Нисхождение

Вид опиравшегося на палку старика араба, в мешковатых красных шароварах и тюрбане, едва не заставил Ингхэма открыть рот от изумления. Ему показалось, что это Абдулла из Хаммамета, но, разумеется, он обознался. Это просто точная копия. Невероятно, как похожи друг на друга эти арабы. Наверное, то же самое они думают и о туристах, подумал Ингхэм.

Он медленно шел узкой, заполненной людьми улочкой, ведущей к базару, постоянно натыкаясь на чьи-то руки и спины. Почувствовав у своего заднего левого кармана чью-то руку, Ингхэм обернулся как раз вовремя, чтобы заметить мальчишку, который шмыгнул влево, между торговыми рядами. Однако бумажник Ингхэма был в другом кармане — в переднем левом.

В уличном кафе, расположенном прямо на тротуаре главной улицы, Ингхэм выпил холодного лимонада, спрятавшись от солнца под тенью зонтика. Затем вернулся к своей машине и поехал обратно в Хаммамет. Иссушенная солнцем безлюдная местность за окном машины подействовала на него расслабляюще. Почва здесь имела темно-бурый цвет, а широкие русла рек пересохли и потрескались. Ингхэму пришлось несколько раз останавливаться, чтобы пропустить бредущие через дорогу гурты овец. Шерсть сзади у них была перепачкана грязью, их погоняли совсем маленькие мальчики или старые босоногие женщины с палками.

Бунгало в Хаммамете показалось Ингхэму в тот вечер чужим. Оно перестало ему нравиться, несмотря на чистоту, удобство и стопку рукописи на столе. Нужно уезжать отсюда. Эта комната напоминала о его планах поработать здесь с Джоном. Она не давала забыть о тех письмах, которые он, полный счастливых надежд, писал Ине. Ингхэм принял душ, решив, что пообедает у Мелика, поскольку пропустил ленч.

Открыв шкаф, чтобы достать свой синий блейзер, он не обнаружил его на месте. Ингхэм осмотрел комнату в надежде, что оставил его на стуле. Сообразив, что его обокрали, Ингхэм тяжело вздохнул. Но ведь перед уходом он запер дверь на ключ. Правда, забыл защелкнуть все ставни изнутри; он убедился в этом, бегло пробежав взглядом по окнам. Два из четырех оказались незапертыми. Ингхэм проверил стопку сорочек на верхней полке. Новая льняная рубашка пропала. А коробочка с запонками? Ингхэм выдвинул ящик стола. Она тоже исчезла, а там, где лежали чистые носки, осталось пустое место.

Странно, что не тронули пишущую машинку. Ингхэм еще раз осмотрелся. Чемодан в шкафу на месте, а вот пара новых черных туфель пропала. Интересно, подумал Ингхэм, на кой черт арабу английские ботинки? Пропала также коробочка с запонками, в которой хранились прекрасные золотые запонки, подаренные ему Иной перед отъездом, и пара серебряных, доставшихся Ингхэму от деда. И еще платиновая булавка для галстука, подарок Лотты.

— О господи, — пробормотал Ингхэм, — хорошо, если им посчастливится выручить за все это баксов тридцать, и то если они здорово постараются. — А они конечно же постараются. Интересно, не приложил ли к этому руку тот старый мешок костей в красных штанах? Наверняка нет. Он не потащился бы сюда за целый километр из Хаммамета только затем, чтобы обчистить его.

Кредитные карточки? Они лежали в кармашке на крышке чемодана. Ингхэм снял чемодан со шкафа и обнаружил, что они по-прежнему на месте.

Решив разыскать Мокту, Ингхэм направился к зданию администрации.

Занимаясь сортировкой полотенец, Мокта что-то по-арабски объяснял директрисе. Увидев Ингхэма, он расцвел в улыбке. Ингхэм сделал знак, что будет ждать его снаружи, на террасе.

Мокта вышел даже раньше, чем он ожидал. Желая показать, что ему пришлось вынести, Мокта отер пот со лба и оглянулся:

— Вы хотели видеть меня, сэр?

— Да. Кто-то сегодня залез ко мне в бунгало. Кое-что из моих вещей украдено. Ты не знаешь, кто мог это сделать? — Хотя на террасе больше никого не было, Ингхэм говорил приглушенным тоном.

Серые глаза Мокты расширились, он был потрясен.

— Нет, сэр. Я знал, что вы сегодня уезжали — вашей машины не было на месте. Но я весь день находился здесь и возле вашего бунгало никого не видел.

Ингхэм перечислил, что именно у него пропало.

— Если ты услышишь о чем-нибудь, увидишь что-либо из этих вещей — скажи мне, ладно? Если поможешь вернуть мне обратно хоть что-то, я дам тебе пять динаров.

