Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 51 из 63



Если женам и дочерям позволяли навещать родственников или проезживаться, то не иначе как под покрывалами или в закрытых возках. Самые царицы подвергались такому же порядку. Когда супруга царя Алексея была нездоровою и к ней пригласили врача, тогда ему дозволили ощупать ее пульс чрез тонкое тканье, коей была покрыта ее рука[320]. От сидячей жизни наш женский пол страдал тогда многочисленными болезнями. А ныне еще жалуются на сидячую жизнь!

Нега, принадлежность женского пола, усыпляла его на мягком и теплом ложе. Перины и пуховые подушки, употреблявшиеся издревле, составляли роскошь знатных боярынь и великих княгинь. Постели их застилались шерстяными, шелковыми или льняными одеялами; покрывала вышивались золотом и серебром и украшали богатую постель; кровати были подвижные, ставились к стене под пышным занавесом, называвшимся пологом. У недостаточных и бедных делались вместо кроватей примости, укрепляемые досками на подставах между двумя стенами. Доныне простой народ спит на примостах и на печи. Полати делались из досок, повыше примостов, в уровень с печью. Часто спали не раздеваясь даже на самих печах.

Летописцы иностранные хвалят непорочность и верность россиянок. Агнеса, супруга императора германского Генриха IV, дочь в. к. Всеволода I, была однажды подвергнута им испытанию в верности, для этого он велел одному из своих баронов, влюбившихся в нее, искать ее любви. Она презирала его страстные изъяснения, но выведенная из терпения, назначила ему место и время для тайного с нею свидания; но вместо барона явился ночью сам император, который был встречен переодетыми в женское платье слугами. Они, исполняя приказание императрицы, поступили с ним, как с оскорбителем ее чести. Узнав же в мнимом бароне своего мужа, Агнеса сказала ему: „Для чего же ты шел к жене под видом обольстителя?“ Раздраженный Генрих, оклеветавший барона, казнил его, а целомудренную Агнесу поносил грубыми и дерзкими словами[321].

Россиянки всегда славились непорочностью в семействе и служили удивлением для иноземцев. Скромность и невинность составляли неразлучную добродетель жен: этим гордились мужья и дорожили самые знатные люди[322]. Однако, были примеры неверности, но эти примеры не могут быть доказательством безнравственности, в особенности прекрасного нашего пола. — Первый разнес молву невыгодную барон Герберштейн[323]. Не принимая и не веря его замечаниям, мы можем согласиться с ним в том только, что мужья, занятые службою, редко бывали дома, и что самое супружество зависело от воли родителей. Не жених выбирал себе невесту, но отец, и он назначал ее для своего сына. Когда жених домогался видеть свою невесту, тогда родители отвечали ему: спроси об ней у добрых людей. По наступлении только дня свадьбы засватанные видели друг друга пред венцом.

Мужья весьма любят своих жен, говорит барон Герберштейн, но без частых побоев мужа каждая жена сомневается в его любви. Один немец, женатый на русской, рассказывал ему, что жена часто докучала ему своими замечаниями, что будто бы он не любит ее, и постоянно спрашивала: отчего ты не любишь меня?

— Напротив, я тебя очень люблю, — отвечал он ей.

— Не верю, докажи.

— Какого же ты хочешь от меня доказательства?

— Ты никогда не бил меня.

Тогда муж исполнил ее желание и, по его словам, чересчур[324].

