Страница 7 из 14
Предки наши, по принятии христианской веры, позаимствовали многие восточные обычаи в числе их обрядные действия погребения. Способ делания гробов, называвшихся у нас корсты, взят от греков[41].
По смерти кого-либо давали немедленно знать священнику, который приказывал звонить по душе покойника в колокол и потом сам являлся. До его прихода омывали тело теплой водою, надевали белое и чистое белье и клали посредине комнаты на стол, покрыв белым полотном и сложив руки на груди. Потом давали покойнику крестообразно в одну руку крест, а в другую свечу, и окружали его зажженными восковыми свечами; священник читал отходную молитву; присутствовавшие с зажженными в руках свечами молились и плакали.
Муромский князь Глеб, услыхав об убиении своего брата Бориса, излил горесть в набожном плаче: «Господи! Лучше бы мне умереть с братом, нежели жить одному на этом свете. Если бы я, брат мой, видел твое ангельское лицо; то пострадал бы с тобою. Но к чему я остался один? Где твои речи, которыми услаждал меня? О брать, мною любимой! Ныне, уже не услышу твоего кроткого наставления. Если можешь молиться за меня у Бога, то молись, чтобы и я принял подобную тебе участь. Мне было отрадно жить с тобой, а теперь остаюсь один — в этом обольстительном мире!»[42]
Тело оставляли непогребенным несколько дней; погребали до захождения солнца, чтобы оно было еще высоко и лучезарно: «то бо последнее видит солнце до общего Воскресения». Другие считали долгом погребать мертвых в самый день их кончины, и только за неимением гроба отлагали до следующего дня. Когда князь черниговский Давид (скончавш. в 1123 г.) был внесен в храм Бориса и Глеба с тем, чтобы предать его тело погребению в тот же день, тогда не был готов гроб, посему епископ Феоктист сказал: «Солнце заходит, оставим погребение до утра». Через несколько времени пришли люди и объявили епископу, что солнце не скрывается и стоит на одном месте. Феоктист восхвалил Бога; работники спешили обтесать камень, и как скоро вложили камень во гроб, солнце село[43]. Тело кн. Юрия, родного брата в. к. Иоанна III, пролежавшее в соборе архангельском четыре дня, противу обыкновения, не хотел предавать земле митроп. Филипп, потому только, что не в тот день погребен, когда помер, — однако, по приказанию великого князя, он похоронил его.
Над усопшим читали псалтырь, день и ночь. Родные и знакомые прощались с умершим, целую его в уста и руки. Нанимали еще женщин-плакух; курили ладаном, молились Богу о спасении души и о принятии ее в рай. При наступлении погребения, клали тело в деревянный окрашенный гроб или обрисованный изображениями святых, и отвозили на санях в церковь[44], где, по совершении за упокой, хоронили тут же около церкви, обыкновенно поутру. Богатых и знаменитых мужей погребали в церкви. Над умершим ставили деревянный крест и потом поминали кутьею; в нее ставили восковые зажженные свечи: две за упокой умерших, а три за сохранение здоровья живых. После раздавали милостыню нищим, бедным и изувеченным.
Кутью приготовляли из трех частей вареной пшеницы, четвертой — гороху, чечевицы и бобов; она подслащивалась медом и плодами. За панихиду по усопшему платили гривну серебра[45].
С мертвым клали домашние вещи и съестные припасы. Сербы и славяне, живущие в Лузации, клали в гроб оружие и разные вещи. Лузацкие венды клали на гроб топор. Более или менее, но продолжалось такое обыкновение до наших времен.
В XII в. встречаем уже обыкновение, что за покойниками вели княжеских лошадей и несли знамена над гробом. По привезении тела дорогобужского князя Владимира (в 1170 г.) в Вышгород игумен лавры Поликарп требовал у князя Давида, чтобы он дал ему воинов вести коней княжеских за гробом и держать над ним знамена. «Мертвым нет нужды ни в чести, ни в знаменах, — отвечал князь, — даю тебе только игуменов и священников»[46].
