Страница 158 из 194
В марте 1945 года Гитлер снова снял Рундштедта с поста главнокомандующего на Западе, после того как американский III корпус успешно перешел Рейн по мосту Людендорфа у Ремагена. 12 марта фюрер посетил Восточный фронт. В замке города Фрейенвальде на Одере он предупредил командующих о том, что «сейчас дорог каждый день и каждый час», так как вот-вот будет запущено новое секретное оружие, не уточнив, правда, какое именно[1433]. Возможно, ему нечего было сказать: последняя ракета «Фау-2» взлетела через две недели, — или он имел в виду усовершенствованные субмарины, которые еще не были готовы выйти в море. (А скорее всего это был очередной блеф.) Правда, тогда он действительно приготовил «секретное оружие» — против самих немцев, проигрывающих войну и тем самым предающих фюрера. 19 марта Гитлер отдал приказ уничтожить все заводы и продовольственные склады в прифронтовых зонах, который, к счастью, игнорировал Альберт Шпеер и другие здравомыслящие генералы, кроме фанатичных нацистов. Спустя девять дней фюрер уволил своего лучшего полевого командующего — Хайнца Гудериана, заменив его никчемным Гансом Кребсом. Как тут не вспомнить Хинкеля, «великого диктатора» Чарли Чаплина. К концу войны Гитлер все больше выдвигал ярых нацистов вроде Кребса, Шёрнера и Рендулича, а не способных генералов.
Если бы Гитлер не был национал-социалистом, возможно, и не развязал бы Вторую мировую войну и даже, возможно, выиграл бы ее. Победа союзников вовсе не была неизбежной. «Праздно и сентиментально думать, что в истине заключена какая-то присущая только ей и несвойственная заблуждению сила, способная восторжествовать над застенками и плахами», — писал Джон Стюарт Милль в эссе «О свободе». Многие из самых худших заблуждений Гитлера вызывались его идеологическими убеждениями, а не военными обстоятельствами. Клейст говорил после войны Лидделу Гарту: «Нацисты заставили нас переиначить изречение Клаузевица и считать мир продолжением войны». Нетрудно представить себе другой сценарий Второй мировой войны, в котором комитет начальников штабов Гитлера не допускает ошибок фюрера, но читать его, наверное, было бы страшно.
Конечно, сегодня, по прошествии многих десятилетий, легко рассуждать о различных вариантах развития и исхода войны и потешаться над промахами Гитлера, которые в тех условиях — особенно при отсутствии здравых и критических советов — могли казаться наилучшими решениями. Он не располагал информацией и разведданными, которые доступны нам, и не мог знать, о чем думает его противник (мы же теперь знаем о планах и намерениях всех сторон). Тем не менее даже Сталин прислушивался к мнению ставки, если оно, конечно, не подрывало его авторитет. Общую военную стратегию Германии после 1939 года должен был направлять комитет начальников штабов, имеющий определенную независимость от Гитлера и Геринга и объединяющий таких талантливых генералов, как Манштейн, Гальдер, Браухич, Рундштедт, Гудериан, Штудент, Зенгер, Фитингоф, Бок и Кессельринг, а за военно-морские дела следовало отвечать исключительно Редеру и Дёницу. Гитлеру оставалось бы только совершать поездки на фронт, посещать раненых и места бомбежек, угрожать нейтральным странам, выступать с речами, поднимающими моральный дух, и предпринимать дипломатические меры для того, чтобы предотвратить вступление в войну Соединенных Штатов.
Трудно сказать, совершили бы генералы такие же или другие, но менее губительные ошибки. Возможно, 79 миллионов немцев никак не могли покорить 193 миллиона русских, и они были обречены проиграть войну при любых обстоятельствах. Кто знает, что было бы, если бы Гитлер играл меньшую, а генералы — большую роль в стратегии после «Барбароссы». Не исключено, что война затянулась бы и вызвала еще больше жертв. Поражение Германии обусловлено самой политической природой гитлеризма, его неприятием отступлений и фанатичной верой в фюрера. Гитлеризм побеждал дома в борьбе с наследием Версаля в двадцатых годах и на международной арене — в тридцатых. Дерзость, непредсказуемость, тактика блицкрига помогали Гитлеру добиваться своих целей вплоть до конца 1941 года. Но их уже было недостаточно, когда он встретился с объединенной воздушной силой союзников и броневой мощью России. «Поражение Германии было вызвано главным образом и только лишь превосходством союзной авиации», — заявлял Альберт Кессельринг. Такого же мнения придерживались и другие немецкие генералы, в том числе Блюмент-рит[1434]. Они были, конечно, не правы. Смертельный удар нацизму нанесли русские войска на земле. Однако альянс этих двух факторов поставил пределы блицкригу нацизма, заставив его попятиться назад. И захлебнулся он, как показано в главе 10, в зерновых полях у деревни Прохоровка.