Обыкновение бить жен позаимствовано от татар, и это может быть объяснено только грубостью тогдашних времен. Любовь через побои существовала еще лет пятьдесят тому назад, как рассказывали мне[325]. В одной песне женщина, выражая чувствования своей любви, напоминает нам старый обычай доказывать любовь хворостиной и кнутом:

„Э, батюшка, жена не ведает любви мужней без битья. Чем крепче и почаще побивает муженек, тем-то жена боится мужа и холит его. Бабий волос длинен, а ум короток. Не потрепли ее косыньки, не оставь синева на плечиках и щечках румяных, и что за любовь!“ — Случилось еще видеть, что муж бил свою жену, и весьма жестоко. Когда я заметил, что он поступает с ней бесчеловечно, тогда он отвечал мне: „Нет, батюшка, это уж такая наша поведенция. Не бей жеye, она ругается: ты меня не любишь. — Если любишь, то бей меня!“ Во время сердечных побоев жена не плачет и не кричит, она переносит терпеливо, и этим еще гордится между своими приятельницами. — В России все изменяется так скоро, что можно думать, что любовь чрез побои не существует уже. В <английской> Индии доселе в обычае доказывать любовь побоями. Привязывают жену к дереву и бьют прутьями до бесчеловечия, пока она не скажет: довольно, доказал любовь! Или пока сам муж не устанет, но это бесчестие для мужа. — Правительство английское несколько раз предпринимало меры к истреблению варварского обычая, но сами жены восставали против этого.

Еще в другой песне:

Каждый народ имеет свой особый дух и такие качества, которые только ему одному свойственны. Женский пол отличается во всем свете чувствительностью и нежностью сердца, но при этом он обнаруживает свои наклонности. Немки хорошие хозяйки, голландки постоянные, англичанки верные, испанки пламенные, португалки страстные, швейцарки патриотки, француженки любезные, итальянки ревнивые, польки увлекательные собеседницы, а русские нежные матери. Мужчины же в своих страстях так изменились, что все они более или менее на один лад непостоянные, но этот недостаток они вознаграждают твердостью воли, глубокомыслием и проницательностью.

Дворяне и богатые были спесивые к бедным, но между собою гостеприимны и вежливы. Гостя встречали с объятиями и просили садиться, но гость, войдя в комнату, искал глазами Св. икон, подходил к ним, крестился и клал сначала три земных поклона, произнося вслух несколько раз: „Господи, помилуй, Господи, помилуй!“ Потом обращался к хозяину с приветствием: „Дай, Господи, тебе здоровья“. — Подавши друг другу руку, они целовались, кланялись по несколько раз, и чем ниже, тем считалось почтительнее; переставали кланяться и снова кланялись, наконец, садились и беседовали[327]. Гость садился лицом к Св. образам. Тут его потчевали медом, пивом, вишневкою, а дорогих гостей греческими винами и мальвазиею. По окончании разговоров гость, взяв свою шапку, подходил к образам, крестился, делал те же поклоны и прощался с хозяином, желая ему быть здоровым. Хозяин отвечал ему взаимным желанием и провожал его без шапки до крыльца; любимого провожал до самых ворот, а почетного далее, за несколько шагов от ворот.

320

Маерб. «Voyage», с. 88. У греков и богини ходили под покрывалом.

321

«Chronic. Th. Engelhusen», в Лейбниц. «Script. Brunsv. 11»; Гебгарди «Eriauterung der Eur Kanserl. und Konigl. Hauser», см. табл. 9, где приведены свидетельства разных немецких летописцев. — Агнеса чрез три года развелась с Генрихом. — Любопытные сведения об Агнесе см. еще: Кар. «И. Г. Р.», т. 2, с. 97, примеч. 157. Она вышла замуж за Генриха IV в 1089 г. Император Генрих IV замечателен в истории средних веков сильными распрями его с папою Григорием VII Гильдебрандом за инвеституру. В западной Европе было тогда обыкновение, что государи, возводя духовных особ в высшее достоинство и отдавая им в пастырское управление земли, вручали жезл и перстень в знак их зависимости от государя; но папа Григорий VII, отнимая это право у государей, под опасением отлучения их от церкви, объявил, что эта власть принадлежит римским первосвященникам. Всем известно несчастное унижение Генриха IV, которое должно приписать невежественному веку и владычеству духовенства, хотевшему быть властителями и судьями. Но благодаря просвещению папская власть, во многом пагубная не только для монархов, но и государств, совершешю ослабела ныне или, лучше сказать, сделалась ничтожною.

