Тень Камбера

Или Дугал Макардри — только результат невинной, но незаконной связи между отчаявшимися молодыми любовниками, знавшими, что им придется завтра расстаться, а сегодняшние утверждения Дункана — попытка узаконить своего сына, о появлении которого от того союза он не мог и мечтать?

Такая попытка, конечно, была понятна. На самом деле почти все выигрывали, если Дункану удастся доказать законность своего сына. Прямой законный наследник позволит Дункану снять с себя мирские титулы, передав их сыну, целиком посвятив себя выполнению обязанностей на высоком духовном посту, занимаемом им. Это понравится Церкви. То, что Дугал будет управлять поместьями отца, обеспечит верность еще одного поколения, владеющего землями Кассан и Кирни, королевской семье — что понравится Келсону.

И, конечно, от этого выиграет сам Дугал. Благодаря выборной системе наследования он уже является графом Траншайским и главой клана Макардри, унаследовав это от человека, который, как он теперь знал, являлся его дедушкой по материнской линии, отцом Мариз. Это не изменится, независимо от исхода сегодняшнего заседания. Люди Транши обожают его. А если со временем он также унаследует и огромные поместья Дункана Маклайна, прилегающие к его землям в Транше, он станет одним из самых могущественных владельцев во всех одиннадцати королевствах.

Практически Дугал в конце концов все равно подучит свое родовое наследственное имущество, поскольку если Дункан умрет без законного наследника, последним из Маклайнов, его земли перейдут королю — а король может подарить их кому пожелает. Дункан также имел право передать свои земли и титулы королю еще при жизни — и король в свою очередь имел право передать их Дугалу, независимо от того, законнорожденный тот или нет.

Но большинство собравшихся в это утро думали совсем не о передаче земель. Проблема заключалась в приближающемся посвящении Дугала в рыцари.

И оно зависело от исхода этого слушания. Если останется сомнение, что Дункан Маклайн сделал свое заявление не будучи абсолютно честным, то это бросит тень на Дугала, и даже король не сможет, ничего исправить. Поэтому Вольфрама де Бланета и назначили для слушания дела, и он оспаривал его всеми возможными способами, чтобы никто в дальнейшем не мог сказать, что соответствующим образом настроенный суд принял решение в пользу Дункана.

— У нас есть только его слово, — наконец заявил Вольфрам, положив руки на столе перед собой. — Я не вижу никаких других доказательств.

Кардиель кивнул с несчастным видом, очевидно ощущая груз своих официальных обязанностей.

— Боюсь, что должен согласиться. В таком случае, похоже, мы зашли в тупик. Все возвращается к тому; можно ли считать сегодняшнюю клятву Дункана достаточной для решения — на самом ли деле они с Мариз Макардри дали клятвы перед Святыми Дарами. Как частное лицо и друг Дункана, я не сомневаюсь: он говорит правду. Но как архиепископ, я не могу принять ничем не подтвержденные слова просто потому, что их говорит один из моих епископов. Я не смог бы принять эти доказательства от простого человека, и совершенно точно не могу принять от одного из своих духовных сыновей.

— Согласен, — сказал Арилан, теребя гусиное перо, используемое для письма, и переводя взгляд с короля на Моргана. — Жаль, что мы не можем принять доказательство, подтвержденное силами Дерини. В любом случае показания герцога Аларика были бы предвзятыми, поскольку он является родственником Дункана, но вы, Дерини, знаете способы подтверждения того, что человек говорит правду, не так ли?

Конечно, этот вопрос был задан ради Вольфрама, поскольку сам относящийся к Дерини Арилан прекрасно знал, на что способны представители его племени. Сцена, которую он теперь пытался разыграть, тщательно репетировалась епископом, герцогом и королем прошлой ночью, чтобы дать надежное подтверждение клятвы Дункана, которое могла бы принять Церковь. Короли по линии Халдейнов тоже обладали силой — силой, подобной той, которой обладали Дерини, хотя сила Халдейнов была связана с божественными правом их рода управлять королевством.

