Порочные намерения

— Леди Гамильтон ошибается. Она ошибалась на протяжении многих лет. Я не знаю, как появилась в ее голове эта непристойная фантазия, и даже мои безграничные усилия не помогли искоренить эти бредни. — Глаза его были холодны.

Эм взвесила все варианты. Может ли исходить какая-то угроза для леди Гамильтон от этого человека? Морщины, избороздившие его лицо, говорили о суровой печали, но не о гневе. Ей пришла на память сцена на балу, когда графиня посмотрела на него с таким страхом и негодованием. На его лице отражались лишь давние боль и горечь, скрытые за фасадом стоицизма. Что будет, если открыть графу источник ее уверенности? Все эти люди и без того настрадались. Это заставит страдать каждого из них еще сильнее. Возможно, это приведет к какому-то пониманию между ними, даже если возможность простить осталась в далеком прошлом. И Эм приняла решение.

— Леди Гамильтон выехала из дома в тот день, сэр. Она видела кого-то у… у реки. Она пошла за ним и нашла своего сына лежащим на берегу, мертвого. Она в ужасе бросилась домой и никому не сказала о том, что видела.

— Кого-то, — сказал граф. — Вы хотите сказать, что она видела меня.

Эм наклонила голову, не смея вымолвить ни слова. Его лицо посерело и окаменело.

— Конечно, она видела. Я был там. — Он остро посмотрел на нее. — Вы собираетесь рассказать об этом Варкуру, не так ли? Я знаю, он очень затруднил вашу жизнь, и можно не сомневаться, он нашел какое-то средство, чтобы заставить вас шпионить для себя. — Граф усмехнулся, лицо его стало настолько похожим на лицо сына, что у нее похолодела кровь. — Шпионить. За родной матерью. Какое же чудовище я вырастил.

— Я не считаю лорда Варкура чудовищем, — тихо произнесла Эм. — И его брата тоже, судя по тому, что мне рассказывали о нем.

Лорд Гамильтон резко взглянул на нее:

— Вы умны. Опасно умны. Итак, намерены ли вы бежать к Варкуру с этим донесением?

— Он поставил меня в трудное положение, сэр, — заметила она, не зная, как лучше ответить, чтобы соблюсти свои интересы.

— Ну что же, тогда он должен услышать правду — всю правду, — сказал граф. — В моем доме уже живет человек, который не может видеть меня. Еще одного я не потерплю.

— И какова же эта правда, сэр? — осмелилась спросить Эм.

Его лицо стало еще жестче, глаза стали далекими, словно он смотрел в прошлое.

— Леди Гамильтон никогда не говорила мне, что она меня видела, но я уверен, что вам она рассказала обо всем честно. Я видел Гарри несколькими минутами раньше — я говорил с ним. Он вскарабкался на берег и сидел с таким видом, будто удар хлыста, оставивший на его лбу красный рубец, нанес ему смертельную рану, и — что для его рассудка было гораздо ужасней — в мокрых брюках.

Я видел, — продолжал граф, — что он сидит там, с детскими слезами на лице, что у него тело слабого человека — хилое и сутулое, и мне стало невероятно жаль, что это… это слезливое создание и есть мой наследник. Мы слишком нянчились с ним, к моему великому сожалению, и, возможно, это развило в нем некоторые слабости. Хватит нянчиться, решил я, это должно кончиться — в этот же день, в этот же момент, — или он навлечет на наш род непоправимый позор. Поэтому я не усадил его на лошадь позади себя. Я приказал ему встать, вытереть слезы и идти домой.

Лорд Гамильтон покачал головой.

— Он поднялся, хотя и неуверенно, и я направил свою лошадь к дому. По дороге я встретил молодого Гримсторпа, но я был слишком охвачен яростью и не сказал ему, что поиски можно прекратить. Сын лорда Олтуэйта промчался мимо меня сломя голову, но своей жены я не видел. Если бы я ее увидел, я поговорил бы с ней и избавил бы нас обоих от многих трудностей. Когда я приехал домой, в конюшне никого не было, и я избежал сплетниц-наседок, вечно порхающих вокруг, и пошел наверх в кабинет, чтобы дождаться своего рассеянного сына. Когда спустя час он не появился, я вернулся обратно и нашел его лежащим наполовину в воде, наполовину на берегу. — Глаза лорда Гамильтона были мертвыми, когда они снова остановились на Эм. — А теперь, мадам Эсмеральда, можете отнести это донесение моему живому сыну.

