Страница 47 из 83
И Джон Уэст направился к лестнице.
— Погоди, Джек, я еще прочту тебе объявление насчет состязаний в беге.
— Читай Фрэнку, мне некогда.
На мгновение физиономия Барни вытянулась. Потом он обернулся к Лэмменсу.
— Вот послушайте. Я напечатаю в газетах большое объявление, разрекламирую всех участников Западной тысячи и всех других состязаний. А начну вот с чего, слушайте! — И Барни с пафосом продекламировал:
«Отовсюду, с самых далеких окраин, из всех уголков нашей великой страны съезжаются крепкие и отважные молодые австралийцы, воодушевленные надеждой выйти победителями на этом единственном в своем роде спортивном празднике и получить ценный приз. Здесь чемпионы — „Бегун со Снежной реки“, победитель „Разлива“, цвет „Наших избранников“. Шестьсот тридцать пять загорелых, мускулистых юношей, краса и гордость нации, заявили о своем желании…»
Лэмменс сухо прервал его:
— А вы написали объявление об эпсомских скачках?
— Вот оно, — ответил Барни и подал Лэмменсу большой лист.
Тот стал читать со скучающим видом:
«Состязания пони и шотландок. Эпсом, единственный и непревзойденный Эпсом. Эпсом, живописный Эпсом, излюбленный Эпсом. Понедельник. Понедельник. Понедельник. Новая дирекция. Выдача повышена. Честные сделки. Тщательная проверка. Строжайший надзор. Флемингтон в миниатюре».
— Ладно, сойдет, — сказал Лэмменс, причем на его длинном лице не отразилось ни малейшего восторга.
Лэмменсу не нравились рекламы Барни. «Робинсон всегда пересаливает», — говорил он Джону Уэсту.
Уязвленный Барни вернулся к себе и погрузился в очередной том Британской энциклопедии.
Наверху, в длинном зале, было шумно: возбужденные голоса игроков и выкрики клерков, которые, стоя перед огромными досками, занимались вычислениями и отвечали на телефонные звонки, — все сливалось в сплошной гул.
Зазвонил один из телефонов. Джон Уэст прошел за стойку и снял трубку.
— Да, — сказал он. — Слушаю.
Вокруг замолчали.
— Они уже на старте, — громко сказал Джон Уэст. — Заключайте пари! Помните, никаких ставок после того, как они выйдут на прямую.
Несколько игроков протиснулись к стойке. А Джон Уэст тем временем повторял вслух описание того, что происходило на Эпсомском ипподроме. Недавно он ввел эту систему передачи прямо с ипподрома, за двадцать лет предвосхитив практику радиовещания.
Толпа теснилась к стойке, чтобы лучше слышать. Народ был самый разношерстный: модные щеголи — любители конного спорта; безработные; рабочие, пришедшие сюда в свободный день; люди неопределенных занятий; конторщики; всякого рода уголовные личности, которые, если не сидели в тюрьме, играли днем в клубе, а по ночам — в игорном притоне.
По субботам посетителей было больше, но подавляющая масса пари заключалась по почте или по телефону. Клуб приносил свыше пятисот фунтов прибыли в неделю.
— Старт! — сказал Джон Уэст. — Ведет Динкам, за ним Кэти, потом Королева Бесс и Принц…
Игроки торопливо делали последние ставки.
— Как на Динкама?
— До старта ставили два против одного. А как сейчас Динкам, Джек?
— Считайте так на так.
— Ставлю шесть монет.
— Динкам все еще ведет. Королева Бесс вышла на второе место — сзади Динкама на два корпуса. Третий — Принц. Сэмми Бой обходит. — Джон Уэст поднял руку, точно полицейский на перекрестке. — Повернули на прямую! Ставки больше не принимаются!
Игроки слушали, кто охваченный азартом, кто с отчаяния надеясь на невозможное. Когда Джон Уэст объявил результат скачки, поднялся неистовый шум; те немногие, кто ставил на победителя, разразились восторженными воплями, те, кто проиграл, — возгласами досады и горя. Джон Уэст повесил трубку и вышел из-за стойки.
— Зайдем на минуту в кабинет, Пэдди, поговорим, — сказал он Пэдди Вудмену.
Они прошли в кабинет и сели за стол друг против друга.
— Меня немного беспокоит комиссия по расследованию, Джек, — сказал Пэдди.
— Можете не беспокоиться. Мы теперь предоставим эту комиссию Дэйви Гарсайду. А вот меня беспокоят лягавые. Тут и сейчас один торчит, он уже несколько месяцев шляется в клуб и собирает улики.
Услышав эту новость, Пэдди энергично потер ладонью лысую макушку. Барни Робинсон уверял, будто Пэдди оттого и облысел: слишком усердно растирал голову в минуты душевного расстройства.
