии, Ирана. Мне кажется, если мы в нашей политике опять выведем на передний план борьбу за мир, справедли­вость, за честные экономические отношения, то опять обретем поддержку тех сил, которые симпатизировали нам прежде.

— Вы говорите о разведке как о деле рентабельном, о том, что рубль, вложенный в разведку, окупается много­кратно. Но ведь в свое время компетентнейшие люди то же самое говорили о космической отрасли. Кончилось тем, что сама наша космонавтика стала сидеть на голодном пайке.

С другой стороны, наши бывшие разведчики в своих мемуарах (Максимов. «Операция «Турнир») с горечью отмечают, что добытые ими с великим трудом ценнейшие иностранные научно-технические секреты так и остались никому не нужными.

—А я готов подтвердить свое утверждение о высочайшей степени рентабельности разведки. Прежде всего разведки научно-технической. Все элементарно. Мы же не покупаем какие-то ценнейшие новые технологии, образцы и т.д. Но тем не менее получаем их. Конечно, это тоже чего-то стоит. Но затраты в данном случае несопоставимы с реальными ценами. Нашими разведчиками добываются вещи, которые стоят даже не миллионы, а миллиарды. А некоторым вещам просто нет цены. Классический пример — похищение у американцев атомных секретов. Думаю, что Сталин, как бы ни старался, не смог бы найти денег на самостоятельную разработку и про­изводство Советским Союзом атомного оружия. А что было бы с нами, если бы американцы оказались его единоличными обладателями? Полагаю, не надо объяснять.

Вот почему я утверждаю: разведка рентабельное дело. Но тут есть очень серьезная проблема. Информацию, по­лученную научно-технической разведкой еще надо реа­лизовать. То есть, по сути дела, легализовать, перекрыть возможности для обвинений нас в воровстве, плагиате и т.д. В советское время над проблемами реализации инфор­мации работала специальная организация при Совмине. Была целая система, позволявшая максимально выгодно и безопасно использовать плоды труда разведчиков.

В последние годы НТР стала одним из важнейших направлений деятельности разведки. Кстати, не только у нас, но и у американцев. Они у нас тоже здорово воровали секреты. Вот, допустим, был такой Толкачев, агент амери­канской разведки. Он передал американцам техническую документацию нашей системы опознания воздушных целей но принципу «свой — чужой». Это ж какой колоссальный ущерб был нанесен обороноспособности страны! Ведь эту систему нам пришлось менять, устанавливать, отлаживать заново в масштабах всех Вооруженных Сил.

Мы можем, конечно, попытаться изобретать все сами. Только не дороговато ли это нам обойдется? Мир взаимо­зависим. И утыкаться при этом в научную всеядность... Сейчас, к примеру, у Японии есть то, чего нет у Америки. А у Америки есть то, чего нет у Японии. Они тоже друг у друга воруют.

—  

Вы первым, насколько я понимаю, познакомили широкую советскую общественность с проблемой «аген­тов влияния». Но не все в эту проблему верят. В том числе и потому, что никакой очевидной борьбы с таки­ми агентами не ведется. А возможно ли, на ваш взгляд, бороться с ними вообще — так, чтобы это не выглядело «охотой на ведьм»? Кстати, вы никогда и никого прямо не обвиняли...

— 

Правильно. Но всем всегда становилось ясно, о ком идет речь. Из уст председателя КГБ прямые обвинения не должны были исходить. Я ведь не суд. Но тем не менее ошибок тут не было.

Я думаю, действия, утверждения отдельных лиц, кото­рые идут вразрез с нашими национальными интересами и приносят пользу исключительно другому государству, должны верно оцениваться теми, кто стоит во власти. Люди очень легко познаются по их делам, их позиция в той или иной форме может прослеживаться в средствах массовой информации.

Возьмите Козырева. В 1991 году он с чувством сожаления заявил о том, что, покончив с московским тоталитарным ре­жимом, мы не покончили с тоталитарным режимом в Кабуле. Это было чудовищное заявление. Оно ясно давало понять всем, что Москва может пожертвовать Наджибуллой. Так и произошло. Он был зверски убит. И мы лишились искрен­него друга. Козырев последовательно занимал проамерикан­скую позицию. А сейчас преспокойно живет в Америке.

— 

В чем, по-вашему, разница между агентами влияния и предателями?

—  

И те, и другие стремятся к одной цели, но разными средствами. Агент влияния действует политическими средствами, публично, проповедует идеи, исходя из инте­ресов прежде всего других государств, в ущерб интересам своего государства. Но не выдает каких-то секретов, не продает их. Поэтому, с точки зрения судебной практики, он неуязвим.

А предатель секреты и передает, и продает, отчего наше государство терпит убыток. Вот так в общих чертах.

— 

Как-то в одном из интервью вы зацепили академика Арбатова...

— 

Арбатов работал при разных руководителях страны. Им были довольны, относились с уважением. Но после се­рии его выступлений я понял, что это не тот человек, кото­рый может принести пользу нашему государству, который укрепляет наши отношения с Америкой не на паритетных, что называется, началах, а путем сдачи наших позиций. Кстати, он активно выступал против нашей армии.

— 

О чем он, кстати, подробно рассказал в своей книге «Человек системы».

— 

И военные его терпеть не моти. Вот сейчас он мо­жет торжествовать: мы стали страной со слабой армией, а НАТО выдвинулось вплотную к нашим границам. Наших позиций это, как вы понимаете, не усилило. К счастью, наше руководство пытается как-то поправить положение. Но это пока первые шаги.

—Прогнозировала ли советская разведка в 80-е годы тот всплеск терроризма, который захлестнул сегодня мир?

— 

Прогнозировала. В 1987 году я выступал на совеща­нии в МИДе. Говорил о том, что терроризм—это проблема, которой нам пренебрегать ни в коем случае нельзя. Уже тогда сказал о появлении примыкающих к террористиче­скому движению некоторых групп, которые могут пойти на использование ядерного оружия. Потому что наступило время, когда создание такого оружия — пусть и в виде так называемой грязной бомбы — с технической точки зрения не представляет собой невыполнимую задачу для террористов. Какая бы бомба ни была, но ею они смогут шантажировать целые государства и даже регионы. Тогда некоторые участники совещания отнеслись к моему высту­плению скептически. Но руководство МИДа тем не менее посчитало, что мое заявление заслуживает внимания.