Иван-чай-сутра

— Уайту.

В небе уже кружили несколько чаек. Их резкие крики сыпались железными перьями стимфалийских птиц, долетевших сюда из Аркадии.

Вскоре на дамбе появился старый грузовик. Из него вытащили доски и что-то еще.

— Нет, они собираются усовершенствовать дамбу, — одобрительно сказал Кир.

— Фаустпатроны, — буркнула Маня.

Мужики начали сколачивать что-то из досок, а другие развернули что-то и понесли к воде. Похоже, это была сеть. Они устанавливали ее перед дамбой.

— Кайфоломные кантрушники! — с негодованием воскликнула Маня.

Кир почесал костлявую грудь и ничего не ответил. Маня разливала по кружкам чай, выкладывала на квадрат материи — достархан — конфеты, сушки, резала сыр.

Стучали молотки, орали чайки. Людей прибывало. На дамбе появились иномарки. Из одной выпорхнула стайка смеющихся девушек.

И вот трактор еще раз запустил ковш в землю — и вдруг послышался нарастающий шум, чайки завопили еще громче, девушки взвизгнули, грязный ковш, роняя густые коричневые слюни, взмыл в небо, и зеркало пасмурного озера в облаках, пятнах иван-чая и серебряной черни берез содрогнулось. Маня замерла с кружкой в руке. Кир присвистнул, сдвигая бейсболку на затылок. Озеро двинулось в земляной пролом. Маня торопливо допила чай, закашлялась, поперхнувшись. Кир хлопнул ладонью ее по спине.

— Да больно же, верзила! Урел! — выкрикнула она и замахнулась на Кира. Он уклонился.

— Ну вот, Птича, я же тебя спас.

Маня встала, еще некоторое время глядела на движущееся озеро, потом попятилась к палатке, нырнула внутрь и начала выкидывать оттуда вещи.

— Ты чего, Птича?

— Стремные кантрушники, — бормотала Маня, выбрасывая спальники, коврики, — вечные любера, беспредельщики, совки тракторные, нигде от них не скроешься, гопота чертова!.. Милитаристы. Зафачили. Ну что ты на них пялишься! — разъяренно воскликнула Маня. — Поучаствовать хочется?

— Нет, я слушаю твою мантру… сутру, офигенно.

— Кир, не будь таким козлом! Нашел время для приколов!

— Василий Теркин находил для этого время даже на войне. А у меня такой же склад ума, я тебе говорил, кажется.

— Да! Да! Говорил! Про кастрацию!.. Молодец! Клевый мэн, крутой. А теперь давай собираться.

— Да что здесь… пожар или потоп? Как раз наоборот.

— Кир!!

— Ладно, ладно, Птича, клюющая мою печень. Мы что, уходим?

— Линяем.

— Ну, линяем так линяем. Но чай-то я могу допить? Василий ел свою кашу…

— Какой еще Василий?

— Теркин. Под свист пуль. Ты что, в школе не читала «Книгу про бойца»? Ничего, кроме «Бхагавадгиты»?.. и этого педрилы Гинсберга?

Маня запихивала спальник в рюкзак и ничего не отвечала. Озеро медленно оседало, обнажая темные берега с черными корягами. У мужиков с молотками и ножовками работа кипела, уже был виден каркас длинного стола. Еще один мужик выстраивал кирпичи на старом кострище, проверял, ровно ли стоит громадная черная сковородка с ручкой. Остальные раздевались, глядя на коричневый пенный водопад, клокочущий в проломе. От озера вдруг сильно запахло.

— Запах испуга, — начал было говорить Кир, но вовремя прикусил язык.

Допив чай, он присоединился к Мане. Они сложили все вещи в рюкзаки, рассовали пакеты с крупами и макаронами, собрали палатку, скрутили коврики, спрятали вдвинутые друг в друга котелки. Все было готово.

— А прикинь, еще и гадать в экстремальной ситуации? — спросил Кир.

Ни слова не говоря, Маня взялась за рюкзак. Кир помог ей вдеть руки в лямки, потом взвалил свой рюкзак на спину, и они зашагали прочь. Когда вышли на дорогу, Кир оглянулся на озеро, представлявшее собой уже только множество луж среди бугристой грязной пустоши, на которой там сям ослепительно белели бьющиеся рыбины. И голые мужики, оступаясь, брели по колено в жиже, с ведрами и корзинами. Один мужик тащил из машины ящик с бутылками. Меж кирпичей краснело пламя. Маня шла, не оборачиваясь, наклонив голову. Кир отвернулся и последовал за ней.

