Страница 91 из 194
«Битва за Сталинград достигла своего апогея… В это тяжелое время с вами все мои мысли и чаяния германской нации! Несмотря на обстоятельства, вы должны отстоять Сталинград, завоеванный вами и вашими генералами такой кровью! Благодаря вашей несгибаемой воле, как и весной под Харьковом, и этот русский прорыв будет ликвидирован всеми имеющимися средствами. Я делаю все, что в моей власти, для того, чтобы помочь вам в вашей героической борьбе».
В том же месяце несколько раньше Гитлер выпустил аналогичный приказ «стоять насмерть» Роммелю, сражавшемуся под Эль-Аламейном. Фюрер и дальше будет выступать с подобными посланиями, подменяющими стратегические интересы требованиями слепого подчинения его воле и новых жертв.
Сталинград был важным транспортным узлом, одним из центров оборонной индустрии и нефтепереработки. Однако вряд ли это оправдывало то упорство, с каким нацисты хотели овладеть этим городом, и те кровопролитные сражения, последствия которых — неразорвавшиеся снаряды и мины, а также кости — люди находят и по сей день каждой весной. Но не только спесь заставляла Гитлера приказывать Паулюсу не уходить из Сталинграда. Ему пришлось бы отводить группу армий «А» с Кавказа, которую должен был прикрывать Сталинград.
«Запрет на прорыв (из Сталинграда) представляется крайне опрометчивым решением Гитлера, если принять во внимание характер сил, о которых шла речь, — писал Меллентин. — В Сталинграде попала в капкан не обычная армия. 6-я армия являлась тараном вермахта в проведении решающей кампании всей войны»[790]. Так или иначе, освободительная миссия Манштейна не достигла своей цели. «Юнкерсы» 4-го воздушного флота фельдмаршала барона Вольфрама Рихтгофена — кузена аса Первой мировой войны — доставляли Паул юсу лишь мизерную часть того, что ему было необходимо: немецким самолетам постоянно мешали русские истребители, зенитчики и плохие погодные условия. В результате армия Паулюса начала вымирать. Потери, болезни, истощение, голод, а позднее и невыносимые морозы вообще лишили его всяких надежд на прорыв. (У Рихтгофена в 1944 году развилась опухоль мозга, и он в следующем году умер.)
Чуйков теперь столкнулся с новой опасностью: с 12 ноября Волга начала покрываться льдом. Сталинград расположен на краю безлесных, обдуваемых всеми ветрами степей, и здесь температура воздуха в зимнее время может упасть до минус сорока пяти градусов по Цельсию. Солдаты иногда сооружали из замерзших трупов стены, за которыми прятались от пуль. Река начала быстро замерзать в конце ноября, когда температура опустилась ниже пятнадцати градусов, но ледостав завершился лишь 17 декабря. До этого дня пройти по реке не могли даже бронекатера, и 62-й армии пришлось перейти на режим экономии до того времени, когда по льду пойдут грузовики. «Нам предстояло бороться на два фронта — и с противником, и со стихией на Волге», — вспоминал Чуйков. Боеприпасы и продукты катастрофически иссякали, и Чуйков с надеждой ожидал, когда застынет поток льдин, сталкивавшихся с отвратительным скрежетом и треском, от которого все тело покрывалось холодным мурашками, словно кто-то проводил пилой по позвоночнику[791]. Наконец на реке образовался сплошной лед, и по нему прошли 18 000 грузовиков и 20 000 единиц другого транспорта, воскресивших осажденную Красную Армию[792]. Тем временем в заводском районе не прекращались ожесточенные рукопашные схватки.
В середине декабря 6-я армия все еще рассчитывала на помощь от Манштейна. На бумаге его группа армий «Дон» выглядела внушительно: две танковые дивизии, одна пехотная дивизия, штаб Гота, румыны. 12 декабря она двинулась в направлении Сталинграда, начав операцию «Винтергевиттер» («Зимняя буря»). В тот же день после полудня Гитлер говорил Цейтцлеру в «Волчьем логове»:
«Я посмотрел на эту проблему шире, Цейтцлер. Мы ни при каких обстоятельствах не должны отдавать этот город. Мы никогда не вернем его, если потеряем… Глупо думать, что мы сможем сделать это во второй раз, что мы вернемся и вся техника будет все еще там. Они не смогут все забрать с собой. Лошади устали, и у них больше нет сил. Я не могу накормить лошадь другой лошадью. Если бы речь шла о русских, то я бы сказал: «Путь русский поедает другого русского». Но я не могу позволить, чтобы одна лошадь ела другую лошадь».
