Высший Дерини

— Вы хотели убить его? — переспросил с удивлением Дункан, не в силах понять, как это хрупкое создание может кому-то угрожать смертью.

— Да. И я убила бы его, если бы здесь не оказалось Венсита и если бы Дерри не помешал мне. Вы Дерини, отец, и вы знаете, о чем я говорю.

— Знаю, — Дункан замолчал, внезапно поняв все. — Миледи, — прошептал он, чтобы никто не слышал, — вы Дерини?

Она кивнула не глядя на него.

— А Бран знает об этом?

— Теперь знает, — прошептала она, взглянув ему в лицо. — О отец, я не хочу лгать вам. Есть еще одна причина, по которой я хотела убить его. Боже, помоги мне! Отец, я люблю другого человека. Я люблю Аларика, и он любит меня. Но я пока не нарушила своей супружеской клятвы. И если Аларик убьет Брана завтра… О, простите меня, отец, я совсем не молюсь о Бране. Он ведь предатель. Боже, что мне делать?

Она снова зарыдала. Дункан обнял ее за плечи и заставил присесть на край постели Келсона.

Морган и Келсон, опустившись на колени, все еще трудились над неподвижным телом Дерри, а рядом стоял Арлиан и смотрел на них.

Дункан ничем не мог помочь им. Ведь в руках у него была чаша, которую он не мог отложить, пока не выпьет до дна. Он наклонил голову и стал размышлять.

Риченда и Аларик. Конечно. Теперь все понятно. Нужно было быть слепцом, чтобы не увидеть всего этого раньше.

Зная щепетильность Аларика, Дункан был уверен, что между ними еще ничего не произошло. Да и Риченда поклялась, что не нарушила верность супружескому ложу.

Но Дункан знал, что оба они сейчас чувствуют внутреннюю вину. Дункан подумал, почему же Морган не поделился с ним, но затем сообразил, что у них совершенно не было времени. К тому же, наверняка Аларик считает свое чувство постыдным, бесчестным, а потому и не захотел в этом признаться даже своему другу и родственнику. Возжелать жену ближнего своего — это же страшный грех в глазах Аларика.

Но Риченда обратилась к нему как к священнику. А имеет ли он право на такое обращение? Кто он — Дерини или священник? С тех пор как он принял обет, у него не было сомнений в том, что должен быть священником.

Дункан посмотрел на Арлиана. Ведь у Арлиана не было сомнений в том, что вполне можно быть одновременно и служителем Церкви и Дерини. Он уже много лет епископ, и ни одна из его ипостасей не входила в противоборство с другой. Но сам же Арлиан говорил, что со времен Реставрации только два Дерини получили духовный сан: он и Дункан.

И Дункан не сомневался, что Арлиан искренне верил в свое призвание и был преданным и верным слугой Господа. Дункан почувствовал святость, исходившую от этого человека, с момента их первой встречи шесть лет тому назад.

Да, не было никаких сомнений, что Арлиан искренне давал обеты и служил Церкви честно и бескорыстно.

Тогда почему же он, Дункан, не может быть священником, если он так же искренен и честен?

Ведь если Арлиан без всяких угрызений совести может быть епископом-Дерини, то почему он, Дункан, не может быть священником-Дерини?

Дункан взглянул на Риченду и увидел, что она уже овладела собой и вытирает глаза, красные от слез. Но прежде чем он успел заговорить, леди подняла на него свои прекрасные голубые глаза.

— Не беспокойтесь, святой отец, уже все хорошо. Я знаю, что не заслуживаю прощения, но вы выслушали мою исповедь, и теперь мне стало легче.

Дункан опустил глаза.

— Вы забыли, миледи, что я по решению Курии не имею права исполнять обязанности священника.

— Мой дядя Кардиель сказал, что отлучение незаконно, и он не видит причин, почему вы не можете быть священником.

Дункан удивленно поднял брови, но ничего не сказал, так как, по его мнению, это было правдой. Его отлучил Корриган, и именно он должен был бы снять отлучение, но поскольку Корриган лишен сана, почти изгнан, то вопрос о снятии отлучения стал чисто академическим. И теперь Дункан — может быть, первый раз в жизни — получил возможность самому принять решение.

— А то, что я Дерини, разве не мешает вам? — спросил он, делая последнюю попытку убедить себя в правильности своего решения.

