Шестая книга судьбы

— Тогда давай я понесу и твой мешок тоже.

— Эх, найти бы Изольду, — вздохнула Эрна, помогая надеть на плечи Шенка мешок. — Сколько тебе лет, Шенк?

— Восемнадцать. Почти. А тебе?

— Я старая и много повидавшая на своем веку женщина. Мне двадцать два, и не почти, а с хвостиком.

Они снова шли в окружении людей, правда, на этот раз их было не так много. Инстинктивно беженцы старались не скапливаться на дорогах, растекались по лесам, обходя занятые противником населенные пункты.

Несколько раз они видели издали колонны грузовиков с веселыми солдатами в рыжих гимнастерках. Видели и другие, серые колонны пробирающихся лесами на запад солдат вермахта. К ним они также старались не приближаться, предпочитая переждать под прикрытием кустов, В населенные пункты заходили под вечер, отыскивали дом с приусадебными постройками и просили разрешения заночевать где-нибудь на сеновале. У Эрны оставалось еще несколько пачек сигарет, и она угощала хозяев, вынимая из пачки по четыре-пять штук. Там же они запасались водой, а то и хлебом.

Перестрелки и настоящие бои не были в те дни редкостью. Все перемешалось — ни фронта, ни тыла, ни войны, ни мира. Большие территории оказывались совершенно свободными от русских, прошедших здесь недавно колоннами по шоссе и автобанам, огибая проселки и поля. В некоторых деревнях расквартировывалось лишь небольшое подразделение из десятка человек.

От одного местного жителя Эрна и Шенк узнали, что вчера подписана капитуляция немецких войск в Голландии, Дании и Шлезвиг-Гольштейне. Но главных вестей из Берлина пока не было.

Еще во время первой ночевки Шенк рассказал Эрне, что в начале апреля их часть стояла на Одере. В ночь на шестнадцатое небо обрушилось на берега этого последнего рубежа обороны. Со своей колокольни рядового Шенк мало что видел и понимал. Вернее, не понимал ничего. Адский огонь, приказы держаться, бегство всего их подразделения, когда не осталось ни одного офицера, снова приказы, угрозы и обещание подкреплений. Потом, когда в роте их осталось не больше сорока, они просто потерялись. Прибились к другим и шли вместе с беженцами, пока не были остановлены каким-то генералом и влиты в оборону Берлина.

В незнакомом полуразрушенном городе он совершенно не ориентировался. В конечном счете оказался среди защитников столичного зоопарка, был со своими ближайшими товарищами оттеснен на набережную Катарины к мостам через Ландверканал. К вечеру тридцатого апреля огонь внезапно стих. Шенк с группой солдат и гражданских перебрался по разрушенному мосту через канал в парк, где накапливались силы для прорыва из города. Здесь он долго блуждал в темноте по разбитым аллеям, пока не вышел на большую площадь к колонне Победы, На ее вершине чудом уцелела крылатая статуя. Там, на Хеерштрассе, он наконец сориентировался и, примкнув ко многим другим, пошел в ту сторону, куда указала им путь крылатая богиня.

Потом началось то, что назвать боем было бы неверно: в них стреляли из всего чего только можно, они же бежали, падали и умирали.

— Я спрятался в каком-то дворе, — полушепотом рассказывал Шенк уже засыпающей Эрне, — увидел там брошенный чемодан, из которого торчала одежда, и вытащил первое, что оказалось сверху, — вот этот свитер. Еще днем все говорили о переговорах и предстоящей капитуляции И о том, что пришло время спасаться кто как может. Поэтому я без особых колебаний снял куртку — а ремня и оружия у меня уже не было — и надел этот свитер. В том дворе я просидел весь следующий день. К вечеру нас скопилось там человек тридцать, а ночью мы выбрались на большую улицу и увидели много беженцев. Я решил идти с ними, сам не зная куда Ты спишь?

Они шли вместе уже четыре дня. В сумке у Эрны еще оставались консервы, и голод им не грозил. А поскольку стояла хорошая погода и приближалось лето, то и холода опасаться не приходилось.

— Что будешь делать после войны, Шенк? — спросила Эрна, когда они шли по едва заметной, заросшей молодой травой проселочной дороге вдоль кромки густого леса. Слева раскинулись поля, над которыми вовсю щебетали птицы.