Некоторые иностранные писатели XVI в. свидетельствуют единогласно, что голову покойника обвивали полотном и хоронили на третий день без всякой пышности; в комнате курили ладаном, читали псалтырь; лобызали умершего в уста при восклицании: «Для чего оставляешь нас, о любезнейший! Разве не было тебе чего пить и есть? Ты покидаешь несчастную супругу! Признайся, что заставило тебя бросить прекрасную жену и милых детей?»… и тому подобные делали воззвания. Надевали на него новое платье и сапоги. Гробы делали сосновые как для бедных, так и богатых, которые, смотря по состоянию, оббивали материею внутри и снаружи. Писатели XVII в. говорят, что мертвых предавали земле до истечения суток; на покойника надевали новую рубаху, чулки, башмаки, похожие на туфли, и шапку; потом клали его во гроб. Знакомые, родные и семейство оплакивали беспритворно. Богатых оплакивали и в доме и на могиле особо нанимаемые ими женщины, одетые в белые одежды, с закрытыми покрывалами на голове. Эти женщины назывались плакальщицами; они вопили нараспев: «Тебе ли было оставлять белый свет? Разве не жаловал тебя царь? Не имел ты богатства и чести, супруги милой и добрых детей?» Ежели умирала жена, то говорили: «Разве ты не имела доброго мужа?» и т. п. Покойного носили на кладбище в присутствии родных и друзей; впереди несли образа, за ними шло духовенство, которое курило ладаном и пело. После погребения плакали на могиле жалобным голосом. Во гроб ставили в голове покойника кружку меду или пива и хлеб[47]. В продолжение сорока дней совершались поминовения. В конце шестой недели приходила на могилу вдова и несколько друзей; она приносила напитки и кушанье, и после слез со стоном ели, а остатки раздавали нищим. Так поступал простой народ и все недостаточные, но богатые и знатные особы поминали дома. Сверх этого поминовения производились еще ежегодные поминки.
По прошествии шести недель или сорочин оканчивался траур, и вдова могла снова выйти замуж[48].
Некоторые пишут еще, что мертвых хоронили зимою, особенно в Москве, а вывозили отпетые тела за город в Божий дом (убогий) и там оставляли до весны, чтобы удобнее было копать могилу[49].
Кто был отчаянно болен и соборован маслом и потом выздоравливал, тот носил уже до смерти черную одежду.
Употребление деревянных гробов доселе повсеместное. Внутри и вне оббивают их материями штофными, серебряными и золотыми, и из такой же материи кладут под головы подушки с шелковыми, золотыми и серебряными кистьями; внизу гроба также привешивают кисти, смотря по состоянию; поверх гроба вырезают или нашивают золотые и серебряные кресты, усыпанные блестками. Цвет наружных украшений показывает возраст, поле и звание умершего. Розовый и белый принадлежность младенцев, детей, девиц и молодых дам; голубой, синий, зеленый и малиновый для прочего звания. Вынос тела совершается перед полуднем.
Гроб, украшенный балдахином, ставят на колесницу, которую везут несколько пар лошадей в черных печальных покрывалах; по сторонам несут зажженные факелы, кои не гасятся до самой могилы. Покойника сопровождают родственники и знакомые в черных одеждах. Женский пол нашивает на свои одежды белые полосы, называемые плерези; мужчины покрывают платье, шляпы и шпаги черным крепом. У знатных и государственных людей балдахин и печальная колесница блестят золотом и серебром; впереди гроба несут на подушках их ордена длинным рядом; тут идут священнослужители и певчие, которые во все шествие поют «Снятый Боже», или играет музыка в сопровождении глухих барабанных ударов, если покойник военный. Войско, с опущенными вниз ружьями и заряженными пушками увеличивает пышность похорон. Лакеи идут в черных одеждах с разноцветными приколотыми к их плечам лентами; гражданские и военные чиновники окружают печальную колесницу, а в траурной одежде стоят на ступенях колесницы ассистенты и поддерживают балдахин. Когда кто-либо из членов императорской фамилии сопровождает государственных сановников, тогда присутствуют министры, дипломатический корпус и другие высокие чины. Карета покойника, следующая за гробом, обивается черным сукном, с гербовыми на ней изображениями по белому полю. Семейство, родственники и знакомые идут за гробом; за ними толпа любопытных, а за ними тянутся сотни карет, колясок и других экипажей.
41
Кар. «И. Г. Р.», т. I, прим. 488.
42
«Пушкиновская летопись», с. 97. Чувствительные слова Глеба переданы летописцем весьма вкратце. Борис убит 1015 г. июл. 24, а Глеб в том же году, сент. 15, в понедельник.
43
«Степей, кн.»; Кар. «И. Г. Р.», т. 2; «Вопрошение Кирика»: «замедлю солнцю, не достоит мертвеца хоронити. Не рци тако: борзо делаем, нели како успеем до захода, но тако погрести, яко и еще высоко, как и венец еще не сымется с него, то бо последнее видит солнце до общего Воскресения».
