Страница 15 из 49
— Да ты хоть на коленях умоляй, я у тебя жить не стану.
— Этого ты не дождешься и не рассчитывай, — сказала сухо женщина постарше. — У меня и места, и денег, и сил только-только на себя хватает.
— Какая ты жестокая, мама.
— Я? Что ж, такой меня сделали ты и твой отец. Когда-то я была другой.
— А-а, ревнуешь! — Теперь в голосе Джин сквозь горечь и ярость пробивалось торжество. — Ревнуешь меня к отцу. Теперь мне ясно, почему ты подсунула ему Риту Шеперд.
— Ничего подобного. Рита сама вешалась ему на шею.
— А ты ей помогала. Ты все это подстроила.
— Уходи, — сказала женщина постарше. — Уходи, пока ты не наговорила бог знает что. Тебе уже под сорок, и я не отвечаю за тебя. Скажи спасибо, что у тебя есть муж, который может и хочет о тебе заботиться.
— Я его не выношу, — сказала Джин. — Разреши мне остаться с тобой. Я боюсь.
— И я боюсь, — сказала ее мать. — Боюсь за тебя. Ты ведь опять пьешь, верно?
— Да, я выпила самую чуточку в честь праздника.
— Что еще у тебя за праздник?
— А тебе ведь интересно узнать, правда? — Джин замолчала. — Я тебе скажу, если ты хорошенько попросишь.
— Если тебе есть что сказать, говори. Не тяни.
— Раз так, я тебе ничего не скажу, — сказала Джин тоном ребенка, любящего трепать нервы. — Разузнавай сама.
— Я уверена, что и разузнавать-то нечего, — сказала мать.
— Ах вот как? А что бы ты сказала, если б узнала, что папка жив?
— В самом деле, жив?
— Ей-ей, — сказала Джин.
— И ты его видела?
— Скоро увижу. И напала на его след.
— Где он?
— А вот этого, мама, я тебе не скажу.
— Да ты опять за свое! С ума надо сойти, чтоб поверить в твои бредни.
Ответа не последовало. Решив, что и разговор и силы собеседниц иссякли, я вышел из-под навеса на темную улицу.
На пороге показалась Джин — тусклый свет фонаря выхватил ее из тьмы. Дверь хлопнула. Фонарь погас.
Я поджидал Джин, укрывшись за машиной.
Увидев меня, она попятилась и споткнулась о выбоину в асфальте: — Что вам нужно?
— Отдайте мне золотую шкатулку, Джин. Она ведь не ваша.
— Нет, моя. Это наша фамильная драгоценность.
— Да будет вам.
— Нет, правда, — сказала она. — Шкатулка принадлежала моей бабке Роулинсон. Она обещала завещать ее мне. И теперь она у меня.
Я почти поверил ей.
— А мы не могли бы поговорить в машине?
— Что толку? Чем больше говоришь, тем тоскливей на душе. Лицо у нее было угрюмое, она еле волочила ноги. И мне показалось, что передо мной не Джин Траск, а ее призрак; она чувствовала себя опустошенной — видно, жизнь для нее потеряла смысл.
— Отчего тоскливей, Джин?
— Да от всего, — и она приложила руки к груди, словно тоска причиняла ей физическую боль. — Жизнь не задалась. Папка убежал в Мексику с Ритой. Он мне даже открытки в день рождения не прислал.
— А сколько вам тогда было лет?
— Шестнадцать. И с тех пор ничего хорошего в моей жизни не было.
— Ваш отец жив?
— Я думаю, да. Ник Чалмерс говорил, что видел его в Пасифик-Пойнте.
— Где именно в Пасифик-Пойнте?
— Возле железнодорожных складов. Давно, Ник был тогда совсем мальчишка. Но он узнал папку по фотографии.
— А при чем тут Ник?
— Он свидетель, что папка жив, — сказала она неожиданно громко, словно ответ предназначался не мне, а матери, — да и с какой стати ему умирать? Ведь ему только... дайте подумать, мне сейчас тридцать девять, а папке было двадцать четыре, когда я родилась, выходит, ему сейчас шестьдесят три, верно?
— Да, если к тридцати девяти прибавить двадцать четыре, выходит шестьдесят три.
— А шестьдесят три еще не старость в наше-то время. Да и выглядел он молодо не по возрасту. Он и нырял, и танцевал до упаду, а уж какой подвижный был — передать не могу, — говорила она. — На колене меня качал.
Видно, она повторяла эти фразы с детства. Поток воспоминаний нахлынул на нее и — хотела она того или нет — тащил по подземным руслам и грозным стремнинам.
