Страница 19 из 59
Играющие называют себя именами деревьев или кустарников, напр., яблони, малины, дуба, березы, смородины, вишни, и т. д. Кто-нибудь начинает говорить: «Чив! Чив! Сидел воробей на малине, слетел воробей на яблоню». Кто яблоня, тот продолжает говорить, и играют дотоле, пока не наберется довольное число фантов. За всякую медленность или за забытое своего прозвания берутся фанты, которые разыгрываются потом обыкновенным порядком.
Каждый из играющих называет себя каким-нибудь го-родом: кто Петербургом, кто Полтавой, кто Астраханью, кто Саратовом и т. п. Один говорит: «Динь, динь!» Другой опрашивает: «Что едет?» — «Почта». — «Откуда?» — «Из Петербурга». — «С чем?» — «С письмами, или цветами и т. д.» — «Куда?» — «В Полтаву». Назвавшийся Полтавою говорит: «Динь, динь!» — а Петербург продолжает спрашивать. Но если кто прослышит свое имя, то с него берут фант. По набрании довольного числа фантов разыгрывают их.
Обе игры: птицы и почта, служат только приятным препровождением времени и, кроме игривости, ничего особого не заключают в себе. В Польше также играют в почту. «Что едет?» — «Почта». — «Откуда?» — «Из Варшавы». — «Куда?» — «Во Львов». Названный Львовом принимает почту [17].
Один из числа играющих выходит в другую комнату, а все прочие загадывают две вещи одного содержания, например, штоф, который воспринимается в смысле сосуда с какой-нибудь жидкостью, и материи, коею обивают мебель и носят на платьях; или, например, коса, которою косят траву и которая украшает девушек, и т. п. По загадывании играющие вызывают сидящего в другой комнате, который должен отгадывать. Он начинает спрашивать с крайнего: «Как вы <его> любите?» — «Я люблю его видеть на окнах»; другой: «Я люблю, когда он бывает чем-нибудь наполнен»; третий: «Я люблю его видеть на женщинах»; четвертый: «Я люблю его видеть на сарафанах» и т. д. — отвечают все по очереди. Если же он не отгадает, то с него берут фант. Тогда он выходит в другую комнату, для него снова загадывают и дотоле продолжают, пока не будет им отгадано. Если же отгадал, то берут с пойманного фант, он же делается отгадчиком, а отгадавший поступает в число играющих. По собирании довольного числа фантов разыгрывают их.
Синоним — французская игра и усвоена нами. Это весьма трудная игра, ибо она требует особой остроты и сметливости и служит не одной забаве, но и развитию и изощрению памяти. Желательно, чтобы ею занимались поболее.
Каждый из играющих выбирает себе название из кухонных вещей, например: тарелки, вилки, ножи, миски, печи, кочерги, ухваты, сковороды и т. д. Один кто-нибудь начинает спрашивать, начиная с крайнего или указывая на окружающие предметы, или на самого себя, приступает к тарелке и говорит; «Это что у вас в носу?» — «Тарелка». — «Это что на губах?» — «Тарелка». — «На чем вы сидите?» — «На тарелке», и т. д. Горелка на все должна говорить; «Тарелка», на что бы он ни указал или что бы ни спросил; но если она засмеется, то с нее берут фант, и она начинает спрашивать в свою очередь, например; «Кто вы такой?» «Ухват». — «Ухват! Кого любите целовать?» — «Ухват» и т. д. По набирании достаточного числа фантов приступают к их разыгрыванию.
Кухня есть превеселая, шуточная и забавная игра. Она невольно производит смех и хохот всех играющих, и редко кто из них не расплачивается фантом, потому что надобно <иметь> большое терпение и чрезвычайную суровость, чтобы не засмеяться, когда спросят вас; «На чем вы сидите?» — «На кочерге». — «На чем вы ездите?» — «На кочерге». — «На чем спите?» — «На кочерге».
Кухня веселит всех играющих, потому она есть выражение резвости.
