Последний варяг

А ещё на волхвов, длиннобородых и длинноволосых колдунов, которых здесь чтили и которым за княжеским столом выделено было особо почётное место. Почти такое же, как и верной дружине, что зовёт себя гриднями князя.

Эта белокурая девочка всё не шла из головы. Хотя беспокоиться сейчас следовало о другом, но… Слишком много совпадений в последнее время. Слишком много знаков. Однако ж смысл их тёмен и пока не ясен. И ошибиться очень легко.

— Тут всё очень хрупко, — прошептал человек в сером, глядя, как река неспешно несёт свои зелёные воды, на поверхности которых играли, переливаясь, солнечные зайчики и деловито шныряли водомерки.

(Тень врага уже в доме князя. Из-за него всё изменится.)

Человек в сером мучительно поморщился и… снова подумал о девочке.

Она видела его. Более того, она могла его видеть. С детьми иногда случается, что им открыт тайный мир или они чувствуют его присутствие, но в ту ночь человек в сером закрыл любое зрячее око надёжной пеленой. Однако ж…

Волхв улыбнулся, снова вспомнив, как девочка смеялась в ту ночь, и хмурые складки на его лбу разгладились. Малышка не смогла спрятаться от него, когда он гадал на рунах, следовательно, не враг она, затаившийся в тельце ребёнка, их судьбы сейчас никак не пересекаются. Но… девочка, конечно, необычная.

— Великая волхвиня родилась в глуши, — прошептал человек в сером. — Вдали от великих дел.

Он поднялся, опираясь на посох, и снова посмотрел на воду. У него было много имён. Князю и народу древлян, да и почти всем остальным, он был известен как Белогуб, и человека в сером это устраивало. Такое имя — лишь неверная тень его прозваний, а подлинное имя следовало всегда хранить в тайне. Даже волхвам, среди которых он давно почитался за первого, оно было неизвестно. Хотя — губы Белогуба опять растянулись в улыбке, только в глазах мелькнул колючий огонёк, впрочем, вполне доброжелательный, — все мудрые хранят свои имена в тайне. Даже любимец князя Олега волхв Светояр.

— Вряд ли девочка опасна, — внезапно произнёс Белогуб и сам удивился сказанному. Ведь на самом деле гораздо больше волновать должно другое. Что-то происходило прямо сейчас, в эту самую минуту, но смысл этого всё оставался скрытым для Белогуба.

«Тень врага уже в доме князя», — нахмурился волхв.

Кто он? Что за враг? Почему глаза слепы и не видят? И эта девочка… Почему всё не идёт из головы? Это из-за Лада? Сын древлянского князя, конечно, смышлёный мальчишка, да только никогда волхву не передать ему своих уроков. А эта девочка…

«Сила, что родилась в ней, смутила меня, — предположил Белогуб, — смутила и обрадовала».

Все его инстинкты в отношении девочки молчали. Никаких тревожных сигналов, никаких тёмных предчувствий. Ведь волхв гадал, и их судьбы действительно не пересекались — холодная тень вовсе не легла на сердце.

(Тень была. Только совсем другая.)

Да и потом… Никогда волхвине не стать женой князя. Её дом — лес да укромные места, а не княжеский терем. Иначе растеряет своё искусство, перестанет быть волхвиней. А вот Белогуб взял да и помянул её вслух.

Волхв вздохнул и пошёл от реки прочь. Он заставил себя больше не думать о маленькой белокурой девочке из рода Куницы. Сейчас были дела поважнее. Впереди ждал долгий день, а Белогуб всегда умел внимательно слушать и, главное, слышать и держал глаза широко открытыми. Волхвы на княжеском пиру, конечно, сразу же окружат его с расспросами о древнем пророчестве, о том, что ещё удалось выведать самому искусному из них. Но он им ничего не скажет. Потому что и меж них уже крадётся измена, и меж них уже поселилась… тень врага.

Вернее, скажет, но только то, что и так всем известно.

Белогуб шёл к Киевским холмам, глаза его были мудры и спокойны, а на устах светилась улыбка. Люди приветствовали волхва лёгкими кивками и почтительно уступали дорогу.

