Страница 73 из 128
Уложившись, Бунте вошел в уборную. Защелкнул задвижку, прислушался, не встала ли Фания, после чего перегнулся через унитаз и из укромного уголка позади вытяжной трубы, куда никогда не доставала ни половая тряпка, ни щетка, вытащил коричневый бумажный сверток: это был его тайный «банк». Он развернул толстую бумагу и осторожно пересчитал деньги. Всего было сорок пять тысяч рублей. Маленький особнячок в Межа-парке был почти что в руках. Бунте как наяву видел и трубу, и красивую шиферную крышу, и окна в национальном стиле, а в одном окне — улыбающееся лицо Дзидры.
«И ты меня будешь ругать за это, Фани? — думал он, с удовольствием перебирая приятно шуршащие денежные знаки. — Ни за что не поверю… Как еще расцелуешь!..»
Наглядевшись на свои капиталы, Бунте заботливо завернул деньги в бумагу и спрятал на прежнее место.
Рано утром он сел на мотоцикл и поехал по Псковскому шоссе в северную часть Видземе.
А Фания, проводив Дзидру в школу, отправилась в город по одному давно задуманному ею делу.
Она пошла в трест, к Жубуру, и через секретаря попросила принять ее.
— Я хочу работать, товарищ Жубур, — сказала Фания. — Может быть, вы мне поможете поступить на какую-нибудь маленькую должность. Я буду благодарна за любую работу, которую мне доверят.
Жубур, подумав немного, позвонил начальнику отдела кадров треста.
Через несколько дней Фания уже работала на одном из предприятий треста счетоводом.
У Бунте во многих местах были «свои люди». У них он останавливался и хранил свой груз, от них, как летчик с авианосца, отправлялся в разведку по хуторам, и не наудачу, а снабженный самой точной информацией: он всегда знал, в каком доме что приберегли для рынка и какими покупками больше всего интересуются хозяин, его жена и взрослые дети. Бунте, как коробейник, появлялся в самый нужный момент, запросто здоровался со всеми домашними и, не торопясь, устраивал свои дела.
— Как здоровье, хозяйка? По-прежнему донимает больной зуб, или уже вырвали? А я только что достал партию подвязочной резины разной ширины и цветов, не возьмете несколько метров? Неизвестно, можно ли будет скоро достать такую… Есть калоши, мыло и дамские чулки высшего качества, замки «молния», бритвы, резиновые сапоги…
Некоторым он привозил товар, заказанный в прошлый раз, что-нибудь такое, что трудно было достать. С молодыми у него был один разговор, со стариками — другой. Завидев на дороге его мотоцикл, люди говорили:
— Опять Джек приехал — значит, будут новости.
Ясно, что Бунте знал решительно все, что происходит на свете, и сельским политикам было о чем побеседовать с ним. Говорили и про Китай и про Индонезию, про Америку и Бизонию, а заодно кое-что продавали и покупали. Мясо, масло, щетина и картофель — все интересовало Бунте. Затем он договаривался со «своими людьми» и отправлял товар в Ригу, а сам ехал в другую волость. Его помощники работали неустанно, они делали всю мелкую и черную работу, заблаговременно собирая мелкие партии товара на «базы». Понятно, что и они получали свой процент.
Удостоверение союза кооперации развязывало Джеку руки: не надо было прятаться от милиционера и избегать встреч с председателем исполкома; приходилось только припрятывать привезенные из города товары, чтобы не возбуждать излишнего любопытства.
В одной крестьянской усадьбе у Бунте были родственники. Он иногда заезжал к ним и оставался на день, на два. Рижанин, общественный деятель, важная личность, здесь он мог блеснуть своими познаниями решительно по всем вопросам. С Фанией он не мог себе этого позволить, она его рассуждения обрывала одним трезвым замечанием: «Не болтай глупостей, Джек, раз ничего не смыслишь в этих делах». Здесь его слушали разинув рты, и авторитет агента по заготовкам рос с каждым посещением. Послушать его, так он был знаком со всеми знаменитостями.
Если в волостях, где Бунте задерживался по торговым делам, устраивали концерт, спектакль или вечер танцев, он, не спесивясь, шел вместе со своими знакомыми в Народный дом и показывал деревенским людям, как надо танцевать фокстрот или танго. Однажды во время спектакля с Бунте произошел случай, заставивший его посмотреть на самого себя другими глазами.
