Украли солнце

Она дрожит, морщится — видно, ей больно, но и её дрожь, и то, что ей больно, лишь раздражение вызывают, он в своём желании безжалостен: только бы поскорее избавиться от неудобства в теле! Ни вины перед ней, ни чувства раскаяния. Единственная передышка за день. Он устало развалился в кресле, потянулся. А она стучит зубами.

— Я чувствовала, ты жив, — говорит, поспешно натягивая рубашку и брюки. — Но ты не тот, которого я знала. Это не препарат, нет. Ни разу я не смогла прочитать твоих мыслей, хотя ежедневно настраивалась на тебя, и сейчас — чернота, провал. — Ну, чего она щелкает зубами? — Ты разлюбил свою девушку. Ты разлюбил свою мать. И меня не видишь, тебе всё равно, с кем быть близким. От тебя веет холодом. — Голос её рвётся. — Сначала мы думали, тебя убили. Из-за тебя мы все не жили несколько месяцев! Искали по городу. Ты мог позвонить, там, — она подняла глаза вверх, — везде телефоны. — Она в упор смотрит на него и начинает страстно говорить, он узнаёт знакомые слова. Да это, кажется, его стихи, которые он читал на площади, те, из-за которых погибли люди! Неужели это он писал такое?! По бледным щекам Конкордии текут слёзы. Но удивление его длится недолго, он отворачивается — зачем вздумала читать, что тут сырость развела?! Что она отпевает его?! И вдруг горячечный речитатив оборвался, Конкордия засмеялась. — Слушай, это пострашнее препарата. Роботы работают себе и никому не причиняют вреда, они безобидны, а ты…

Хлопнула дверь.

Оставшись один, он подошёл к зеркалу. На него смотрело сытое, крупное, розовощёкое лицо с холодными глазами.

«До чего глупа! — Он усмехнулся. — А ведь там девочки лучше!»

Пора идти к Апостолу.

Зачем ему эта встреча? Он уже понял, Апостол, как и Конкордия, как и Любим, не вызовет в нём восторженных чувств. Что-то изменилось в шкале ценностей. Он думал спастись Апостолом — Апостол должен был что-то придумать, а теперь ясно: Апостол слабее того, что с ним произошло и происходит теперь. И он. Джулиан, не виноват в этом.

Но всё-таки пошёл к Апостолу, подгоняемый голосом Конкордии: «Из-за тебя мы все не жили несколько месяцев!»

На террасе Апостола не было.

Постоял на ветру. Привычка к солнцу и теплу сделала своё дело — Джулиан сразу замёрз. Вернулся в коридор.

Этот коридор… Сколько раз шёл по нему вместе с Конкордией! Помимо воли увидел сотни роботов, скрытых за стенами этого коридора. Увидел и всех народных заступников во главе с Апостолом. Он так верил в их силу, в то, что они могут победить Властителя, а они — смешные, наивные донкихоты! С мельницами воевать могут, с Властителем кишка тонка. Блаженные. Хотят без жертв обойтись. А разве можно без жертв?! Или ты — их, или они — тебя! Когда противник жесток и коварен, ни всепрощением, ни добротой его не проймёшь. Апостол глуп. Разве можно жалеть убийцу, не щадящего ни дитя, ни старика, ни близкого друга?! Вот торжество Властителя — мёртвая тишина коридора. Наглухо запечатали двери истинную суть не только послушных роботов, которые никогда не восстанут, не вскричат, не поднимут бунта, но и ежедневно вершащееся без суда и следствия убийство.

Зачем, собственно, он тащится к Апостолу? Апостол проиграл и должен получить по заслугам. Его вина — всесилие Эвелины, гибель Гюста и многих других. Такие, как Апостол, не имеют права отвечать за людей.

А что сделал бы он? И вдруг вместо раздражения — чувство глубокой нежности: как с ним Апостол возился! «Сынок» — зазвучало и остановило. Нельзя идти к Апостолу: если Геля ничего не сказала Властителю, получится, он сам, своими руками, убьёт его. Но ему зачем-то очень нужно встретиться с Апостолом!

Чего ждёт от него?

Покаяться и предупредить: мол, от слабости, желания спастись, из-за беспомощности назвал его имя? Геля обещала молчать. Попросить Апостола спасти брата и его. Всё ещё он надеется на Апостола?! Что может сделать Апостол за жалкие часы и дни, если за столько месяцев не смог сделать ничего? Апостол — не Бог, просто человек, не имеющий таланта полководца. Он был обречён с самого начала. Нельзя победить Зло Добром!

