Украли солнце

— А вы думаете, до вас жизни не было и после вас не будет? — мягко спросила Магдалина. И грустно сказала: — К сожалению, при ваших доносчиках приходится говорить лозунгами. — Она усмехнулась. — Хорошо, есть занятия с отстающими, иначе совсем смерть. Правда, не сразу я решилась на двойную жизнь, за Гишу боялась. Но Гиша сказал: он хочет, чтобы у меня была жизнь полноценная. Иначе совсем смерть, — повторила она.

— Почему ты такая отважная?

— В худшем случае вы убьёте меня. На самом деле это вовсе не худшее, что со мной может случиться.

Вот чего не было в течение всех этих лет — равных отношений и взгляда на его правление со стороны…

Может, Магдалина права, и ослабить вожжи не повредит.

«Сынок, почему ты бросил школу? Выучишься, станешь большим человеком». Граф смотрит на него.

«Мать слегла, когда узнала, что вы убили графа»…

— Гиша, успокойся, видишь, твой друг вовсе не такой, как мы думали. Посмотри, как мягко он улыбается. Посмотри, какой он красивый и добрый. Чего же ты так боишься?

— Пойдём, пройдёмся! — позвал Будимиров Магдалину. — Здесь душно.

Глава шестая

Она идёт гулять с убийцей. Идёт по тем же тропам, по которым ходили граф и о. Пётр.

У неё три разных жизни.

Первая — ученики.

Её задача: научить их не верить урокам. Рассказывает она о завоевателях и убийцах, заселивших программы, называет их героями, голос поднимает чуть не до крика, а глазами просит: «Не верьте!» И чем больше пафоса в её голосе, тем хитрее мордочки у ребят. Зато отстающих весь класс! Шепчет им о подвижниках, заповеди повторяет, куски из Библии объясняет. Учит их двойной жизни. «Артисты вы. Не попадитесь». Кто-то из ребят после окончания школы остаётся здесь, работает, а вечерами спешит к ней — почитать вслух. Кто-то уезжает из села и где-то создаёт свой и её очаг жизни.

Вторая жизнь — письма Адриана. Приносят их странницы. Как добираются, не говорят. Кто они, не говорят. Адриан коротко перечисляет подвиги Будимирова. На её просьбу рассказать о том, что делает он, ответил коротко: «Тебе спокойнее, если ты ничего не знаешь». В каждом письме просит выдержать, не обнаружить себя, изо всех сил играть роль послушной трудолюбки, не выезжать из села, ибо всё, что не родина Будимирова, — смертельно опасная зона. Пишет, что жив благодаря ей, её письмам. Она тоже жива письмами Адриана.

Но проходит год, ещё три, ещё три… много лет проходит. И от письма к письму всё больше слабеет уверенность в их встрече, и всё чаще является вопрос: а любит ли он её и что это за любовь, если они не виделись столько лет. И не монах же он… Почему не позовёт к себе? Есть же там женщины, живут же там свою единственную жизнь. И она нашла бы, что делать. Погибнуть можно и здесь. Узнают о её дополнительных занятиях надсмотрщики, отправят в столицу, а там превратят в робота, и всё. Неизвестно, сумеет ли Григорий спасти. Неприкосновенен он до тех пор, пока играет роль друга Будимирова. Разве это любовь — не видеться столько лет? Не выдержала, написала однажды: «Моё терпение кончилось. Решай: или еду к тебе, или всё между нами кончено. Погибнуть вместе с тобой не боюсь. Есть же возле тебя женщины!» Адриан написал: «Будешь рядом, не смогу безоглядно работать». И пространные рассуждения — почему.

Не любит он её. Вон сколько слов! Когда любят, слов нет.

Столько лет — пустая жизнь, без ребёнка, без ласки.

Но всё равно жива — от письма к письму, от ночи до ночи. А утром — игра: скрыть слёзы от брата, невестки и племянников, надеть маску довольного человека и носить весь день.

Будимиров идёт рядом.