— Почему вы не рассказали об этом вашей жене? — прошептала Эм. — Почему вы теперь ей не говорите?

Улыбка лорда Гамильтона была безрадостной.

— Я выбрал себе жену не для того, чтобы вести с ней умные разговоры. Мы мало разговаривали за время нашей семейной жизни. Услышав новость, она скрылась в своих покоях, куда никого не допускала, и я считал, что причиной этого было вполне понятное горе от потери сына. Со временем я понял, что она возлагает на меня какую-то вину. Мои слова ничего не могли бы изменить. Да я и сам отчасти чувствовал себя виноватым за то, что не усадил Гарри в седло. Мне в голову не приходило, что она считает, будто я поднял руку на сына, а потом стало уже слишком поздно разубеждать ее в чем бы то ни было.

— И вы не пошли к ней в ее горе? — спросила потрясенная Эм. У дяди Уильяма и леди Олтуэйт был прохладный брак, но она видела, как они сблизились после смерти Энн. Это привело к беременности, которая и стала причиной смерти леди Олтуэйт.

Лорд Гамильтон посмотрел на нее:

— Иногда, мадам Эсмеральда, вы очень хорошо играете роль глубокого мудреца. А потом говорите что-то такое, что показывает, как мало вы, в сущности, разбираетесь в человеческом сердце.

Он коротко поклонился ей — она машинально ответила ему тем же, — а потом ушел. Спина у него была несгибаемая, голова гордо поднята, а ноги несли его в глубину дома медленно и с трудом.

Как только он ушел, Эм встряхнулась и поспешила прочь, к парадному холлу и вниз по ступеням к каменной дорожке.

—Домой! — крикнула она, бросившись в кеб и резко захлопнув за собой дверцу.

Она не хотела признаний лорда Гамильтона. Единственное, к чему они привели, это к еще большему беспокойству и смятению, а ситуация и без того была слишком запутанной. Лорду Гамильтону она тоже поверила. Он никак не походил на лжеца. Но от этого все стало только хуже, потому что она могла ошибиться в целом.

Она может по крайней мере сообщить лорду Варкуру другой вариант лжи — о том, что его мать видела человека, уезжающего верхом прочь. Не стоит рассказывать в подробностях, как именно произошло убийство. Тогда это дело можно будет считать улаженным. Она могла бы добавить показания лорда Гамильтона и переделать убийство на несчастный случай. Теперь было уже слишком поздно, она дала лорду Варкуру игрушечную лошадку, чтобы он скакал в преисподнюю…

В голове у нее боролись две картины — Гарри, с лицом, слишком похожим на лицо брата, сидит в нескольких ярдах от воды. Другая — Гарри лежит у реки, и вода омывает его безжизненные ноги. Картины эти крутились и сменяли друг друга у нее в голове, и Эм тяжело вздохнула и крепко зажмурилась. Неужели нельзя обрести покой хотя бы в собственной голове?

Гарри, живой и пронзительно кричащий на берегу реки, а потом обмякший, в промокшей одежде. Шум реки у нее в голове становился все громче и громче, шум и бормотание воды заглушали воображаемые крики Гарри.

— Господи! Вот оно что! — сказала Эм, внезапно сев прямо и устремив широко раскрытые глаза на переднюю стенку кеба. — Река!

Она раскрыла окошко, с трудом удерживаясь от брани, потому что раму заедало в пазах. И сказала, высунув голову:

— Не домой, Стивенсон. На Пиккадилли.

Все же нужно рассказать об этом лорду Варкуру. Уж это-то он заслужил.

— Так быстро вернулись, Томас? — спросила леди Гамильтон со слабой улыбкой. — Да ведь за эти две недели я видела вас больше, чем за последние шесть месяцев. Я только что оставила внизу мадам Эсмеральду. Она, быть может, все еще в гостиной.

Томас провел рукой по волосам. Они находились в собственной гостиной графини и снова были одни, хотя потребовались некоторые уговоры, чтобы отвлечь мать от попыток руководить четырьмя рабочими, вешавшими новые занавеси в комнате.

— Ее кеба не было у подъезда. Я пришел повидать вас. Мне нужно знать — мне нужно знать, что вы видели в тот день, когда умер мой брат. Все, матушка, все подробности из ваших собственных уст.