322



Paul. Iov. «Dc leg. Moscov.».

323

Herber. «Rer. Moscov. com.» — Paul. Iovius, de legat, говорит (он писал в 1525 г.), что в Москве были дома публичных женщин, которые принимали к себе посетителей за весьма умеренную награду: ad venerem omne vulgus foeminarum facile pollicilur <Всякое могут пообещать ради любви падшие жешцины>. Должно думать, что введение таковых домов современно многоженству. — Французская болезнь была нам известна в конце XV века по одному слуху. Она с американским золотом вывезена в Европу в 1493 г. Сначала именовалась неаполитанскою, и до того она была опустошительною, что казалась гневом Божиим, ниспосланным за грехи. Robertson «Hist. of America», кн. 4, с. 99, и с. 342, прим. 50, изд. 1828 г. Одна женщина занесла ее из Рима в Краков: эта болезнь вдруг заразила там многих; от нее вскоре помер кардинал Фридерик. — «Стрыйков. летоп.», кн. XXI, гл. 1. — Слух об этой болезни дошел до Москвы в 1499 г. В. к. Иоанн III, посылая в Литву боярского сына Ив. Мамонова, велел ему разведать в Вильне: «есть ли ещо та болесть или нет, что болячки мечются (покрывают тело), а словет францозска». — «Дела польского двора», № 1, с. 684. — В договоре смоленского кн. Мстисла Давидовича с городом Ригою, заключенном в 1228 г., сказано между прочим, что за бесчестие женщины платить 10 гривен серебра, пока она не была обесславлена, — статья 13, см.: «Собр. госуд. грамот». Это доказывает, что общественные женщины давно существовали. Мелетий, писатель половины XVI века, говорит: «те из них, кои грешат со всеми, изгоняются из общества и называются общими», т. е. общественными. «Eos quoque, quod publice peccant, communicatione persequntur, quod eorum lingua obscha vocant.» — «De Russor. relig. et ritib.», ed. 1581 года. — Petrejum «Histor. und Bericht. von dem Gropfiirstenthumb Muschkow», с 595, изд. Лейпц. 1620 г., говорит: «…und haben bei sich herlaufen vielen Diener und Knechte, die sie bewachen sollen, чтобы слуги боярские присматривали за их женами, auff dass sie mit andern Ma

324

Herber. «Rer. Moscov. com.», с. 51, ed Antv; Petrejum «Histor und Bericht von dem Grossfurstenthumb Muschkow», с. 632–634, изд. Лейпц., 1620 г.; Olear «Offt begehrte Beschr. der Neuen Oriental. Reise», с. 143.

325

Я однажды слыхал жаловавшуюся жену на своего мужа, что он не любит ее. Когда я спросил ее, отчего она так думает? — тогда она отвечала мне, что он ее ни разу не бил. — Да разве в этом любовь?

326

«Новейш. полн. всеобщ. песен.», ч. 3, № 297, изд. Москов., 1822 г. Эта песнь начинается так:

327

В разговорах употребляли «батюшка», «милостивец». Батюшка есть очень древнее употребление, и оно встречается уже в XIII в.; означало отца-покровителя. Ныне же оно произносится без всякого значения, по одному укоренившемуся обычаю. У мексиканских народов существовало обыкновение величать старших себя с прибавлением слога к каждому слову: цин и ацин, напр.: татл, батюшка, татцин батенька. Монтесума величался Монтесумацин и т. п. Все это indicating respect, silavas reverentiales y de cortesia <выказывая уважение, проявляя любезность>. - Roberts. «Hist. of America», кн. 7, с. 226, прим. 146, изд. 1828 г. — Эта самая вежливость похожа на наш странный обычай, чтобы придавать к каждому слову се — и нет сомнения, что это позаимствовано от лакеев.