Третья жизнь — сохранить Сашу и её сыновей, внуков графа, до победы Адриана. Любим рос в доме графа, и заповеди — в его памяти, в его душе. Рос Любим на репетициях, и в его памяти, в его душе — и пьесы, что ставили они, и стихи. Стихи писать начал не Любим — Джулиан. Но с ним сложнее, базы нет. Нашёптывать ему пропущенное! Мальчики бежали к ней, едва она входила в дом. В школе смотрели недоумённо. И как-то не Любим, а только что усевшийся за парту Джулиан спросил: «Что с тобой? Ты в школе болеешь?» Ей очень понравилось это слово. «Болею, мой мальчик. Не верь мне в школе, дома всё как надо тебе расскажу». Саша вроде и не слушала их разговоры, а как-то растревожилась. «Мальчики, скажете кому-нибудь, о чём Магда говорит с вами, больше не увидите её: убьют злые люди». «Те, что на уроках сидят?» «Могут», — коротко сказала Саша. Пришлось учить и мальчиков двойной жизни.

А Саше помочь не получалось.

Игнату стоило большого труда снова повернуть её к себе после гибели отца и деда. Не скоро, но на её лице затеплилась улыбка. Когда же Игната убили, жизнь оборвалась. Сгоряча побежала Саша в степь, с трудом отыскали её и мальчиков. А вошла в свой дом и потеряла сознание. Пришла она в себя, осознав, что Григорий при смерти. Доплелась до больницы, сменила измученную Магдалину.

Григория пулями изрешетили, когда во время боя он собой закрыл Игната. Но не спас: Игната застрелили в спину «справедливые». Смерть Григория, единственного друга Будимирова, могла стоить надсмотрщикам жизни. Они выволокли из небытия графского хирурга и стояли над его душой, пока тот проводил одну за другой несколько операций. Выхаживать посадили одну из медсестёр. По странной случайности ею оказалась Ирина.

Влюблена она была в Григория чуть не с детства. И теперь не отходила от него. При Саше и Магдалине отступала в сторону и смотрела на всех: не нужно ли воды подать, пот вытереть. Решительно воспротивилась она идее дежурить по очереди: «Вы достаточно намучились, операции позади, опасности для жизни больше нет! Сейчас нужен обыкновенный уход, а это моя профессия! У вас мальчики на руках. Пожалуйста, доверьтесь». Неожиданно Саша отвела Магдалину в сторону, зашептала: «А ведь это единственный шанс для Гиши построить свою жизнь!»

На другой день Саша вышла работать в поле.

Слабый, прямо из больницы, Григорий поплёлся к ней.

— Твоё место — в школе или в правлении, — сказал твёрдо.

— При Игнате я могла тихо сидеть дома. Ты предлагаешь мне мозолить людям глаза. Рано или поздно донесут: за годы лжи и страха многие изменились! Детей не выращу. И сам посуди: о чём буду думать в папином доме, много ли наработаю?! А если в школу… чему научит детей графская дочь? Актриса из меня не получилась, не смогу, как Магда, всем улыбаться! В поле до меня никому дела нет. Спасибо, Гиша, не беспокойся.

— Но ты же не приспособлена к этой работе, — умоляюще смотрел на неё Григорий.

— Приспособлюсь, братишка. Одна просьба: умоли моего Адрюшу беречь себя.

Григорий вздохнул.

В каждом письме Адриана к нему лежала записка Саше. Ей писал: «Хорошо ем, спокойно работаю». Но она чувствовала: брат в опасности. И заранее тосковала.

Саша относилась к числу тех натур, у которых всё внутри. Давно простила ей Магдалина молчание четырёх лет: переписку с Игнатом. По пальцам можно пересчитать внешние проявления Сашиной внутренней жизни: стихи, что начала писать, когда вышла замуж, и обмороки в экстремальные моменты.

И сейчас взгляд в землю, слова не вытянешь. Трудолюбка и трудолюбка: на голове платок, под ногтями черно. Как бы ни старалась Магдалина расшевелить её, ничего не получалось: Саша не жила, отрабатывала долг.

Ещё одна жизнь — в доме Григория.

В благодарность за то, что выходила, и за терпеливую любовь Григорий женился на Ирине. Он жалел жену, заботился о ней, но брак не был счастливым: говорить им было не о чем. Ирина слепо обожала Григория, служила ему и в любую минуту готова была за него погибнуть.

Магдалина любила Ирину и племянников. Пыталась и с ними говорить, как с Джулианом и Любимом, но Ирина, потерявшая в братоубийственной бойне родителей и двух братьев, с молоком передала детям непобедимый страх перед властью: все трое слепо повторяли лозунги газет, слова учителей.