Непонятно, что именно привело Гитлера к таким выводам. Коснувшись тяжелой артиллерии в городе, особенно гаубиц, фюрер сказал:
«Мы не сможем возместить то, что там имеем. Если мы все это оставим, то нам придется отказаться от целей всей кампании. Безумие думать, что я приду туда еще раз… Мы снова туда не придем, поэтому мы не можем оттуда уйти».
Манштейн планировал, что Паулюс начнет прорыв, как только танки Гота окажутся на расстоянии двадцати миль от периметра русских сил. Однако 16 декабря Жуков предпринял операцию «Малый Сатурн» и отбросил танки Гота. И опять немцев подвели союзники, приносившие вермахту одни несчастья. Войска советского Юго-Западного фронта разгромили итальянскую 8-ю армию на Среднем Дону, открыв 60-мильную брешь и позволив русским атаковать правый фланг Манштейна в направлении Ростова. Потеря Ростова привела бы к отсечению Клейста, которого в ноябре назначили командующим группой армий «А» на Кавказе. Для того чтобы этого не случилось, пришлось ослабить танковые силы Гота, лишить его возможности подойти к Сталинграду достаточно близко и помочь 6-й армии пробиться из города.
19 декабря Манштейн приказал Паулюсу прорываться на юго-запад, но Паулюс предпочел следовать указаниям Гитлера и оставаться на месте. («Дорогой фельдмаршал, — написал Паулюс постскриптум в ответе Манштейну, — с учетом обстоятельств, надеюсь, вы извините плохое качество бумаги и мой почерк»[794].) Не слишком дюжие дивизии Манштейна все-таки приблизились к Сталинграду на расстояние тридцати пяти миль, но вся операция «Зимняя буря» захлебнулась, когда 23 декабря танки Гота остановились на реке Мышкова, натолкнувшись на ожесточенное сопротивление русских и чудовищную погоду. Кодовое название операции по иронии судьбы обернулось против немцев. Если Сталинградская битва стала поворотным этапом в войне, то блокирование танков Гота на реке Мышкова помешало предотвратить этот разворот. 28 декабря Манштейн отвел танковую группу Гота, чтобы не допустить ее окружения.
Но даже если бы Манштейн пробился до Сталинграда, то еще неизвестно, освободил бы он Паулюса. Только один раз Паулюс получил за день 180 тонн груза, три недели к нему поступало ежедневно только 120 тонн, а после Рождества снабжение сократилось до 60 тонн[795]. Можно представить, какое разочарование испытали голодные немецкие солдаты, открыв сброшенный на парашюте контейнер и обнаружив в нем килограмм молотого перца и коробку презервативов[796]. После того как русские завладели в Рождество аэродромами у станиц Морозовская и Тацинская на Дону, воздушные пути снабжения 6-й армии еще больше удлинились, сократилось количество ежедневных полетов.
Первый немец умер от голода в Kessel (котле) 21 декабря. Уже в начале декабря солдатам выдавали в день по двести граммов хлеба, после Рождества его стали давать еще меньше. В рацион входил также водянистый суп, в который, как вспоминал полковник Х.Р. Динглер, немцы «добавляли кости погибших лошадей, выкопанные из земли». Из-за нехватки топлива танки шли за пехотой, и «когда русские прорывались — а позднее они это делали постоянно, — то любые контратаки теряли темп»[797]. Армия Паулюса слабела и вряд ли смогла бы преодолеть двадцать миль, если бы даже Гот и смог пробиться к ней на помощь.
Солдаты завшивели, так как из-за холода невозможно было помыться. Дороги были усеяны трупами лошадей. Часовые засыпали на посту и не могли проснуться. Интендантство берегло бензин для прорыва, и не было топлива для того, чтобы превратить лежавший вокруг в изобилии снег в дефицитную воду. Хлеб замерзал, и его называли Eisbrot (хлебный лед). «Солдаты были слишком слабы, чтобы рыть окопы и огневые позиции, — писал историк об участи войск 6-й армии в Kessel в Рождество 1942 года. — Если их выбивали с прежних позиций, то они просто ложились на землю за наспех сделанными из снега «парапетами», онемевшие от холода и ожидания смерти. Получить ранение считалось большой удачей, хотя у изможденных товарищей не хватало сил для того, чтобы поднять раненого на носилки, а у медиков не было анестетиков, кроме преднамеренного обмораживания оперируемых конечностей»[798].