Он сидел во втором или третьем ряду и с интересом следил за игрой, с готовностью хохоча над каждой смешной фразой. Но это не помешало ему заметить, что за его спиной кто-то все время ворчит и ерзает на месте. «Не может голову пониже опустить, ничего из-за него не видно», — сердился сидящий позади зритель.
Первый раз в жизни Бунте услышал на свой счет такое замечание. Он со своим ростом, оказывается, мог загородить кому-то вид. В порыве смутной благодарности за эту лестную оценку, он весь съежился, втянул голову в плечи и просидел так до конца пьесы.
Вспоминая данное Фании обещание, что эта деловая поездка будет последней, Бунте старался выжать из нее как можно больше барыша. В Ригу можно было вернуться в конце недели, но ему хотелось подольше продлить пребывание в родной стихии. Покупать и продавать, обменивать и обманывать — в этом заключалась вся прелесть существования для Джека Бунте, и мысль о скором расставание с этой жизнью больно терзала его сердце: он знал, что Фания от своего требования не откажется.
Бунте прибыл на своем мотоцикле в маленький городок северной Видземе. Надо было договориться с одним приятелем, работником кооперации, насчет грузовой машины: товара набралось порядочно, пора было отправлять его в Ригу.
Доехал Бунте с большим трудом. С утра вдруг дал себя знать ишиас, приобретенный, как он полагал, за время сиденья в подвале, когда прятался от немцев. Последний год Бунте совсем позабыл о нем — и вдруг на тебе!
Поровнявшись с одними воротами, его мотоцикл чуть не сбил с ног выходившего со двора рослого мужчину. Тот отскочил в сторону, однако Бунте слегка задел его. Прохожий остановился и процедил сквозь зубы:
— Едет, как слепой.
Бунте остановил мотоцикл и оглянулся, не зашиб ли человека. И у обоих на лицах появилось одинаковое удивленно-настороженное выражение.
Первым нашелся Бунте.
— Алло, добрый вечер, Эрнест! — крикнул он.
— Добрый вечер, — неохотно ответил Чунда. Помешкав несколько секунд, он подошел к мотоциклу и вяло пожал протянутую Бунте руку.
Бунте ничего не слыхал про Чунду после того, как тот вышел на свободу, поэтому, встретив его в этом отдаленном углу Латвии, сразу вообразил, что видит в его лице конкурента. «С ним мне трудно будет справиться, он меня в свой район не пустит».
Еще меньше удовольствия доставила эта встреча Чунде. Сразу вспомнилась ему мясная лавка Эмилии Руткасте и все последующие злоключения. Он вдруг почувствовал непреодолимую ненависть к Джеку Бунте. Как это могло случиться, что он, Эрнест Чунда, влопался тогда, как последний дурак, а этот недалекий, малограмотный спекулянтик разъезжает как ни в чем не бывало на мотоцикле и, видимо, дела его в самом цветущем состоянии.
Сам Чунда сильно сдал в последнее время. После ссоры с Лиепинями он приехал сюда, к другу детства, работавшему на лесопильном заводе. Выслушав его историю, а главное, его планы (о последних Чунда рассказывал охотнее), друг решительно заявил, что об ответственной должности ему лучше не помышлять, а надо пойти на самую маленькую работу и заслужить доверие людей. Чунда сначала обиделся, несколько дней ходил по учреждениям, что-то разузнавал, а потом скрепя сердце вернулся к другу и сказал, что, пожалуй, он прав. Тот помог ему поступить счетоводом на завод, где работал и сам. Работать приходилось много, и никакого выдвижения впереди не было видно. А тут еще приехала Элла и своими вечными жалобами то на тесную квартиру, то на необходимость во всем экономить еще больше раздражала Чунду.
— Как тебя сюда занесло? Давно здесь? — спросил Бунте. Ему не терпелось разведать обстановку.
— Еще с прошлой зимы. А ты чего приехал?
Чунде вовсе не интересно было знать, зачем приехал Бунте, спрашивал он только затем, чтобы не отвечать на его вопросы.