44
В древности отвозили на санях покойников, зимою и летом. «Летоп. Нестора», с. 93 и 114, «русск. летоп. с воскр. сп.», ч. I, с. 161 и «Духов, зав. Владим. Моном». — В описании смерти князей Бориса и Глеба, убитых Святополком: «целоваша Бориса святого, вложиша в раку каменну, по сем взяша Глеба святого с каменною ракою и возложивше на сани, везоша». Перенесение мощей совершено после смерти в. к. Ярослава, летом довольным (в позднее лето). «Во второй же день мая, когда прежде уставися праздник пренесения честных мощей св. князей Бориса и Глеба, по отпении обычного утреннего правила, митрополит с епископы и всеми пресвитеры и диаконы, облекшеся в светлые священные облачения, и свещи возжегши, покадиша раки святых, и положиша коегождо на свои сани, на то устроенные и украшенные: быша же раки каменные и везоша князя с ведьможи собою. Предъидущу митрополиту со всем священным собором по своему чину, не могоша же не токмо мощей возити, но ниже самы поступити от множества налегающего и угнетающего народа, и повеле кн. Владимир Мономах метати сребрянники в народ, и тако едва возмогоша привезти раку». — «Чет. Мин.», мая 2. Возить умерших на санях продолжалось у нас до конца XVII в., как видно из чина погребения царицы Наталии, матери Петра В. Она померла в 1694 г. янв. 25. См.: «Сын отеч.», 1843 г., за апрель месяц, № 4.
45
«Вопрошение Кирика у епископа новгородского Нифонта»; см. и в переводе бар. Герберштейна «Rer. Moscovit. com.», с. 37. Кирик или Кирилл возведен из киевских монахов в 1274 г. на епископский престол во Владимире на Клязьме.
46
Кар. «И. Г. Р.», т. 3, с. 8–9.
47
У мордвы, живущей в Пензенской и Саратовской губ., приносят до сих пор умершему разные гостинцы: «Вот на тебе, Семен, — говорит принесший покойнику, — пирог, яйца, говядину, масло и деньги. Это принесла тебе Марфа. Смотри, Семен, береги у нее скотину и хлеб. Когда я буду жать, тогда корми цыплят и гляди за домом». При выносе покойника бьют топором в то самое место, где стоял гроб, чтобы убить смерть и чтобы она не похищала более из дома.
48
Herberst. «Rer. Moscov. com.»; Paul. lovii «De legal. Basilii, Magn. princ. Moscoviae ad Clementum VII pontificem»; Meletii «De relig. et sacrificiis veter. Borussorum; de Russor. relig ritib., nuptiar et funerum», пом. в собр. «De Russorum, Moscovitarum et Tartarorum religione etc.», ed. 1582, 2 in 4°; Margeret «Estat de 1'emp. de Russie et grand duche de Moscovie», ed. Par., 1607 г., Gebhardi «Fortseis, der Algem. Weltg. der neuen Zeit», ч. 34, с. 299, ed. 1793 г.; «Certaine letters in verse, written by M. G. Turbevil aut of Moscovia to friends
of his in London», пом. в собр. Гакл., ed. London, 1809 г., in 4° с. 433; Petrejum «Histor. und Besehr. von dem Groвfurstenthum. Muschkow», c. 676–680, ed. Leipz. 1620 г.; Le Brun «Voyage par la Moscovie en Perse et aux Indes orientales», т. I, c. 57–59; Olearii «Osst. begehr. Besehr. der heuen orient. Reise», c. 195–199, ed. 1646 г.; Strays «Voyages en Moscovie, en Tartarie en Perse и проч.», с. 136–138, ed. 1683 г., Wickhart «Moskowitische Reise Besehr. in den «Jahr 1675», гл. 11, с. 241; Guagninus «Mortuorum ceremonia», пом. в соб. «De Russor., Moskov., Tartar. ritus.», ed. Spir. 1584 г.; «The history of the life of Peter the Great», c. 130, compos. by Motlley.
49
Merger. «Estat de 1'emp. de Russie», ed. Par., 1607 г.; Флетчер «Of the Russe common wealth; Certaine letters in verse, writ. by. M. G. Turbevil aut of Moscovie to his friends in London», пом. в собр. Гакл., с. 433, ed. 1809 г.