— Хорошо, сэр. Хотя я не думаю, что это кто-то из наших ребят. Честное слово, сэр. У нас честные ребята.

— Может, это кто-нибудь из садовников? — Ингхэм предложил Мокте сигарету, которую тот с готовностью взял.

Парень пожал плечами, однако безразличия в этом пожатии не было и в помине. Его худое тело застыло в нервном напряжении.

— Я не знаю всех садовников. Некоторые из них появились совсем недавно. Дайте мне присмотреться. Но если вы скажете директрисе, — Мокта сокрушенно взмахнул руками, — она обвинит в этом всю прислугу.

— Нет, я не стану жаловаться директрисе или кому-либо из администрации. Я полагаюсь в этом деле на тебя. — Ингхэм похлопал Мокту по плечу.

Он вернулся к своей машине и отправился к Мелику. Было уже поздно, и в меню мало что осталось, однако Ингхэм уже растерял все остатки аппетита и сидел просто так, за компанию с окружающими, чьих разговоров он не понимал. В этот вечер здесь не было ни англичан, ни французов. Разговор на арабском — лишь мужские голоса — звучал гортанно, сердито и временами казался угрожающим. Однако Ингхэм знал, что для арабов это обычная вечерняя беседа. Низенький, пухлый Мелик подкатил к Ингхэму и, расплывшись в улыбке, поинтересовался, где его друг, мистер Ахдам? Говорил он на весьма приличном английском.

— Я его не видел сегодня. Я ездил в Сус. — Это не имело никакого значения, и все же приятно сообщить об этом хоть кому-то. Ведь арабы — Ингхэм знал это по многословности их речи — считали необходимым сообщать друг другу даже о менее значимых вещах. — Как идут дела?

— Идут помаленьку. Люди боятся жары. Хотя, конечно, даже в самое жаркое время года, в августе, сюда приезжает много французов.

Они поболтали еще несколько минут. Сыновья Мелика, один худой, с вкрадчивой походкой бандита, и другой — толстый, словно колобок катившийся по полу, обслуживали два-три занятых столика. Откуда-то снизу до Ингхэма доносился приятный запах выпекаемого хлеба. В соседнем здании располагалась пекарня, работавшая всю ночь. Забыв заказать кофе без сахара, Ингхэм выпил две чашки сладкого. Когда он допивал вторую, появился датчанин с собакой на поводке. Остановившись на пороге террасы, он огляделся по сторонам, как если бы высматривал кого-то из знакомых. Увидев Ингхэма, он заулыбался и медленно направился к нему.

— Добрый вечер, — поздоровался Иенсен. — Сегодня один?

— Добрый вечер. Да, один. Присаживайся. — За столиком Ингхэма оставалось еще три свободных места.

Иенсен уселся напротив, собака по команде послушно улеглась у его ног.

— Как жизнь? — поинтересовался Ингхэм.

— Нормально, для работы то, что надо. Только немного скучно.

Ингхэм подумал, что так оно и есть. На Иенсене была свежая джинсовая рубашка, его лицо покрылось загаром до черноты и стало темнее волос. Когда он говорил, его белоснежные зубы сверкали, как у негра. Сейчас Иенсен в небрежной позе развалился на стуле, закинув одну руку за его спинку.

— Выпей вина, — предложил Ингхэм и крикнул «Асма!» куда-то в пространство, где его могли услышать, а могли и нет.

Иенсен сказал, что уже выпил здесь бутылку вина, но Ингхэм настоял на том, чтобы он выпил с ним. Парнишка-официант принес еще один стакан.

— Работаешь? — спросил Иенсен.

— Сегодня нет. Нет настроения.

— Плохие новости?

— Нет, просто день не удался, — сказал Ингхэм.

— Недостаток этой страны в том, что здесь постоянно одна и та же погода. Слишком уж все предсказуемо. Если человек не привыкнет к этому, то ему скоро наскучит здесь до чертиков. — Иенсен выговорил «до чертиков» четко и ясно, как настоящий англичанин. — Сегодня я пытался изобразить птицу в полете. Она летит вниз. Завтра я буду рисовать двух птиц на одной картине, одна взмывает вверх, другая — вниз. Они будут походить на два повернутых друг к другу тюльпана. Знаешь, существует набор основных форм: яйцо, являющееся вариантом круга, птица, напоминающая рыбу, дерево с ветвями, похожими на корни или бронхи легких. Все более сложные формы: ключ, автомобиль, пишущая машинка, консервный нож — все они сотворены руками человека. Однако прекрасны ли они? Нет, они столь же уродливы, как и сама человеческая душа. Хотя, признаю, некоторые ключи бывают красивыми. Чтобы быть прекрасной, вещь должна быть стилизованной, так сказать упрощенной формы, что достигается лишь ее существованием на протяжении сотен и сотен лет.