В любом случае Гитлер лишил себя шансов на победу уже тем, что объявил в декабре 1941 году войну Соединенным Штатам: американцы рано или поздно создали бы в Нью-Мексико атомную бомбу. Соединенные Штаты были недосягаемы, и независимо от того, как долго продлилась бы война, победу все равно должны были одержать союзники. Даже если бы высадка в Нормандии закончилась неудачей, а это вполне могло случиться, то союзникам пришлось бы добиваться победы тем же способом, каким американцы поставили на колени Японию. Немецкие города превращались бы в пепел до тех пор, пока нацисты — или их преемники — не сложили бы оружие.
На исход войны, безусловно, повлияли достижения человеческого интеллекта — расшифровка кодов в Блетчли-Парке и на Дальнем Востоке и создание атомной бомбы в Лос-Аламосе. Союзники победили и в битве умов. «Приятно осознавать, — писал Джон Киган, — что наши мозги оказались толковее, чем у них». Хотя нам пришлось воспользоваться и их мозгами[1435].
Несопоставимы были и потенциалы противоборствующих сторон. В декабре 1941 года население Германии составляло 79 миллионов человек, Японии — 73 миллиона, Италии — 45 миллионов, Румынии — 13,6 миллиона, Венгрии — 9,1 миллиона. В СССР насчитывалось 193 миллиона человек, в США — 132 миллиона, в Великобритании — 48 миллионов, в Канаде — 11,5 миллиона, в Австралии — 7,1 миллиона, в Новой Зеландии — 1,6 миллиона. К этому надо добавить многомиллионное население Индии и Китая, внесших значительный вклад в победу союзников, и условно Франции, вклад которой в победу оставлял желать лучшего[1436]. После того как Италия перешла в другой лагерь, суммарная численность населения с обеих сторон была такова: 175 миллионов человек против 438 миллионов. Кроме того, союзники с 1941 года контролировали две трети природных ресурсов мира и, соответственно, производство стали, добычу нефти и угля, и это тоже служило гарантией победы. Тем не менее Германия капитулировала лишь в мае 1945 года, а для окончательного усмирения Японии через три месяца понадобились две атомных бомбы. Эти две нации продержались так долго только благодаря невероятной стойкости духа и высочайшей боеспособности войск, особенно германских. Вплоть до конца 1944 года примерно в тех же военных условиях британцы и американцы несли на двадцать-пятьдесят процентов больше потерь, чем немцы, а потери русских войск были еще значительнее[1437]. Немцы потерпели поражение из-за своего фюрера и общего материального и экономического превосходства союзников, но факт остается фактом: они были лучшими солдатами в продолжение всей Второй мировой войны за исключением ее последних месяцев, когда им не хватало ни техники, ни горючего, ни подкреплений, ни воздушной поддержки.
Вторжение в Россию всегда было сопряжено с проблемами тыловой поддержки. На ранних этапах операции «Барбаросса» немцы брали верх почти при каждом столкновении вне зависимости от численности русских войск. Трудности возникали, когда пехота отставала от танков, особенно в осеннюю слякоть 1941 года. Если бы немцы попытались взять и Ленинград и Москву в 1942 году, то русские могли выставить против них пятьсот дивизий. Единственно разумным решением было наступать на Москву, главный политический, административный и коммуникационный центр России. Если бы немецкая ударная группа в сентябре 1941 года прорвалась за Москву — то есть дальше на восток, — то советская столица могла пасть, хотя это означало бы тяжелые уличные бои, какие велись в Сталинграде. В отличие от Сталинграда, снабжавшегося с другого берега Волги, Москва была бы лишена такой возможности, если бы Гудериан и Гот окружили ее с востока.