Но многое зависело от признания Вольфрамом этого факта, его веры в него, и от того, правильно ли они оценили этого человека.

— Этой силой обладают не только Дерини, епископ Арилан, — сказал Келсон, сдерживая Моргана движением руки и поднимаясь, чтобы обратиться к суду. — Возможно, это и есть ответ на вставшую дилемму. Мы, Халдейны, можем определить, когда человек лжет. Это способность, которой обладают короли в нашем роду. Если я спрошу епископа Маклайна и смогу подтвердить вне всякого сомнения, что он говорит правду относительно своего брака с матерью Дугала, удовлетворит ли это трибунал?

Арилан приподнял бровь и посмотрел на Кардиеля, проявляя осторожность, чтобы не показаться слишком нетерпеливым, и украдкой издал вздох облегчения, когда его священноначальник немедленно не наложил вето на предложение. Кардиель, чисто по-человечески, определенно понял, что предлагает король, но он все равно оставался архиепископом, и ему следовало придерживаться установленных правил.

А Вольфрам еще с большей силой будет настаивать на соблюдении приличий. Вольфрам де Бланет не испытывал ненависти к Дерини — что было одной из главных причин, кроме исключительной честности, послужившей основанием для его назначения в состав этого трибунала — но как странствующий епископ, нечасто встречающийся с несколькими известными при дворе Дерини, он мало знал о них, а то, что знал, оставалось слухами. Просвещения последних четырех лет было недостаточно, чтобы сразу же отмести два столетия подозрений и ненависти.

Ведь некоторые из способностей Халдейнов попадали в смутную область, в которой Вольфрам был не полностью уверен.

— В чем дело. Вольфрам? — тихо спросил Кардиель, заметив выражение оцепенения на лице старшего. — Уверяю тебя, король в состоянии сделать то, что предлагает. Я видел, как он допрашивал пленников.

И достигнутые им результаты всегда подтверждались — теми, чьи таланты менее доказательны на этом суде.

— Ты имеешь в виду герцога Аларика? — спросил Вольфрам, с неудовольствием бросая быстрый взгляд на Моргана.

— Да.

Вольфрам вздохнул, очевидно для остальных пытаясь отогнать свои опасения и вернуться к поставленной задаче, для решения которой он был выбран.

Затем он громко выдохнул.

— Хорошо. Я не претендую на то, чтобы оспаривать способность Его величества делать то, что, по его заявлению, он может сделать.., или мнение архиепископа, что эти способности — богоугодные, — он замолчал, откашливаясь. — Однако, с юридической точки зрения, сомневаюсь, является ли благоразумным использовать помощь Его величества в этом деле. Лорд Дугал вообще-то является его названным братом.

— Вы намекаете, что я могу исказить истину из-за моей привязанности к нему? — спросил Келсон.

Вольфрам побледнел, но не отвел глаз.

— Я не намекаю ни на что подобное, сир. Но могут другие.

— Да, могут.

Вольфрам успел только резко вдохнуть воздух, когда король внезапно выхватил меч и опустился на одно колено перед трибуналом. Он держал меч за поперечину у рукоятки на расстоянии вытянутой руки — от себя и от участников заседания. Острие смотрело вниз.

— Я клянусь мечом своего отца, своей короной и своей надеждой на спасение моей бессмертной души, что я сказал и скажу только правду по вопросу, обсуждаемому этим судом. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь.

Он поцеловал священный знак, выгравированный на рукоятке, затем воткнул меч в пол перед собой, так и держа его на расстоянии вытянутой руки.

Король глядел на Вольфрама и остальных.

— Я готов повторить свою клятву или любую другую, названную вами, в часовне, — добавил он, кивая на открытую дверь за их спинами. — И уверяю вас: я не подхожу с легкостью к таким клятвам.

— Никто с этим не спорит, сир, — сказал Вольфрам, выглядевший несколько смущенным. — Но — он вздохнул, явно чувствуя себя неуютно. — Сир, некоторые утверждают, что Дункан Маклайн — Дерини.