Невзирая на чистую ясную благостность, исходящую от него, внутри волхв оставался сосредоточен, как натянутая тетива. Белогуб почти полностью разгадал пророчество. Оставался последний вопрос, последний камешек в пугающем узоре. Но он знал, как получить ответ. Если не в это полнолуние, то в следующее. Пока через него и Говорящую воду не пройдут обереги всех славянских родов.

Белогуб нёс в своём сердце и посохе чистую магию древности. В определённые моменты, когда Луна, Ночная матерь, широко вставала над землёй и лик её был огненно красен, магия эта позволяла воде говорить. И вода сказала. То, отчего чистое и открытое сердце волхва сжалось в ледяной комок.

«Тень врага уже в доме князя. Из-за него всё изменится».

Волхв коротко и болезненно вздохнул, но вот его чело уже снова разгладилось. Белогуб обязан узнать эту тень. Он ничего не скажет другим волхвам, но будет внимательно смотреть. Вглядываться в лица. Искать знаки, намёки, еле уловимые смыслы.

Кто из княжеских гостей эта зловещая тень? В чьих глазах таится эта лиловая искорка обмана, а в сердце уже набухает капелька яда? Кто посмел бросить вызов Зову, что пробудил весь этот мир? Удушье, тёмное удушье подступало к горлу от таких вопросов. И главное: почему не сам враг, а лишь его тень? Вода на это не ответила. Да и никогда она не давала прямых ответов. Потому что вторая половина ответа должна родиться в зрячем сердце волхва. И только так, и не иначе. Поэтому Белогуб будет внимательно смотреть, искать и думать. И пытаться постичь смысл туманных и страшных слов, что открылись ему.

А волхвам он ничего не скажет. Не скажет, что пророчество, которого они так опасаются, оказалось намного более грозным. И что оно уже начало сбываться.

Столы были уставлены вкусными и обильными яствами, греческим вином и крепким хмельным мёдом. Во главе стола сидел князь Олег в чистом, но простом походном облачении. В сравнении с ним некоторые купцы выглядели богатыми восточными царями, не говоря уж о греческих вельможах. По обе руки князя расположилась его верная дружина — его соратники и друзья, княжеские гридни. Это было очень необычное сообщество, где князь был всего лишь первым среди равных. В некоторых из них, так же как и в самом Олеге, текла кровь конунгов: кровь пиратов и морских королей. Другие — из обедневших викингов — доказали своё право находиться здесь мечом и боевой удалью. Был среди гридней князя даже арабский воин Фатих, улыбчивый человек, чьи глаза могли становиться безжалостными. Ну и, конечно, гороподобный силач, всеобщий любимец Фарлаф, по прозвищу Железная Башка.

— А не выпить ли нам за волхвов? — предложил ироничный Свенельд, верный советник из княжеских гридней. — Много чего пролегло меж нами. Так оставим плохое гнить меж костей наших врагов!

— Йо-хо-о! — подхватили гридни.

— Ибо сказано, — смиренно добавил лукавый Свенельд, теперь поглядывая в сторону греческого епископа, — кто старое помянет, тому глаз вон.

Волхвы поднялись с мест и, хмурясь, поклонились князю.

— Глаз вон, — повторил Фарлаф, словно обрадованный неожиданной перспективой.

А перед князем появился баян; волхвы глядели на него благосклонно.

— Позволь, князь, спеть тебе хвалебную песнь, — попросил баян.

Не то чтобы на лице князя появилось нежелание слушать и скука, но какая-то весёлая радость на миг ушла из его взгляда. И все же Олег, почти незаметно поморщившись, согласился.

— Великий князь, любимец богов, — затянул баян, — врагов одолел в один миг. Сверкает, как буря, его грозный меч, как солнце — его светлый лик.

Фарлаф поднялся со скамьи.

— О ком сложили эту песнь, Олег? — изумлённо спросил он. — Кому это боги послали таких жалких врагов? В один миг… Кто тот несчастный?

Подобная бесцеремонность вызвала замешательство среди гостей. Баян побледнел и растерянно посмотрел на волхвов. Те с негодованием уставились на берсерка.

— Твоё поведение оскорбляет нашего господина, — сказал берсерку волхв, из тех, кто шушукался с Белогубом.