Геля солгала, почувствовал внезапно. В ту же минуту, как они расстались, направилась к Будимирову: доложить о выполнении задания. Значит, и Гелина любовь — ложь? При чём тут её любовь? Она по-своему борется за него. Она понимает: или он останется с ней, или с Апостолом. Таков расклад. Всё определяет выбор, как когда-то сказала Мага. Он упустил шанс выбрать правильно. А сейчас можно что-нибудь поправить?

Войти или нет в кабинет? Сказать Апостолу, чтобы бежал?! Успеет он спасти Апостола и брата? Вполне живое чувство — растерянности, и Джулиан обрадовался ему. Под властью этого чувства, ведомый им, решительно толкнул дверь.

Эвелина Кропус и двое — в обтянутой одежде.

Отшатнулся. Но тут же пошёл к ним. Что делает Эвелина в кабинете Апостола? Будимиров прислал её по доносу Гели? Или это её самодеятельность?

Апостол — на стуле. Руки связаны за спиной.

— Даже если бы я попробовал высказать вам свои взгляды, вы не поняли бы. Мы с вами люди разной породы. — Лицо вдохновенно. — Вы — убийцы! Я знал, жить мне доведётся мало. Но я доволен, я много сделал. Пусть не успел освободить всех несчастных, пусть пока победили вы, всё равно даже в условиях террора человек может сохранить себя…

— Хватит болтать, — остановил его металлический голос Эвелины. — Сколько лет ты смел вредить нашему вождю! — И она стала перечислять все деяния Апостола.

Откуда она всё это знает? Кто рассказал? Он ничего подобного не говорил Геле! У них есть предатель? Кто?!

— Я не буду пытать тебя, потому что ты всё равно ничего не скажешь, но я сделаю с тобой то, чего ты боишься больше пыток: я превращу тебя в робота.

— Вся твоя шайка у меня на крючке, — говорит один из бойцов Возмездия. — Долго ты пудрил мозги нашему хозяину! — повторяет он по-своему слова Кропус.

— Как он не раскусил тебя?! Прощайся с жизнью. Ты слышал приказ великой советницы? Больше не побалуешь.

— Приступайте! — приказала Эвелина.

— Вы совершаете преступление. — Апостол улыбнулся. Неужели и сейчас он думает не о себе?! — Сегодня сила на вашей стороне. Но ведь вы тоже живёте один раз. Вам не страшно? Что вы скажете Богу?

В резко наступившей тишине голос Апостола продолжает звучать: «Если выбирать — быть жертвой или убийцей, я предпочитаю быть жертвой».

Зачем, по какому закону кто-то должен быть жертвой, а кто-то — убийцей?!

К Апостолу подъезжает не знакомый ему аппарат.

— Стойте! — закричал он исступлённо, ощущая: это — конец не только Апостолу, ему, Любиму, всем надеждам. — Будимиров не одобрит вашего самоуправства! Вы не имеете права… за его спиной!

Апостол, увидев его, просиял. Так странна в этой ситуации живая радость Апостола!

— Это ты?! — Но тут же заговорил холодно: — Простите, я не понял, куда вы исчезли и бросили дело, не доделав? Как видите, меня предали. Прошу, если у вас есть знакомая, надёжная женщина…

Понимает: Алину нужно отвести к Марике.

— Хорошо, что вы вернулись. Но теперь у вас будет другой начальник. Вот он — Эвелина Кропус! Первый и главный советник Властителя. Теперь я спокоен. — Джулиан понял: не за государство, которым будет руководить Кропус, за Алину, что она будет с Марикой! — Ну, приступайте, — сказал холодно Эвелине, а сам глазами впился в него, Джулиана.

Даже в этот, последний, миг своей жизни боится подвести другого!

Аппарат подъехал ещё ближе, и трубка жадно, раскрытой пастью, потянулась к носу и рту Апостола.

— Нет! — крикнул Апостол, откинулся от трубки. — Ещё один глоток! Я так хочу жить! — сказал виновато Джулиану.

Кропус подошла к Апостолу сама.

— Ну же, робот! Кончай комедию! — И сама же поднесла трубку к носу и рту Апостола.

Беззвучно совершалось убийство. Глаза Апостола из осмысленных превратились в стеклянные.

— Хватит ему. Смотри, готов! — тот же ледяной командный голос Кропус.