Страница 14 из 28
– Спасибо, господин майор! Конечно, я согласен, я полностью полагаюсь на ваше благородство.
– Вот и хорошо. Сейчас приведут твою Эвридику. А пока – давай выпьем на прощанье.
Он налил себе и Костасу по полстакана узо – вонючей греческой самогонки. Они молча, не чокаясь, выпили. Тут вернулся адъютант и доложил, что все готово.
– Ну, с Богом. Сейчас тебя проводят к выходу из здания, там сразу начинается плац. Ты медленно пойдешь, как мы и договаривались, не оглядываясь. А я буду смотреть в окно, и если оглянешься… – он ласково погладил рукой лежащий на столе пистолет. – Ну, ты все знаешь.
Когда Костаса выводили из здания, он краем глаза сбоку увидел высокую женскую фигуру в черном длинном одеянии с капюшоном на голове, полностью скрывавшем лицо. У него екнуло сердце. «Неужели это Элен?» – с надеждой подумал Костас. Раздалась команда:
– Пошел!
Он медленно, весь обратившись в слух, с трудом, от страха и напряжения, передвигая одеревеневшие ноги, вступил на плац. Заслышав за собой тихие, легкие, явно женские шаги, он обрадовался и немного успокоился. Прикусив до крови нижнюю губу, чтобы раньше времени не заговорить с Элен, он шел по, казалось, бесконечному плацу, представляя, как совсем уже скоро обнимет свою любимую жену. Вот и конец плаца, Костас перешагнул через ограждавший его бордюр, сделал еще несколько шагов. Вдруг он услышал, как Элен громко вскрикнула, видимо, она запнулась за бордюр. Костас помимо своей воли машинально оглянулся, в тот же миг громко затрещала пулеметная очередь. Девушка вскрикнула еще раз и упала, скошенная пулями. Он, уже ничего не соображая, бросился к растерзанной свинцом фигурке, откинул капюшон и обомлел. Это была не Элен. Костас стоял на коленях перед только что погибшей девушкой и был в полной растерянности, совершенно не понимая, что происходит. Конечно, было безумно жаль эту не известную ему женщину, но, с другой стороны, это значило, что его жена еще, возможно, жива…
За его спиной раздался знакомый лающий смех, он оглянулся. Там стоял весьма довольный собой и своей шуткой пьяный Спирос с друзьями. И тут Костаса осенило, он вспомнил, где уже слышал этот мерзкий хохот.
– Я все понял, я тебя узнал. Это ты убил мою Элен!
– Что? Что ты сказал? Да как ты смеешь, сопляк?
Циклоп выхватил пистолет и с яростью разрядил всю обойму в Костаса, но и на этом не успокоился. В бешенстве, сверкая единственным налитым кровью глазом, хрипя, потея и брызгая слюной, он стал топтать коваными сапогами уже безжизненное тело.
Но Костасу было уже все равно, его освобожденная душа стремительно летела к Элен, к его Эвридике. Для того чтобы наконец им снова встретиться, пусть и на небесах, и уже больше не расставаться никогда…
Тамара Полилова
Автор о себе
Мое имя - Тамара Полилова, я пишу рассказы и работаю в более крупных формах, учусь в очной аспирантуре (в данный момент работаю над написанием диссертации), имею два высших образования (математическое и медицинское) и среднее специальное – музыкальное (фортепиано, вокал), делаю переводы небольших юмористических роликов с русского на английский (субтитры), снимаюсь в роликах как актриса (это хобби), одна воспитываю 3-х детей (11-ти, 7-ми и 4-х лет), живу в Москве.
Посылка, или Жизнь после жизни здесь
Посвящается моей прабабушке Стахневич Зинаиде Григорьевне, актрисе, певице и просто благородной даме.
Итак, я умерла. Это было ужасно тяжело и невообразимо нам обычным смертным, не говоря уже о том, что я не была к этому готова вовсе. А случилось сие отвратительной холодной весной 1969, очень напоминающей зиму. В России, точнее – тогда в СССР, всегда такая весна – холодная, промозглая, местами склизкая, скользкая и снежная, как зима на Аляске. Я умирала в ужасной гадкой советской больнице всего лишь от пневмонии – правда, со мной были мой близкие, сходившие с ума и абсолютно потерянные. Мне было почти 75, и я была еще довольно крепкой, но во всем этом виновата только я одна. Не буду рассказывать о своей жизни, это совсем другая история, скажу лишь, что я наделала очень много ошибок, и самая огромная и непростительная из них состоит именно в том, что когда все мои знакомые, друзья и родственники покидали эту ужасную страну после революции с последним пароходом в 1922 г., я ждала два платья от портнихи и надеялась уехать в Париж с мужем и двумя крошечными детьми, как только они будут дошиты полностью, но они никогда не были дошиты до конца, границы закрыли со всех сторон, и мои несчастные дети остались здесь навсегда.