— Я разыщу папку, — сказала она. — Живого или мертвого. Если он жив, я буду ему стряпать, хозяйство вести, а уж счастливая буду, как никогда. А если умер, разыщу его могилу — и знаете что сделаю? — заберусь туда к нему и успокоюсь вечным сном.
Она села в машину, свернула на юг, к бульвару, и исчезла из виду. Наверное, надо было за ней поехать. Но я не поехал.
Глава 12
Я постучал в дверь; вскоре над порогом оштукатуренного коттеджа зажегся фонарь, потом дверь приоткрыли, не снимая цепочки, и из узкой щели выглянула седеющая блондинка. Лицо ее было суровым: наверное, она ожидала увидеть дочь. Видно было, что она все еще настроена воинственно.
— Что вам нужно?
— Я только что говорил с вашим отцом, — сказал я, — относительно кольта, купленного им в сорок первом году.
— Я ничего не знаю ни о каком кольте.
— Вы не миссис Элдон Свейн?
— Я Луиза Роулинсон-Свейн, — поправила она меня, но тут же добавила: — Скажите, выяснилось что-нибудь о моем муже?
— Не исключено. А мы не могли бы войти в дом? Я частный сыщик.
Я протянул удостоверение в щель. Миссис Роулинсон долго его осматривала — только что на зуб не попробовала — и наконец отдала назад.
— На кого вы работаете, мистер Арчер?
— На одного адвоката из Пасифик-Пойнта, его зовут Джон Тратвелл. Я расследую два взаимосвязанных преступления — кражу и убийство. — Я не стал говорить, что ее дочь наверняка замешана в одном из них, а скорее всего, в обоих.
Она впустила меня в дом и провела в тесную убогую гостиную. Однако, как и у Роулинсонов, здесь тоже бросались в глаза остатки прежней роскоши. На полке над газовым камином любезничали дрезденские пастух и пастушка. Восточный коврик лежал не на полу (его прикрывала потрепанная циновка), а на спинке дивана. Напротив дивана помещался телевизор, на нем электрические часы, рядом, на тумбочке, телефон. В чистой — нигде ни пылинки — комнате едва уловимо пахло плесенью, видно, комнату, как и ее хозяйку не часто посещали.
Миссис Свейн не предложила мне сесть. Крупная, как и ее дочь, и в молодости, наверное, такая же красивая, она стояла напротив меня.
— Кого убили?
— Я сейчас к этому перейду, миссис Свейн. Сначала я хочу расспросить вас о некой украденной шкатулке, золотой флорентийской шкатулке. На крышке ее изображены мужчина и женщина в античных одеждах.
— У моей матери была такая, — сказала она. — Мать складывала туда свои драгоценности. Не знаю, куда она девалась после маминой смерти. — Но глаза ее забегали: она что-то лихорадочно прикидывала. — А в чем все-таки дело? Элдон дал о себе знать?
— Не знаю.
— Вы сначала сказали «не исключено»?
— Я хотел учесть все возможности. Но приехал я поговорить о том револьвере, который подарил вам отец. Заодно мы можем обсудить все, что вам угодно.
— Нечего мне обсуждать. — Но уже через минуту она спросила: — Что вам сказал отец?
— Что он дал вам кольт для защиты, после того как муж вас оставил. Он относит это событие к сорок пятому году.
— Совершенно верно, — сказала она осторожно. — Он вам не говорил, при каких обстоятельствах Элдон меня покинул?
Я решил расставить ей ловушку.
— Миссис Шеперд не дала ему говорить.
— При вашем разговоре присутствовала миссис Шеперд?
— Она то входила, то выходила из столовой.
— С нее станется! А что еще отец говорил при ней?
— Он сказал, что револьвер пропал в пятьдесят четвертом году, когда ваш дом ограбили. Но не припомню, была ли при этом миссис Шеперд.
— Понятно, — она обвела взглядом комнату, словно проверяя, поверю ли я в ограбление.
— Ограбление произошло в этом доме?
Она кивнула.
— Грабителя удалось поймать?
— Не знаю. Думаю, что нет.
— Вы сообщили полиции об ограблении?
— Не помню. — Она не привыкла лгать и ненавидела себя в этот момент. — Разве это важно?
— Я пытаюсь проследить, в чьих руках побывал револьвер. И если у вас есть какие-нибудь подозрения, миссис Свейн... — не закончив фразы, я взглянул на электрические часы. Половина девятого. — Около двадцати часов тому назад из этого револьвера убили человека, некоего Сиднея Хэрроу.