Страница 40 из 46
Последние несколько дней наши добровольцы шли днем и ночью. Я не давал им передышки. Было особенно важно не сдаваться, не терять головы, а наоборот, предпринять все возможное для собственного спасения и попытаться пробраться в Данию, а потом и к норвежским ледникам, где, вполне вероятно, борьба еще могла продолжиться. В любом случае следовало приложить все силы, чтобы спасти солдат от мрачной неизвестности, которая ждала их в случае поражения.
Мы больше не могли надеяться на чудо, которое остановит советский каток. Наше сопротивление наконец завершилось. Пытаться тянуть дальше было форменным самоубийством.
Я приказал своим полковым и батальонным командирам отходить к Любеку. Они должны были использовать весь имеющийся транспорт для перевозки личного состава.
Я расставил своих валлонских фельджандармов на всех перекрестках, чтобы направлять своих товарищей по правильному маршруту, подгонять лентяев и устранять все проблемы.
Я решил любой ценой повидаться с Гиммлером, чтобы получить от него ясный приказ для своей дивизии и для фламандцев, напомнить ему о существовании десятков тысяч иностранных добровольцев, храбрейших из храбрых. Вспомнят ли о них во время переговоров в Любеке? Или их бросят тонуть в бездне?
Пока еще оставался шанс спасти моих парней, я хотел использовать его. Мы помчались на моем потрепанном «Фольксвагене» в Любек к Гиммлеру.
«Гитлер мертв»
Дорога на Любек была прекрасной иллюстрацией к тому, что происходило 30 апреля 1945 года.
До самого Шверина поток гражданских и солдат с востока тянулся непрерывной извивающейся лентой.
А вот в Шверине происходило настоящее столпотворение. Над серыми водами высился мрачный замок герцогов, горделивая каменная громада, помнящая прошлые века. Но сам город был затоплен беженцами с востока и запада.
Именно здесь мы совершенно отчетливо поняли, что война для Германии закончилась. Человеческая река, стекающая из Варена, набирала скорость, спасаясь от советских танков. Другая человеческая река, которая текла от Эльбы, спасалась от англичан. Армии союзников сближались все больше, словно закрывались двойные двери.
Близость англичан чувствовалась на каждом шагу. В районе Шверина британские штурмовики крутились над всеми дорогами, беспощадно атакуя все подряд. Самолеты пикировали на колонны, и, как правило, десять или пятнадцать столбов дыма поднимались в воздух. Это горели топливные баки. Горели шины. Горела поклажа.
Огонь был повсюду, жаркий, почти прозрачный, вспыхивающий при взрывах.
Одежда женщин лежала на повозках. Бесконечные их колонны стояли на дорогах, брошенные хозяевами. Мой «Фольксваген» и машина моего начальника штаба с огромным трудом пробирались среди куч хлама и множества костров. Мы были вынуждены каждые пять минут съезжать на обочину, когда над головой трещали пушки штурмовиков.
Раненые солдаты представляли собой более трагическую картину. Все госпитали в этом районе были поспешно эвакуированы, но нигде не были организованы перевязочные пункты. Сотни людей с повязками на руках или на груди лежали вдоль дорог. Многие ковыляли на костылях.
Они пытались добраться до побережья пешком под пулеметным огнем, среди пылающих грузовиков и всеобщей паники.
Во второй половине дня я наконец-то добрался до Любека, где располагался штаб гроссадмирала Деница.
Один из офицеров его штаба отвел меня в уголок — я запомнил: 30 апреля, 15.30 — и прошептал по секрету такое, от чего у меня кровь застыла в жилах: «Слушай, завтра объявят о смерти фюрера».
Неужели Гитлер действительно мертв? Они пытаются выиграть время, задержав сообщение о его смерти? Или готовится что-то еще?
В любом случае прошел целый день, прежде чем последовало героическое заявление адмирала Деница: «Сегодня, 1 мая, в 14.30, фюрер погиб смертью героя в ходе битвы за Берлин». Однако мне эту новость сообщили на ухо еще накануне в штабе Деница.
Я окончательно убедился, что конец близок, когда прибыл в штаб СС, находящийся севернее Любека, на берегу залива, иссеченного струями дождя. «Мне срочно нужен Гиммлер. Дело не терпит отлагательства», — сказал я. Но никто не мог сказать, где искать рейхсфюрера СС.