— Буду, наверное, крестьянином, как мой отец. Раньше хотел стать моряком…

— Эй! — негромко окликнули их из кустов. — Идите сюда.

Эрна увидела, что кто-то машет рукой из придорожных зарослей Они растерянно остановились, но решили подчиниться. В густом осиннике скрывалось десятка полтора человек, вооруженных автоматами. Все в камуфляжных куртках и покрытых камуфляжными чехлами касках. На поясных ремнях — тройные подсумки для длинных автоматных магазинов.

— Там есть русские? — спросил один, показывая в сторону видневшегося на окраине поля населенного пункта, со стороны которого шли молодые люди. На левом рукаве его пятнистой куртки блеснул серебристый орел.

«Эсэсовцы!» — сразу сообразила Эрна.

— Мы там не были.

— Откуда идете?

— Из… Берлина.

Она хотела назвать другое место, но ничего не пришло в голову.

— Куда? — продолжал задавать вопросы все тот же человек, Остальные, казалось, безучастно стояли в стороне.

— В Бранденбург. — Эрна вспомнила, что по документам она оттуда и это где-то рядом.

— В таком случае вы идете не в ту сторону.

Они действительно уже вчера прошли Бранденбург, взяв километров на тридцать севернее. В это время от дерева отделился еще один человек, с биноклем на шее. Эрна поняла, что он среди них старший. Под расстегнутым воротом его камуфляжной блузы со слегка выцветшей «осенней» раскраской она разглядела черный воротник кителя и три звездочки по диагонали на левой петлице, под которыми протянулись две серебристые нашивки

— Покажите-ка документы, фройляйн, — попросил он вежливо. — И ваш молчаливый спутник пусть тоже покажет свою солдатскую книжку.

От этого голоса у Эрны похолодело в груди. У Шенка в кармане его форменных брюк действительно лежала солдатская книжка. Они переглянулись и протянули свои документы эсэсовцу, который стал их внимательно изучать.

— К вам у меня вопросов нет, фройляйн, — вернул Эрне ее удостоверение беженки гауптштурмфюрер. — Вы можете следовать в свой Бранденбург, только не по этой дороге, а туда, — рука с орлом на плече показала в сторону далеких холмов на юго-востоке. — Ну а вы, молодой человек, — он повернулся к побледневшему Шенку, — объясните, как оказались здесь, без знаков различия и оружия, и куда, собственно говоря, направляетесь?

— Мы вместе вырвались из Берлина, господин офицер, — быстро заговорила Эрна. — Он уже полностью захвачен русскими. Еще пять дней назад!

— Не вам судить, что захвачено, а что нет.

— Но вы же ничего не знаете! — возмутилась она. — Вчера капитулировали наши войска на севере. Об этом передавали по радио.

— Плевать на север. В Африке мы тоже капитулировали, Еще весной сорок третьего. Но это же не означает, что после этого можно оставлять позиции без приказа везде, где заблагорассудится.

Он говорил неспешно и вполне логично. Некоторым из его подчиненных было любопытно, как станет выпутываться очередной дезертир, другие не проявляли к разговору никакого интереса и выглядели очень усталыми.

— Приказ был, — неуверенно сказал Шенк.

— Когда? Какой? От кого?

— Я не знаю от кого. Был приказ прорываться в сторону Шпандау.

Гауптштурмфюрер наклонил голову в знак согласия.

— Допускаю. Самому не раз приходилось участвовать в прорывах. Но, голуба моя, не для того же вам был дан приказ выходить из окружения, чтобы вы сразу же разбежались как тараканы, побросав оружие. А это что? — Он дернул Шенка за свитер — Где твоя форма? Где знаки различия?

Шенк молчал. Эрна тоже не знала, что сказать. Этот чертов эсэсовец с убедительным вкрадчивым голосом формально был прав. И хоть любой нормальный человек понимал, что война закончена, он не смог бы доказать его неправоту. Оставалось только умолять: «Дяденька, отпустите нас, мы ни в чем не виноваты».

Эсэсовец кивнул кому-то из своих, взяв Шенка за локоть, отвел его в сторону. Второй завел ему за спину руки и стал связывать их куском проволоки. Третий достал из лежавшего рядом рюкзака кусок жесткой бумаги, оторвал большой лоскут и, послюнявив химический карандаш, стал что-то старательно выводить. Тем временем еще двое отматывали от катушки кусок полевого телефонного шнура. «Команда палачей» — подумала Эрна.