— Как же так, Джек? Вы уверены? Откуда вы знаете?
— Один сыщик сказал.
— А кто этот лягавый, вы знаете?
— Догадываюсь.
— Да как же он сюда пробрался? А для чего же тогда наши втерлись в школу сыщиков? Прозевали, значит?
— Уж как-то пробрался. О’Флаэрти тоже не дурак. Это его рук дело, черт его подери.
— Что же вы будете делать, Джек?
— Я думаю, это Бэдсон. Он сейчас тут. Вчера, когда мне сказали про это, мы с Фрэнком пошли к нему на квартиру, но не застали, а от его матери ничего не удалось узнать. Вот я с ним сейчас потолкую. Мы его спросим напрямик.
Джон Уэст вышел в зал и отыскал высокого молодого человека в длинном черном пальто.
— Мне надо с вами поговорить, — сказал он.
Тот покраснел, но, не споря, пошел за Джоном.
— Боров, поди-ка сюда на минуту, — на ходу бросил через плечо Джон Уэст.
В кабинете Уэст уселся за стол; Пэдди Вудмен стал рядом.
— Ваша фамилия — Бэдсон?
— Да, — смущенно ответил Бэдсон, оглядываясь в поисках стула.
— Вы служите в полиции? — в лоб спросил Джон Уэст.
Бэдсон промолчал, вертя в руках шляпу; вошел Боров и остановился у него за спиной.
— Неужели вы опустились так низко, чтобы пойти служить в полицию? — спросил Пэдди.
— Если это должен быть разговор с глазу на глаз, пусть эти люди уйдут, — сказал Бэдсон.
— Это мое дело, кто уйдет, а кто останется, — отрезал Джон Уэст.
— Зачем вы вчера вечером приходили ко мне на дом? — спросил Бэдсон.
— Приходил узнать, не выиграл ли ваш билет, — солгал Джон Уэст. — Но вы не ответили на мой вопрос. Вы служите в полиции?
— Нет.
— Разрешите вас обыскать?
Бэдсон положил шляпу на стол, медленно снял пальто, пиджак и жилет и протянул все это Джону Уэсту; тот с сомнением посмотрел на него, потом стал обшаривать подряд все карманы: немного денег, несколько клочков бумаги, пачка табаку, железнодорожный билет и еще кое-какая мелочь, но ничего уличающего.
Джон Уэст поднялся из-за стола, подошел к Бэдсону и в одном из брючных карманов обнаружил записную книжку. Он быстро перелистал ее, затем внимательно просмотрел каждую страничку, но они были чистые, не исписанные. Он со злостью швырнул книжку на стол и начал ходить из угла в угол, точно зверь в клетке.
— Я же знаю, вы из тех лягавых, что работают на О’Флаэрти. Я вам точно могу назвать день, когда вы нанялись в полицию. Я все знаю!
Бэдсон беспокойно следил за каждым его движением.
— Нечего мне зубы заговаривать. Мне все известно. С тех пор как я открыл клуб, О’Флаэрти нанял тридцать человек, чтобы шпионить за мной. А через полгода их всех вышибли. — Джон Уэст с угрожающим видом остановился перед Бэдсоном. — И вас тоже вышибут. Этому О’Флаэрти шею свернуть надо за то, что он зря губит таких вот парней. — Уэст уже почти кричал. — Будь я его родным братом, я все равно бы ему шею свернул. Слышите? Ему надо шею свернуть!
— Но я же вам сказал, что не служу в полиции и не знаю никакого О’Флаэрти, — с отчаянием произнес Бэдсон, косясь через плечо на Борова.
Джон Уэст с размаху стукнул кулаком по столу.
— Довольно врать! Говорят тебе, я все знаю: ты — полицейский, подлый шпик, лягавый.
— Но тогда… тогда зачем же вы меня спрашиваете? — запинаясь, пробормотал Бэдсон.
— Слушайте, — более мирным тоном заговорил Джон Уэст. — Вы обманули меня. Вы работаете на О’Флаэрти. Я это знал с первого дня; я сказал об этом правлению, но все-таки мы вас не трогали. Мы поступим с вами по-хорошему. О’Флаэрти еще месяц-другой будет выматывать из вас душу за шесть шиллингов в день, потом он вас вышвырнет на улицу. Послушайте моего совета, бросьте его. Пускай найдет себе других подручных для этого грязного дела. Идите ко мне работать. Я человек щедрый. Скажите О’Флаэрти, что здесь обыкновенный клуб и у меня тут только один пай. А я дам вам двадцать пять фунтов и место на пять фунтов в неделю на одном из моих ипподромов. Что вы на это скажете? Приятная, легкая служба на ипподроме и никаких хлопот.