Точно так же и в этой игре каждый называет себя особым каким-нибудь названием туалета: кто чепчик, кто шляпа, кто шпилька, чулки, помада, духи, корсет, башмаки и т. д. В середине их стоит кто-нибудь из играющих и говорит: «Барыня спрашивает шляпку». Кто носит название шляпки, должен отвечать: «Здесь». — «Барыня спрашивает шпильки». — «Здесь». — «Барыня спрашивает чулки». — «Здесь» и проч. Если кто из играющих прослышит свое имя, то с него берут фант, и спрашивающий продолжает говорить, пока всех не переберет. Тогда он хлопает руками или просто говорит: «Барыня спрашивает весь туалет». За этим словом see должны немедленно переменить свои места, и кто не успеет занять места, тот входит в круг играющих и начинает говорить прежним порядком. Эта игра продолжается, пока довольно не соберется фантов, которые потом разыгрывают. Весь туалет принадлежит к числу веселых игр, и потому она есть изображение непринужденной забавы, свойственной юным годам.
Все играющие, носящие название мышек, берутся за руки и составляют из себя круг. Но один из них назначается мышкой, а другой кошкою, которая, стараясь уловить мышку, бегает за нею вне круга, а мышка внутри круга. Составляющие круг обязаны не пропускать кота. Если же какая-нибудь пара пропустила его, то она занимает место мышки и кошки; с них берутся тогда фанты, а прежние мышка и кошка становятся в круг играющих. Набранные фанты разыгрываются потом.
Эта игра больше детская, однако ею забавляются взрослые, и она, собственно, есть русская. Она выражает беззащитное семейство, подвергаемое злобным нападениям врагов.
Все садятся в кружок, а один из них становится в середине. Сидящие передают друг другу рубль, говоря: «Пошел рубль, пошел два». Стоящий в середине должен отыскать рубль, и у кого найдет, с того берут фант, и тот занимает его место. Таким образом продолжают игру, пока наберется довольно фантов, которые разыгрывают потом.
Эта игра во многом сходна с золото хороню, с той разницей, что в пошел рубль не поют и по отыскании рубля берут с виновного фанг. Пошел рубль служит веселому препровождению времени.
Каждый из играющих называет себя каким-нибудь цветком, например фиалкою, жасмином, резедою, незабудкой, розою, гвоздикой и т. д. Один из цветков, например незабудка, говорит: «Ох, болит». Другой спрашивает: «Что болит?» — «Сердце». — «По кому?» — «По жасмину». Жасмин продолжает говорить незабудке то же самое, и по кому произнесено будет, что болит сердце, тот продолжает говорить. Кто прослышит свой цветок, с того берут фант, кои потом разыгрывают.
Есть ли это народная игра, или занесенная к нам? Чисто русская, и она, как видно из самих слов, объясняет простосердечную откровенность. Если кто из играющих обратится к такой особе, которая давно томится любовью, — о, как больно тогда отвечать, по кому болит сердце. Тогда невольно обнаруживается страдание души, вспыхивающее на лице красавиц огненным румянцем; тогда и радость, и стыдливость: она или сама произносит, или слышит признание того, который чудился ей и наяву и во сне. Но смертельная рана тому цветку, которому не ответят на сострадание его, — тогда вместо радости пробуждается отчаяние.
Эта игра весьма опасная, и потому вы, красавицы, не должны играть любовью.
Сама песня, сочиненная чувствительными сердцами, гораздо лучше обрисовывает томительную любовь.
Нет сомнения, что наши прабабушки изобрели эту игру тогда, когда они томились в теремах, как в заключении; когда им не позволялось выходить отсюда, чтобы посмотреть на людей и полюбоваться Божиим миром; когда законы приличия воспрещали им произносить свою любовь сам друг; когда виделись с самим женихом за несколько времени до совершения брака; когда выдавали наших красных девушек за того, по кому сердце никогда не заболит, но изноет еще; когда разлучали чувствительную душу с тем, по кому она всю жизнь должна вздыхать, болеть душою и сердцем; когда все сладостное, очаровательное, упоительное, все, что есть нежное, драгоценное, которое ничем не может быть заменимо, навсегда исчезает, как сон; и как тут не сказать: «Ох, болит!» Невольное, ненастроенное мучение сильно потрясает душу, и что однажды заронено в ней, никогда и ничем не может быть успокоено, и тут всегда, во сне и наяву: «Ох, болит!»
17
Goleb. «Cry i zabaw. etc.», ч. З, с. 75.