Примерно полчаса спустя, там, где от дороги влево уходила еще одна, совсем заросшая, Маня остановилась, скинула рюкзак, перевела дух и отерла лицо ладонями.

— Что-то ты быстро делаешь привал, — сказал Кир, но тоже снял рюкзак, распрямил плечи.

— А вот тут самое время обратиться к «Переменам», — откликнулась Маня.

Кир быстро посмотрел на нее.

— С тысячелистником?

Маня покачала головой и ответила, что боги Индостана призрели на нее. С этими словами она полезла в расшитый бисером ксивник, покопалась в нем… Нахмурившись, она вытрясла все из мешочка; затем взялась за рюкзак, вынула аптечку; достала пакет, полистала книгу, потрясла ее, похлопала по корешку и с возрастающим изумлением уставилась на Кира.

— Что ты еще потеряла? — спокойно спросил Кир.

Маня ответила, что она нашла еще два дня назад Белочкины рупии, как только они сели в «Понтиак» Уайта и… снова их посеяла? И скорее всего там же, в автомобиле?!.. Мраки! Кир с тоской слушал ее, думая, что Белочкина денежка как вирус, троянская программа вредит им. Он был бы рад, что денежка снова пропала, но перспектива выслушивать новые заплачки по ней не воодушевляли. С кислой миной он спросил, почему подруга, Птича, решила, будто денежка исчезла в автомобиле? Может, на озере?.. Маня ответила, что рупии она точно выронила в автомобиле Уайта. Потому что больше ни за ксивник, ни за рупии не бралась.

— Ну что ж, — сказал Кир, — озеро тоже потеряно. Так что вполне разумно назвать его Пять Рупий.

Маня надула щеки, собираясь разразиться новой тирадой, но в это время со стороны озера — уже несуществующего — донесся зычный голос Бабкиной: «Паа Доону гууляааит, Пааа Дооону гуляаааит, Паааааа Дооооону гулаааааит Кыааазак маааладой!..» Грянула музыка, хор подхватил песню. Маня затравленно оглянулась и, больше ничего не говоря, взялась за рюкзак. Кир попытался ей помочь, но не успел, она уже шагала прочь, на ходу поправляя лямки.

Глава вторая

Шум и гам Алекс слышал давно, предполагая, что кто-то затеял нешуточную рыбалку на Чичиге.

И наконец сверху он увидел это.

Озера не было. В пустой глазнице не отражались облака и сполохи иван-чая. Это место ослепло. Но на зеленом веке его копошились люди, висели, роскошно сияя надкрыльями и фарами, автомобили, болтался синий трактор с грязным ковшом, сверкал и дымил огонь. Вся рыба озера теперь громоздилась румяными горками на длинном столе из досок вперемешку с овощами, хлебом и бутылками с прозрачной водкой. Люди пировали под музыку, сотрясавшую желтую «Тойоту» с разинутыми настежь дверцами. Мужчины были в шортах до колен, многие с голыми мясистыми торсами, в солнцезащитных очках, девушки в купальниках, хотя купаться им было негде, но они особенно и не унывали, крутясь в кипящих источниках мужских взглядов. Среди мужчин сразу выделялись сухопарые деревенские с загорелыми по локоть руками и кирпичными шеями, их было четверо-пятеро; они-то преимущественно и зыркали на девиц.

«Течет ручей, бежит ручей», — неслось из «Тойоты», кто-то басовито ухал, оргазмически стонали чайки.

«Вот она — опера, — тупо думал Алекс, — о Лейле с выбитым глазом и вырванной грудью».

Сюрреализм картины напоминал какой-то мультфильм. Да, и «Тойота» стояла на берегу — как желтая подводная лодка! Только в знаменитом мультфильме это плавсредство несло четверку спасителей. Здесь, похоже, все было наоборот.

Алекс приподнял выцветшую потрепанную панаму цвета хаки, проветривая лоб, собираясь с мыслями…

— Ну, чего остолбенел?

Обернувшись, он увидел смуглого мужика в майке и закатанных до колен, перепачканных глиной штанах, спускавшегося по склону.

— А-а… где озеро-то? — глупо спросил Алекс.

Мужик запустил пятерню под грязную майку, поскреб живот, кивнул на котловину. Мол, что не видишь?

— А ты что, половить на Чичиге намылился? — спросил мужик, не останавливаясь.

Алекс машинально кивнул, пошел за ним, ведя велосипед рядом.