Она посмотрела на него очень странно.

— Для меня это даже удобнее, отец, так как вы лучше, чем кто-либо другой, сможете снять мои волнения. Вы спрашиваете так, как будто принадлежность к Дерини является вашим недостатком. Неужели теперь, когда всем известно, что вы Дерини, вы по-прежнему будете следовать своему призванию и быть точно таким же простым священником, как и раньше?

— Конечно.

— И вы полагаете, что вы будете таким же хорошим священником, как и раньше?

Он помолчал.

— Да.

Риченда еле заметно улыбнулась и упала перед ним на колени.

— Тогда отпустите мне грехи, отец. Моя страждущая душа просит, чтобы вы выполнили свой долг священника. Вы слишком долго были отстранены от своих обязанностей.

— Но…

— Отлучение, как утверждают высшие служители Церкви, с вас снято. Почему вы сопротивляетесь? Разве вы рождены не для этого?

Дункан глуповато улыбнулся, а затем склонил голову. Риченда перекрестилась и сложила руки в молитвенном жесте.

Внезапно он понял, что уже делает то, для чего был рожден, и у него нет никаких сомнений в правильности своего решения. Спокойный и уверенный, он слушал шепот Риченды, которая исповедовалась перед ним.

Морган поднял голову, вздохнул и приказал солдатам освободить Дерри и выйти из палатки. Дерри спокойно лежал перед ними с закрытыми глазами. Он спал естественным сном.

Когда солдаты вышли, Морган разжал ладонь и посмотрел на лежащее в ней кольцо. И он сам, и Арлиан, избегали смотреть на мизинец Дерри, побелевший и дрожавший, с которого это кольцо было удалено.

Кольцо и заклинание были сняты, но сколько же сил это стоило им!

Морган, не сумев подавить зевок, с удовольствием потянулся.

Он с удовлетворением оглядел остальных: пройдено трудное испытание.

— Теперь с ним все в порядке. Заклятие разрушено, он свободен…

Келсон посмотрел на руку Моргана, державшую кольцо, и вздрогнул.

— Через что же он прошел, Морган! Ты поставил экраны и не дал мне возможности увидеть все, но… как же он теперь будет жить после всего этого?

— Он будет жить, как обычно, — сказал Морган. — Я стер из его памяти почти все, что случилось в Эсгар Ду. Конечно, кое-что уцелело, но от худшего я его избавил. Через несколько недель от этого останутся лишь смутные воспоминания. И он будет очень недоволен, что пропустил поединок, который состоится завтра. Он проспит несколько дней.

— Может быть, это и к лучшему, — тихо произнес Келсон.

— Что? — переспросил Морган.

Он в это время вставал и не расслышал слов короля.

— Чепуха, не обращай внимания, — усмехнулся король. — Не поспать ли нам? Миледи?

Он подал руку Риченде, которая окончила свою исповедь, и леди с почтительным поклоном приняла ее.

— Миледи, очень сожалею, что вам пришлось перенести столько ужасного. Уверяю вас: я сделаю все, что смогу, чтобы вернуть вам вашего сына.

— Благодарю, сэр.

— Ну, идемте, друзья, — спокойно сказал Арлиан. — Рассвет близится.

Глава 26

Рассвет был очень хмурым. Висел тяжелый туман. Воздух, насыщенный влагой, затруднял дыхание.

На востоке, над горными пиками Кардосы, едва просматривались лучи восходящего солнца, с которыми боролись низкие хмурые темно-серые облака.

Люди в лагере Келсона со страхом смотрели на жуткую картину восхода. Многие крестились, видя во всем этом дурное предзнаменование.

Келсон хмурился, натягивая золотой пояс на алую тунику с королевским Львом.

— Это смешно, Арлиан. Ты говоришь, что нам нельзя брать оружие, что нельзя иметь при себе ни кусочка стали. Во время моей битвы с Чариссой такого условия не было.

Арлиан качал головой и улыбался, поглядывая на Моргана и Дункана. В палатке были они одни. Так требовал ритуал перед тем испытанием, которое их ждало.

Немного раньше Кардиель прямо здесь отслужил торжественную мессу. Ему прислуживали Нигель и Варин. На мессе присутствовали особо приближенные генералы и советники короля.