В молодости я была красива, очень красива, настолько красива, что двоюродный брат императора Николая приударял за мной и вроде даже хотел сделать предложение, а художники-современники мечтали нарисовать мой портрет на рассвете, но на рассвете я предпочитала поспать и всем им отказывала, о чем сейчас бесконечно сожалею. Да, и я была талантлива, безумно талантлива, у меня было второе сопрано, я пела на сцене Мариинки, будучи еще совсем юной девушкой, и даже после того как я вышла замуж и родила двух детей. Но к тому далекому 1922 году все мое окружение уже уехало, а я все еще ждала платья, у меня был муж Алексашка и двое детей – Гулька и Тамарка. Платья я так и не дождалась, границы закрыли, и все (как это называлось, «из бывших», кто не успел уехать) остались здесь навсегда мертвыми или живыми, боявшимися любого шороха и почти онемевшими, поскольку у всех стен были уши.
Да, я была именно «из бывших» и лишилась всего в одночасье, скорее всего из-за своей гордыни, инфантильности, в какой-то степени серости и непонимания действительности, а может быть – из-за нашего всеобщего «авось обойдется», никто ведь тогда не верил в победу «пролетариата» и все «наши» думали, что это ненадолго. Сейчас же в своей новом обличии, будучи абсолютно самодостаточной, независимой и хорошо образованной женщиной, я понимаю, насколько мои поступки в прошлой жизни были глупыми, примитивными и недалекими. Но мы – выжили, и это единственное, что случилось с нами хорошего. Впоследствии сына моего, которого я любила больше всех на свете, убили в первый день войны с фашистской Германией, он служил на Брестской границе и был «чертовым» комсомольцем в то злосчастное время, а дочь осталась, вышла замуж за москвича (мы-то были из Питера), сына профессора, который был на 9 лет старше и в будущем стал академиком, и уехала в Москву в свои 18. Там она родила трех детей и думала всю свою жизнь, что все у нее не так уж и плохо, главное – затаиться, помалкивать, не болтать лишнего и затеряться среди толпы. У нее это очень неплохо получилось, кстати. Я же после смерти Алексашки тоже переселилась к ней в Москву, обменяв свою половину квартиры (огромной даже по нынешним масштабам) на комнатку. Таким образом, через некоторое время мы поменяли Тамаркину трехкомнатную коммуналку и мою комнатку на четырехкомнатную квартиру в этом же доме в центре Москвы. Все были довольны и безумно счастливы.
Моя глубоко любимая сестра Полина эмигрировала в Англию, по дороге в эту прекрасную страну, которую, по абсолютно непонятным мне причинам, я обожаю бесконечно (я провела там некоторое время, и когда бы я ни прилетела позже туда с транзитом, мне всегда кажется, что наконец-то я дома, это непередаваемо!!!), «товарищи» убили ее мужа, он был владельцем киностудии, которая впоследствии уже без него назвалась Metro-Goldwyn-Mayer в США, а дочка умерла от рака в свои 16 в Польше. Не думайте, что я пишу эти строки холодным языком, как констатацию факта, реально – я плачу и роняю слезы на клавиатуру прямо сейчас, вспоминая все прошедшее так отчетливо, как могу себе представить сегодня, по прошествии такого количества лет. Но моя сестра, не взирая ни на что, умудрилась убежать, и она тоже выжила, она, не имея средств к существованию, продав еще ранее все свои фамильные драгоценности, надеясь, что операция поможет дочери, ушла жить в монастырь где-то под Лондоном и проработала всю жизнь сестрой милосердия, по-нашему – медсестрой. Ее могилу до сих пор не могут найти мои внуки и правнуки, хотя они – единственные выжившие ее наследники и я лично была бы бесконечно счастлива, если бы они смогли получить хотя бы вид на жительство в Британии, именно сейчас и сегодня…