Они сумели только показать мне на карте замок, где предположительно находился его командный пункт. Чтобы попасть туда, мне прежде всего следовало вернуться в Любек, а затем проехать по восточной дороге примерно 40 километров до Висмара.
Непроглядной ночью было крайне трудно двигаться против потока тысяч грузовиков, ползущих на северо-запад. Мы постоянно рисковали попасть под одного из этих монстров.
В 02.00, когда мы приближались к Кладову, я заметил поразительный феномен. Длинные белые струи прожекторных лучей сверкали на соседнем склоне и в небе. Вероятно, это был аэродром Гиммлера. Но если они позволяли себе такую иллюминацию, это означало, что противник позволял такие вольности.
Я представил себе, как Гиммлер летит на самолете в этот ночной час. Но ведь так и было на самом деле.
Замок был почти покинут, когда я попал туда.
Это было мрачное здание, построенное в подражание готике примерно в 1900 году, которое прекрасно подходило для съемок исторических фильмов. Тускло освещенные коридоры и лестницы выглядели зловеще. Ганзейские флаги свисали вдоль стен, как в погребальной часовне. В трапезной висели современные картины, изображавшие едоков различных эпох, непроизвольно пародирующие Пикассо. Вдоль зубчатых стен красного кирпича и под тополями в парке стояла полиция. Лица полицейских были серыми и мрачными.
В самом здании я не нашел никого, кроме начальника специального поезда Гиммлера, всегда веселого бонвивана. Его лицо было испещрено сотнями мелких серых точек, словно стая мух использовала его в качестве посадочной площадки. Он провел меня в кабинет, где сидел полковник с белесыми усталыми глазами.
Я приветствовал его обычным «Хайль Гитлер!». Однако в ответ он не сказал мне «Хайль Гитлер!». Я подумал, что это какая-то ошибка, вызванная безумной суматохой. Я осторожно спросил, в чем дело. Все сделали страшно изумленный вид. Судя по всему, Гитлер стал запретной темой в разговорах в этих мрачных залах. Никто не мог сказать мне, когда вернется Гиммлер. Мне сказали только, что он улетел «куда-то на север».
Гиммлер примчался утром, подобно вихрю, но пробыл в замке лишь несколько минут. Мне даже не удалось с ним встретиться. Когда я столкнулся с ним на лестнице, Гиммлер уже уходил, бледный и небритый. А потом три автомобиля умчались по песчаной дороге.
В любом случае, Гиммлер без колебаний подписал приказ, который я набросал ночью, согласно которому валлоны и фламандцы отходили в Бад-Зедеберг, маленький городок в Шлезвиг-Гольштейне севернее Любека. Он сказал, что хотел бы переговорить со мной. Я должен был найти место для расквартирования и ждать его возвращения.
Я немедленно отправил своего начальника штаба на одном из двух «Фольксвагенов» с официальным приказом. Он должен был перехватить обе дивизии на дороге к Шверину. Одновременно я послал своего адъютанта в Бад-Зедеберг на втором автомобиле, чтобы он подготовил помещения для наших измученных солдат. Вдобавок этот офицер должен был передать постам фельджандармов и коменданту Любека приказ Гиммлера.
Я снова остался один. В качестве квартиры я выбрал домик кузнеца на дороге к Висмару. Я взял кресло и вышел на крыльцо, как привык делать еще в юности, когда жил вместе с родителями в родном городе.
Сотни грузовиков проходили мимо меня. Над дорогой носились вражеские штурмовики. Орудийный огонь гремел на востоке, севере и западе, там мигала бесконечная цепь красных огней.
Я задремал. Мой взор летел в пространстве, словно мир, в котором я жил, замер и растворился в меланхолических клубах дыма.
Балтийское море было в получасе езды позади вспаханного поля, где уже поднимались всходы молодой пшеницы. В сумерках я выбрался из кресла и уселся на большой коричневый камень. Вечерняя заря окрасила все вокруг розовым. Услышать что-либо из-за шума дорожного движения было нельзя. Время от времени в небе мелькал немецкий самолет, прижимаясь к воде, чтобы избежать обнаружения.